Малый уголок - Сомерсет Уильям Моэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
как ворон. Почему он не отвечает? Может быть, ждет меня там, внутри, прислушивается Перетрусил я страшно, уже подумал было махнуть рукой на все это и убежать, но остался. Подергал задвижку, дверь была отперта. Я ничего не видел. Снова позвал его и сказал: «Ради всего святого, Эрик, ответь мне». Потом зажег спичку и тут я так и подскочил, прямо душа ушла в пятки. Он лежал на полу у моих ног, ступи я еще шаг, и я бы о него споткнулся. Я выронил спичку, и опять ничего не стало видно. Я кричал на него. Думал, он потерял сознание, или напился до смерти, или еще что–нибудь. Я попытался зажечь еще одну спичку, но проклятая штука не загоралась, а когда наконец загорелась, я приблизил ее к нему, и… о Боже!., выстрел разворотил ему полголовы. Спичка погасла, я зажег другую. Увидел лампу и зажег се. Стал на колени и пощупал его руку. Она была совсем теплая. В другой руке он сжимал револьвер. Я тронул его щеку, проверить, может, он еще жив. Все кругом было в крови. Господи, я в жизни не видел такой раны! А потом я со всех ног побежал сюда. До конца своих дней буду помнить эту картину.
Фред закрыл лицо и, терзаемый горем, стал качаться взад- вперед. Затем, не удержавшись, всхлипнул и, снова кинувшись в кресло, отвернулся от доктора, зарыдал. Доктор Сондерс дал ему выплакаться. Он потянулся за сигаретой, зажег ее и глубоко втянул дым.
— Ты потушил лампу? — спросил он немного погодя.
— При чем тут лампа?! — раздраженно вскричал Фред. — Дурацкий вопрос.
— Впрочем, не важно. Он мог с таким же успехом застрелиться при свете, как и в темноте. Странно, что никто из боев ничего не услышал. Верно, подумали: какой–нибудь китаец пускает фейерверк.
Фред не слушал доктора. Всё, что тот говорил, не имело никакого значения.
— Почему, ради всего святого, он это сделал? — с отчаянием вскричал он.
— Он был помолвлен с Луизой.
Слова доктора произвели поразительный эффект. Фред одним прыжком вскочил на ноги, лицо сделалось синевато- серым. Глаза чуть не вылезли из орбит.
— Эрик? Он ни словом не обмолвился…
— Наверное, полагал, что тебя это не касается.
— Она тоже ничего не сказала. Ни словечка. О Боже, если бы я знал, я бы и на милю к ней не подошел. Вы нарочно так говорите. Это неправда, неправда!
— Он сам мне сказал.
— Он очень ее любил?
— Очень.
— Почему же он убил не меня или ее, а себя?
Доктор Сондерс рассмеялся.
— Любопытно, правда?
— Не смейтесь, ради всего святого. Я так несчастен. Я думал, хуже того, что со мной было, быть не может. Но это… Она для меня ничто, правда. Если бы я знал, мне бы и в голову не пришло за ней ударять. Лучший друг, какого может желать парень! Я бы не причинил ему боли ни за что на свете. Ну и скотина я был в его глазах! Он так хорошо ко мне относился!
Слезы снова наполнили его глаза и медленно поползли по щекам. Он горько заплакал.
— Ну, не подлая ли штука жизнь? Делаешь что–нибудь и не задумываешься, а потом приходится платить за это втридорога. Надо мной, видно, висит проклятие.
Фред поглядел на доктора; губы его дрожали, красивые глаза налились скорбью. Доктор Сондерс прислушался к собственным чувствам. Попенял себе за легкое удовольствие, которое доставляло ему горе Фреда. Он вполне заслужил свои страдания, так ему и надо. Вместе с тем вопреки рассудку доктору было его жаль. Мальчик выглядел таким юным и безутешным, что невольно трогал его сердце.
— Ты свыкнешься с этим, — сказал он. — Нет такой вещи на свете, с которой нельзя свыкнуться.
— Лучше бы я умер. Мой старик говорил, что я никчемный человек. Так оно и есть. Где бы я ни оказался, от меня один вред. Но тут, клянусь Богом, я не виноват. Чертова девка! Зачем она приставала ко мне9 Можете вы поверить, чтобы девушка, помолвленная с таким парнем, как Эрик, легла в постель с первым встречным! Одно хоть хорошо — он от нее избавился.
— Что ты плетешь!
— Может, я и последняя шваль, все равно, она еще хуже. Я думал, что смогу начать сначала, а теперь все пошло в тартарары.
Он приостановился на мгновение.
— Помните ту телеграмму, что я получил сегодня утром? В ней мне сообщили одну новость. Это было так странно, я сперва ничего не понял. В Батавии меня ждет письмо. Мне теперь туда можно. Сперва это меня потрясло. Я не знал, смеяться мне или плакать. В телеграмме сказано, что я умер от скарлатины в инфекционных бараках в пригороде Сиднея. Но потом до меня дошло, что это значит. Мой папаша — важная шишка в Новом Южном Уэльсе. У нас была сильная эпидемия. Они сунули в больницу под моим именем какого- то бедолагу, надо же было объяснить, почему я не хожу в контору и всякое такое, а когда тот умер, я умер тоже. Насколько я знаю своего старика, он был чертовски рад от меня избавиться. Что ж, теперь кто–то уютненько лежит в нашей усыпальнице. Папаша — удивительный организатор. Он, и никто другой, сумел удержать власть в руках нашей партии. Он не станет ставить себя под удар без надобности, а пока я гулял по земле, он. наверное, не чувствовал себя вполне спокойно. На последних выборах старое правительство опять прошло. Подавляющим большинством голосов. Вы читали в той газете? Так и представляю его с черным крепом на рукаве.
Фред безрадостно рассмеялся.
И тут доктор Сондерс внезапно спросил:
— Что ты натворил?
Фред отвернулся и ответил тихим, сдавленным голосом: — Убил человека.
— Я бы на твоем месте об этом не болтал, — сказал доктор.
— Вы что–то больно спокойно на это смотрите. Часом сами не убили кого–нибудь?
— Только профессионально.
Фред быстро взглянул на него, и на его губах против воли появилась вымученная улыбка.
— Странный вы человек, док. Вас не разберешь. Когда с вами говоришь, кажется: ничто не имеет ровно никакого значения.
