Лёха - Николай Берг

— Не знаю! У нас приказ!

— Так что же нам, вдвоем за ними пешком идти?!

— Не знаю… У нас приказ! Но мы сообщим при первой возможности, и укажем место! — уперто заявил этот рыцарь.

— Да они же, пока вы там будете шевелиться, дьявол знает куда удерут!

— Ничего не могу поделать! У нас приказ! Все, поехали! — и эти негодяи, несмотря на мою ругань, не обернувшись даже скрылись в кустах.

— Тыловые шлюхи — сплюнул я в пыль, и буркнул обалдело стоявшему Максу — Пошли, сынок.

— К-куда? Вдвоем?

— А что, мой дорогой мальчик, ты тут видишь еще кого-то?! Полк черных гусар и взвод броневых боевых вагонов? Нет? Тогда какого толстого хрена ты спрашиваешь, сопляк безмозглый?!

— Но… может…

— Не может, сынок — уже спокойно ответил я — Не может. У нас враги захватили боевую машину. И оружие бедного Карла… Да простится ему все… И, сынок — кроме нас тут никого нет. И сейчас мы с тобой пойдем, найдем этих тварей, и убьем их. И я постараюсь, чтобы хоть один из них умер не быстро. Не быстрее чем Карл. Я это умею.

…Дьявол, пешком он ходить тоже не умеет — уже прихрамывает, стоптал ногу, видно.

— Макс, ты смотришь по сторонам, или спишь на ходу?

Впрочем, что тут смотреть — лес, кусты. И честно говоря — вдвоем тут небезопасно. Тем более на этого бесполезного сопляка рассчитывать всерьез нельзя. С другой стороны — мы солдаты Третьей Империи, а это что-то, да значит. Правда, умереть от пули это не мешает… и не только от пули, напомнил я себе про Карла. От этого напоминания снова вскипела ярость, и я ускорил шаг. Жаль, на этой дороге не видно следов — сухие листья, трава, пыль… Может, это наши следы, когда мы вчера тут рыскали в сумерках, может кто-то до нас, а может и эти твари на нашей машине. Попадалось немало боковых дорожек, но следов на них не видно. Я смотрел слева, в сторону, куда бы они, скорее, всего, рванули к фронту, а Макс — справа. Но надежды на этот полуфабрикат мужчины нет совершенно, он в подметки покойному Карлу не годится. Карл был опытный солдат, на него можно было рассчитывать во всем и всегда. Потому, наверное, и погиб так глупо, словно бабочка в школьной коллекции. Понадеялся на себя. Из стольких заварух умудрялся выбираться с прибылью. Даже ранен ни разу не был. Награжден трижды. Всегда знал, что делать. Теперь когда я вернусь домой, мне придется рассказывать его отцу, как и что произошло. И я не смогу это рассказать, хотя его отец — кремневый мужчина, старый воин. Он в этих краях воевал еще в ту войну. Потому и Карл знал, зачем воюет — после нашей победы каждый воин мог получить совершенно бесплатно приличных размеров поместье и полсотни рабов из местных дикарей. Не жизнь, а мечта.

Дьявольщина, а так все прекрасно складывалось! Карл был специалистом по нахождению всяких нужных вещей, и это добро тоже учуял совершенно непостижимым чутьем. Две брошенные русские машины, застрявшие в лесу, два десятка полевых телефонных аппаратов, телефонные катушки с кабелем, еще много всего по мелочи. Машины были испорчены, а вот связистское имущество было целехоньким и его было много. Германского производства, между прочим, не новое, но отличного качества, как все немецкое в этом мире. Разумеется, начальство дало одобрение на то, чтобы мы привезли все к нам в роту. Разумеется, разрешение было не очень официальным, потому что трофеи эти не совсем в нашей полосе ответственности. Но когда надо обеспечивать войска проводной телефонной связью быстро понимаешь, что провода много не бывает, особенно когда постоянно имеешь дело с танкистами. Эти героические болваны, надежда нации, ухитряются рвать и наматывать на свои гусеничные утюги провод в невероятных количествах, хоть развешивай линии на деревьях, хоть пытайся их прикапывать. Все равно рвут, как только проедут мимо. И ничего не докажешь — они же Герои Родины, а связисты — всего — навсего обеспечивает победы, про нас в газетах не пишут и кино не снимают.

