Спецхранилище - Олег Синицын

Я истошно завопил, обращая свой крик к опустевшей поляне, и кричал до тех пор, пока не сорвал голос. Дальнейшее пересказывать просто стыдно. Обезумев от горя и отчаяния, я вел себя недостойно боевого офицера, пусть и в отставке.

Чебурашки отомстили мне. Отомстили, сволочи! Нашли самое уязвимое место и ударили в него.

Забрали Настеньку, мое золотце, мою душеньку!

Глава 15

Возвращение в спецхран

Звонок мобильника настиг меня, когда я вышел из леса на незнакомое пшеничное поле. Я долго блуждал по чаще, не понимая, куда иду, не видя тропинок, – голова была занята мыслями о совершенной чудовищной ошибке. Как я мог быть таким беспечным! Ведь я прекрасно знал, что чебурашки не отступились, что чего-то ждут, затаившись на обратной стороне Луны. Начиная с утра и до этой минуты они следили за мной. Я сам их привел в деревню Пеньки к дому бабы Вали, сестры бабы Нюры. Вина за случившееся лежит на мне.

Спрятанный в кармане мобильник заиграл гнусную монофоническую мелодию. Поцарапанной и измазанной в смоле рукой я достал трубку.

Номер звонившего не высвечивался.

– Алло? – произнес я.

На этот раз в трубке не было голосов хулиганствующих подростков. Давление на тонкие струны моего подсознания закончилось, игра пошла в открытую. Голос был мужским, твердым, уверенным, даже в чем-то располагающим. Фразы рубленые и емкие. Мне сразу давали понять, что это не шутки.

– Ты знаешь, что нам нужно? – произнес голос без предисловий.

– Знаю.

– Все просто. Когда будешь готов к обмену, набери три шестерки на своем устройстве связи. Срок до захода солнца. Не успеешь – больше не увидишь свою дочь. Повторять нужно?

Лишь сейчас я осознал, сколько миллиардов человеческих жизней зависят от этих скупых слов.

– Эй, алло! Слышишь меня?

– Нет, повторять не нужно.

– Отлично. В качестве завершения, – произнес приспешник дьявола, – не терзай себя мыслями, что ты совершил ошибку сегодня. Ты совершил ее гораздо раньше. Просто сегодня наступила расплата.

Это были последние слова, после которых в динамике повисла стерильная тишина.

Я убрал телефон в испачканный землей карман. Взгляд по инерции пробежался по окрестностям, определяя дальнейший путь, хотя мысли были полностью поглощены только что состоявшимся разговором. Да, они правы, все просто. Все до банальности просто. Чтобы вернуть дочь, я должен отдать пришельцам то, что им нужно. А это означает, что я собственными руками похороню Землю и миллиарды населяющих ее людей.

Все очень просто.

Я двинулся через поле, оставляя за собой след из поломанных злаков. Готов ли я пожертвовать дочерью ради остальных? Не знаю. Настя – единственное светлое пятно в моей жизни, моя душа. Готов ли я отдать свою душу во благо миллиардов? Трудно рассуждать о подобных вещах, слишком уж неравнозначный выбор. Да и не готов я сейчас рассуждать; как сказали бы в таком случае судебные психиатры, обвиняемый находится в состоянии аффекта.

Юлька, встретившая меня возле калитки, была мрачнее тучи. Во взгляде, скользнувшем по мне, читалось презрение. Я и впрямь выглядел как леший: одежда выпачкана в земле и зелени, на лице грязевые разводы, от штанов разит тиной.

– Что случилось? – Последний слог она проглотила. Нижняя челюсть у нее дрожала. – Где моя дочь?

– Я все исправлю. Все исправлю, Юль, поверь…

– Ты мне тысячу раз говорил, что все исправишь. Я не верю ни единому твоему слову! Где она?

– Скоро вернется домой.

– Ты лжешь!

– Нет, Юля…

– ГДЕ ОНА?! ЧТО ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?!!

Она несколько раз со злостью хлестнула меня по щекам. Если бы у нее в руках находилась охотничья двустволка, то Юлька пристрелила бы меня без колебаний. Шмальнула бы дуплетом из обоих стволов, а потом перезарядила бы и сделала контрольный выстрел.

