Подлинная история носа Пиноккио - Лейф Перссон

– И что делаем мы? – спросил Ара. – Мы, не я. Что делаем мы?

– Я уже все для тебя сделал. Во-первых, устроил новое жилье. Там ты сможешь отсидеться, пока не придет время убраться из города. Упакуй только самое необходимое, потом я отвезу тебя. Во-вторых, тебе надо позвонить на работу и на время сказаться больным. Если тебе понадобится справка от врача, я ее организую.

– А что мне делать с журналистом? Он звонит и угрожает.

– Деньги, которые он дал тебе, ты, естественно, сохранишь. Ты же сделал свое дело, а если он не понимает этого, это не твоя проблема, а его. То есть его ты можешь теперь забыть, – сказал Омар, сунул руку в карман и передал Аре новый мобильный телефон. – Новый мобильник, новая жизнь и не о чем беспокоиться, поскольку мы ведь договорились, не так ли?

«А разве у меня есть выбор», – подумал Ара и ограничился кивком.

Поскольку была пятница, Бекстрём решил перенести совещание своей розыскной группы на десять часов утра, и хотя он пришел на работу еще за полчаса до совещания, чтобы собраться с мыслями перед ним, ему не дали этого сделать. Едва он успел сесть за свой письменный стол, как в дверь постучали. Йенни Рогерссон, с колышущимися грудями, розовыми щечками и в топике того же цвета, и, возможно, еще более возбужденная, чем при их первой встрече четыре дня назад.

– Садись, Йенни, – сказал Бекстрём. – Чем я могу помочь тебе?

«Если она будет дышать чуть глубже и немного наклонится вперед, надо надеяться, они выскочат наружу», – подумал он.

– Я уверена, у нас настоящий прорыв в расследовании, шеф, – сообщила Йенни, нагнулась к нему и поправила край своего топика, одновременно положив тонкую пластиковую папку с бумагами на его письменный стол. – Я подготовила необходимые бумаги утром на случай, если ты захочешь проинформировать остальных. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – добавила она.

– Лучше, если ты сначала введешь меня в курс дела, Йенни. – Бекстрём, одарил ее взглядом в манере Клинта Иствуда и, отклонившись назад, положил ноги на письменный стол, на всякий случай скрестив их.

– Наша свидетельница дала о себе знать снова.

– Какая из них? – уточнил Бекстрём. «Их наверняка накопилась уже сотня на данный момент, из которых, пожалуй, только у двух-трех все нормально с мозгами».

– Наша анонимная свидетельница. Из Дроттнингхольма, видевшая, как барона избили аукционным каталогом. Она отправила новое письмо, и оно пришло сюда сейчас утром. Она узнала преступника, когда увидела его фотографии в газете, и на сто процентов уверена в этом.

– И кто же это? – спросил Бекстрём, хотя он уже угадал правильный ответ.

– Адвокат Томас Эрикссон. Наша жертва убийства, – выдохнула Йенни Рогерссон. – Кроме того, я проверила, какая у него машина. Она же говорила о девятках в конце номера. Все сходится, здесь тоже стопроцентное попадание, – сказала она и на всякий случай постучала указательным пальцем по пластиковой папке с бумагами, которую дала ему.

«Девятки в конце? О чем, черт возьми, она говорит?» – подумал комиссар.

– Номер машины преступника, – объяснила Йенни. – Как шеф наверняка помнит, наша свидетельница, наша анонимная свидетельница, написала, когда в первый раз дала знать о себе, что не запомнила номер машины, но одновременно почти не сомневалась, что там одна или две девятки в конце.

– И ты проверила номер автомобиля Эрикссона? – констатировал Бекстрём.

– Конечно, босс. – Йенни Рогерссон улыбнулась и взяла назад бумаги, которые дала ему. – Эти данные мы получили уже в понедельник. Автомобили стояли в гараже дома, где его убили. Эрикссон, похоже, владел двумя транспортными средствами. Во-первых, зеленым английским джипом, «ренджровером», чьим владельцем он официально числился, во-вторых, черной «Ауди-А8», оформленной на адвокатскую фирму, и ее номер XPW299. Я права?

– Я думаю, ты права, – сказал Бекстрём. – Даже если ужасно трудно поверить, что этот придурок-искусствовед убил Эрикссона.

«Возможно, именно он сидел на диване и наложил в штаны», – подумал он.

– Да, – согласилась Йенни и кивнула. – Данный момент меня тоже смущает. Я, конечно, никогда с ним не встречалась, мы разговаривали только по телефону, но он, похоже, не тот человек. Судя по голосу, из тех, кто ужасно высокого мнения о себе. Потому я подумала, что мы, наверное, ошибались по данному пункту. Если шеф хочет, я могу объяснить, какие мысли мне пришли сейчас, когда мы нашли связь между Эрикссоном и этим фон Комером.

– Да, если есть желание, пожалуйста, – сказал Бекстрём. «Какие еще «мы» и о какой связи она говорит?»