Вот мы и возили, не особо напрягаясь с перекурами и отдыхом, все, что нам могло потом пригодиться. Оставалась последняя поездка, мы не торопились обратно, решив пообедать и отдохнуть, пока есть такая возможность подальше от глаз старшины. После того, как Карл из трофейной русской полевой кухни сделал отличный передвижной аппарат для получения крепкого свежего шнапса, его акции у начальства поднялись высоко. Потому ему давалась определенная свобода действий. И мы жили очень славно. Кстати самодельный шнапс, или как его называли наши «старики», кто тут воевал в ту войну «первач» был отличным средством для обмена с другими подразделениями. За него можно было выменять что угодно. Карл вообще был мастер обмена — после первого же боя он сообразил собрать с мертвых русских медали и значки, а также и непривычные пистолеты и револьверы, чтобы подарить нашим снабженцам и поварам. Наше отделение, поэтому всегда получало все самое лучшее и первым. А теперь Карл скончался, мы остались без вездехода и выглядим редкими болванами. Конечно, я зол, потому что нам так натянули нос, и потому что мне пришлось облегчить Карлу страдания, а это неприятно. Но ничего другого сделать было нельзя, я такое уже видел — бедному Карлу пробило позвоночник и явно повредило спинной мозг. Он лежал плашмя, как медуза на берегу моря, словно из него вынули кости, и не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Такое не лечат, не умеют. Только промучался бы напрасно пару дней с таким ранением в лучшем случае, и то если бы нам удалось его привезти быстро в серьезное учреждение с опытными хирургами. Но везти раненого с торчащей из него длинной винтовкой по тряской ухабистой дороге надо долго — километров двадцать до госпиталя. Если выдернуть винтовку — хотя попробуй выдернуть застрявший в кости штык! Из ребер-то не выдернешь, пока ногой не упрешься. Так вот даже если удастся выдернуть, то еще хуже сделаешь. Сколько раз санитары об этом говорили. А своих медиков звать, так ротные санитары, батальонный фельдшер или полковой врач тут не поможет ничем.

Свежие следы я увидел сразу — тут недавно прошли пешком — но следы не от наших сапог, наши ни с чем не спутаю. Я был уверен, что у этих туземцев не хватит мозгов вести нашу армейскую машину.

— Приготовься! — зашипел я Максу — Пойдем, осторожнее. Эти гады рядом!

Идти пришлось не далеко — метров через триста узкая дорожка сделала резкий поворот и мы оказались на опушке большой поляны. Я тут же присел, жестом приказав то же самое сделать Максу. Так-так-так… Кажется, нам повезло… В густой траве темнела какая-то масса, и рядом с ней кто-то копошился… Попались, твари!

— Пошли, тихонько, ползком — шепнул я Максу — Ты сзади, посматривай по сторонам и назад… Да не трясись ты так!

Макс кивнул, нервно сглотнув слюну, и покрепче перехватил винтовку. Ну, да, это у него «первый раз», если не считать пары глупых и веселых перестрелок, на марше, в колонне. Ничего, пусть привыкает.

— Они все не понимают ни немецкого, ни польского — Макс встал и отошел в сторону. Но вряд ли они видели беглецов.

— Они тебе это сказали, да? — ядовито заметил я — Конечно, не видели. И вообще, они тут просто пообедать присели.

Макс засопел, промолчав, а я еще раз осмотрел этих унтерменшей. Старик, дряхлый, явно с чертами недочеловека, две старухи, одна женщина с грудным ребенком — лицо тоже с явными чертами вырождения… Человеческие отбросы. Даже дети — двое мальчиков лет десяти и девчонка чуть старше — и те… грязные, смотрят исподлобья… и взгляд как у зверенышей. Не люди, нет. Дикие говорящие обезьяны. Генетический мусор. Я оглянулся на их жилище — шалаш из веток… и живут как звери…

— Эрвин, что нам делать дальше? От этих гражданских нет никакого толку.

— Дальше? — Я усмехнулся — Дальше, Макс, мы отомстим за Карла. Он был отличным парнем, Макс. Ты его мало знал, а я — много. Он стоил десятка таких как ты, поверь. И мы должны отомстить за него.

— Да… но как — этот щенок все еще на самом деле ничего не понимал.

— Так — я одним движением повернул винтовку и прямо с ремня выстрелил в упор в голову старику. Взвизгнула женщина, тихонько завыли старухи, дети присели, закрыв головы руками и отвернувшись

— Эрвин! Но… но это же гражданские! Их нельзя!

— Что? Щенок, ты что, не понял? Они помогли бежать тем, кто убил Карла! Они бандиты, и их надо убить! За Карла!

— Но… Так нельзя! Нас за это будут судить! Вот, я читал — и этот сосунок стал рыться в карманах, а потом протянул мне какую-то бумажку.

Я взял ее, и с удивлением узнал «Десять Заповедей по ведению войны немецким солдатом». Туберкулезная задница, откуда она у этого сопляка! Я снова пробежал глазами по строчкам, которые нам вдалбливали и в Бельгии и во Франции не по одному разу:

«1. Немецкий солдат воюет по-рыцарски за победу своего народа. Понятия немецкого солдата касательно чести и достоинства не допускают проявления зверства и жестокости.