Тень императора - Константин Мстиславович Гурьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, те годы вообще были временем…
— Не были они никаким особым временем, — снова перебил Дружников. — Это в далекой от России Европе были годы, а у нас — дни да больше вечера. В Европе-то философы с монархами спорили, а у нас Радищева сразу в ссылку, и все! Никаких разъяснений… — Он достал-таки из кармана трубку, но табаком набивать не стал.
Мельников махнул рукой:
— Курите, чего уж там! Тем более что разговор наш не окончен…
— Да, вы правы, углубился я и уклонился, — усмехнулся Дружников. Он вытащил трубку и, начав проделывать с ней традиционные манипуляции, продолжил: — Сегодня романовская тема опасна тем, что ее могут повернуть в любую сторону, ей могут придать любое звучание, вызвать с ее помощью любую реакцию! Те, для кого уничтожение России — сверхидея, так и не остановились после развала Союза, заведя новую песню — о неизбежности развала России на «традиционные составляющие». Между прочим, в свое время Америка расценила создание Федеральных округов как точное следование этим предначертаниям и хвалила за это… — Дружников сдержался, улыбнулся и закончил фразу: — Российские власти она хвалила.
— Да, это я помню, — кивнул Мельников, давая понять, что сарказм не заметил. — И что дальше?
— А дальше — Романовы! И этот журналист, Корсаков, тенденцию уловил правильно. Дворянство сейчас возрождается всюду и скоро начнет искать себе какое-то политическое оформление. А дворянство, как вы понимаете, не может существовать без «главного дворянина», без царя-батюшки.
— Вы это серьезно? — В голосе Мельникова отчетливо слышалось удивление. — Какие сейчас дворяне и император?
Дружников на миг замер лицом, устремив взгляд на Мельникова.
— Году в восемьдесят девятом, кажется, Горбачева тогда только избрали председателем Верховного Совета. Так вот, на съезде народных депутатов какой-то депутат из Литвы, кажется, обращаясь к нему, сказал «господин президент». Горбачев пуганулся. Как же так: «президент», да еще и «господин». Просил взять это обращение обратно, — усмехнулся Дружников. — А сейчас? И президент, и господин, и все без кавычек. Идеи становятся материальными чаще, чем нам кажется. — Дружников снова помолчал. На этот раз видно было, что он хочет сказать что-то очень важное. — Сейчас вбить клин между частями нашей власти проще простого. Власть-то не устоялась, и каждый, кто к ней причастен, хочет доказать свою пользу и силу. А таковые доказательства никогда не предъявляются вне борьбы.
Мельников возражать не стал. То ли нечего было сказать, то ли решил воздержаться от споров. Энергично растерев лицо, спросил:
— Ну, а каков тут ваш интерес? Не просто так вы сюда ввязались, не так ли?
Дружников опять помолчал, манипулируя трубкой, но было видно, что сейчас он не тянет время, а старается сформулировать ответ максимально точно:
— Дело в том, что мы и сами не все еще выяснили в этой истории. Вы меня при первой встрече так красиво назвали «хранителем чекистской истории», но, к сожалению, я знаю далеко не все. Но все, что знаю, расскажу. То, что сегодня всеми воспринимается как истинная история расстрела Романовых, на самом деле только одна из версий. Просто в свое время понадобилось пресечь все слухи, и Яков Юровский рассказал свою историю первому советскому летописцу профессору Михаилу Николаевичу Покровскому. Тот рассказ обработал, придав ему стилистический блеск и научную видимость, присвоили этому документу торжественное название «записка Юровского», и было это объявлено официальной версией. Дескать, Юровский со товарищи Романовых злодейски расстрелял без разрешения Кремля, но руководствовался высшими интересами и идеалами революции. Собственно, эта записка да книга следователя Соколова и сегодня лежат в основе всех изысканий и доказательств.
— Да, я знаю, я читал все это давно, — заметил Мельников. — Но по вашим словам, можно предполагать, будто есть что-то другое, так?
— Да как вам сказать… Если не трогать легенды, включая самые нелепые, то есть еще две версии, которые всячески отметались.
— Интересно какие? — И видно было, что Мельников весь обратился во внимание!
— Во-первых, долгие годы всюду рассказывал свою версию событий некий Ермаков. В ту пору он был, так сказать, в верхах Уральской республики, и вполне мог быть тем, кто принимал активное участие во всем. Интересно, что его рассказы всем были известны, но Ермакова никто никак серьезно не наказывал. Мало того, его и нам не разрешали трогать. Даже беседовать с ним не разрешали. Дескать, старый человек, болен, не надо усугублять, пусть рассказывает. А рассказы-то его противоречили линии партии, между прочим. Его все время объявляли пьяницей с неустойчивой психикой, но выступать не мешали. Почему? Вопрос.
— Ну, может быть, не хотели связываться с участником Гражданской? — предположил Мельников.
— Это в те годы, когда к стенке ставили большевиков с дореволюционным стажем? — откровенно ухмыльнулся Дружников. — Но это еще цветочки.
— А ягодки? — подтянулся Мельников.
— Ягодки? Извольте. Вы, конечно, слышали о венгерском путче пятьдесят шестого года?
— Ну конечно. Ваш шеф тогда был послом в Венгрии.
— Вот именно, послом, а не нашим шефом! — уточнил Дружников. — И старался контролировать ситуацию. А ситуация была кровавая, право слово. Оказалось, что все, кто мог бы оказаться у власти, в той или иной мере были связаны с оппозицией Москве и Хрущеву или не были авторитетны для венгров. Дело — швах, как быть?
Мельников слушал, впившись