– Сначала мне пришло в голову, что за всем стоит старуха с кроликами, Астрид Элизабет Линдерот. Это когда стало ясно, что есть связь между убийством Эрикссона и тем, что именно он напал на нашего барона на парковочной площадке, но потом до меня дошло, что она тоже жертва, у нее ведь фактически забрали ее любимца, я имею в виду…

– Подожди-ка, – остановил ее Бекстрём. – Что касается кролика… Там ведь известная нам дурочка Фриденсдаль позаботилась, чтобы его отобрали у бабули? Значит, по-твоему, Фриденсдаль стоит за всем этим?

«Становится все интереснее и интереснее», – подумал он.

– Нет, – ответила Йенни и замотала головой. – Фриденсдаль, похоже, тоже не тот человек. Кроме того, ей ведь угрожал жуткий тип, против которого она не осмелилась свидетельствовать. Наверняка кто-то другой, какой-то неизвестный преступник, еще не попавший в поле нашего зрения, стоит и за убийством Эрикссона, и за избиением на парковочной площадке, а также за тем, что у бедной пожилой дамы забрали ее кролика и вдобавок угрожали защитнице животных, Фриденсдаль, написавшей на нее заявление. Как только мы найдем этого человека, я думаю, все фрагменты головоломки сразу встанут на свои места.

Бекстрём довольствовался лишь кивком.

«Сначала два педика дерутся на парковочной площадке, затем у чокнутой старухи забирают ее живность из-за дурочки, которой в свою очередь угрожает настоящий бандит, и в довершение всего адвоката Эрикссона сначала забивают насмерть, а потом обрабатывают по второму кругу, когда он уже мертв. А за всем этим явно стоит один и тот же неизвестный преступник… И с такой головой, как у нее, малышка Йенни, пожалуй, единственная в мире заслуживает одиннадцать баллов по десятибалльной шкале оценки идиотизма», – подумал он.

– И что мы делаем сейчас, шеф? В каком направлении нам идти дальше, я имею в виду? – спросила Йенни.

– Я думаю, мы поступим так… – Бекстрём на всякий случай убрал ноги со стола, прежде чем суперсалями ожила всерьез. – Пока все рассказанное тобой останется между нами. Ни слова никому.

– Хорошо, – согласилась Йенни.

– Замечательно, тогда мы договорились, – сказал Бекстрём.

– Только еще один вопрос, шеф, – попросила Йенни.

– Я слушаю.

– Как быть с СЭПО? Мы же должны поставить их в известность? Согласно нашим инструкциям просто обязаны.

– Естественно. – Бекстрём медленно кивнул. – Естественно, нам надо проинформировать СЭПО. Само собой. Проще всего, если ты сразу же пошлешь им свои бумаги.

«Тогда крутым парням будет над чем поломать голову в выходные. Они наверняка смогут сделать с этим антикваром-педиком некое подобие истории Хайбю», – подумал он.

– Мой меморандум уже готов, с этим никаких проблем. – Йенни кивнула и помахала бумагами, которые держала в руке. – Я сразу же сделаю это.

Дан Андерссон был человеком дотошным. Днем ранее попросив о встрече с Лизой Маттей, он вдобавок по электронной почте вкратце изложил ей, о чем, собственно, пойдет речь. Поскольку он также не терпел пустословия и предпочитал сразу переходить к самому важному, ему хватило двух страниц, чтобы сообщить своему главному боссу все, о чем Маттей требовалось знать. Не самое приоритетное в части государственной безопасности дело, только с целью поставить ее в известность, и на всякий случай, если сейчас оно вдруг примет неожиданный и неприятный оборот.

В качестве вступления он также в двух словах описал человека, о котором шла речь. Шестидесятитрехлетнего барона и знатока антиквариата, имевшего докторскую степень в области истории искусства. Состоявшего в браке уже тридцать лет с одной и той же женщиной, отца двух взрослых, уже замужних дочерей и, что самое главное в данной связи, никак не принадлежавшего к числу близких друзей королевской четы, пусть даже он знал их лично и встречался с ними неоднократно в приватной обстановке. Уже в течение двадцати лет он и его супруга снимали виллу, расположенную в паре сотен метров от дворца Дроттнингхольм и находившуюся в ведении дворцовой администрации, и все благодаря его высокородной супруге.

Несмотря на титул, у самого Ханса Ульрика фон Комера отсутствовали как состояние, так и усадьбы, что сильно обеспокоило его будущего тестя, когда он в один прекрасный день появился и попросил руки его младшей дочери. После определенных сомнений граф, однако, сдался. У него были четыре дочери и один сын, и именно ему предстояло наследовать все немалое недвижимое имущество, которым семейство владело и распоряжалось уже в течение трехсот лет, и для него, по большому счету, именно это стояло на первом месте в жизни. Процветание рода, чтобы старший сын смог передать все далее, в том числе и некогда унаследованные земли.