Я стал для нее никем.

Исхлестав мне щеки и плечи, моя (вероятнее всего, уже бывшая) супруга заплакала, спрятав лицо в ладонях. Я прошел мимо нее во двор. Скрюченное тело карлика лежало на прежнем месте возле ограды в луже грязно-серой крови. Она пропитала траву и забрызгала штакетник. Юлька, конечно, видела его, но в том состоянии, в котором она находилась, ей в голову не пришло задаться вопросом о происхождении неведомой зверушки. Сейчас она думала только о дочери. А мертвый карлик… Когда я верну Настеньку, она о нем даже не вспомнит.

Отыскав во дворе пыльный мешок, я упрятал в него карлика, взвалил на спину и отнес на окраину леса, где закопал под стволом осины. В дом бабы Вали возвращаться не стал, нечего мне там делать. Я вернулся в Коровьино, чтобы разработать план, как забрать у Гордеева пирамидку.

К двум часам дня поселок казался вымершим. Люди попрятались по домам. Жаркое солнце выжигало крыши и пустые дороги. Лишь по шоссе на Ярославль проносились автомобили, создавая какую-то видимость жизни.

Я купил две банки тушенки, одну из которых, придя домой, сразу вскрыл и съел, чтобы в ближайшие шесть—восемь часов не думать о еде. Признаюсь, когда я стоял возле прилавка в магазине, скорее по привычке, возникла мысль купить бутылку водки. Но стоило глянуть на стройные ряды стекла и жидкости, как к горлу подкатил тошнотворный ком. Мысль быстро ушла за ненадобностью. Я исцелился. Мне больше не нужна водка, чтобы унять страх перед чебурашками. Ни капли. Место страха заняла холодная злость.

Выбросив банку в мусорное ведро, я опустился за стол и, сложив руки перед собой, тщательно обдумал дальнейшие действия. Я постарался отодвинуть в сторону часть своей личности, которая называется «убитый горем отец», чтобы взглянуть на рождаемый план взвешенно и непредвзято. До конца это все равно не удалось. К тому же меня неустанно клевала мысль о том, какие все-таки сволочи эти чебурашки! Какие сволочи! Решили, что если сами не могут добраться до артефакта, то вынудят это сделать меня, сторожевого пса, который на протяжении последних недель грудью стоял на защите бункера.

И они правы. Я это сделаю.

Я верну пришельцам пирамидку.

Главное, чтобы ее не перевезли в другое место. Пока она остается в Коровьинском бункере, у меня есть надежда.

Номер Гордеева с визитной карточки, которую он мне дал при расставании, был простым для запоминания, со множеством нулей и пятерок. Я набрал комбинацию цифр и принялся считать гудки. Доктор-полковник отозвался после четвертого.

– Слушаю, – осторожно произнес он.

– Вячеслав Сергеевич, это Стремнин.

– А-а, Валера. Что у тебя? Опять был контакт?

Черт бы побрал его тонкий аналитический ум!

Чтобы не выдать себя ни словом, ни интонацией, я с силой сжал левый кулак. Ногти вонзились в ладонь.

– Нет, контактов не было, – ответил я, превозмогая боль. – Мне нужно с вами поговорить. Не по телефону.

– Приезжай на спецхран. Я здесь. Подожди… – Он зажал трубку ладонью и что-то спросил у кого-то рядом. Вернулся к трубке. – На КПП назовешь себя и скажешь, что направляешься ко мне. Тебя пропустят. На всякий случай скажи номер твоей машины.

– У меня нет машины.

– А-а. Тогда как я сказал. Приезжай часика через три, я к тому времени выкрою для тебя время. Большой разговор?

– Десяти минут хватит.

– Тогда жду. До встречи.

Он повесил трубку.

Я разжал кулак. Ногти все-таки продавили кожу. Через линии жизни и судьбы на ладони протянулись четыре кровавые полосы.

Ровно через два часа сорок минут после этого разговора я подошел к холму, за которым находился вверенный мне когда-то объект. Военные окружили спецхранилище километровой зоной отчуждения, поставив дополнительные заграждения из колючей проволоки. На холме организовали пропускной пункт. Возле сваренной из уголка фермы, обмотанной колючкой, прохаживались двое контрактников в касках и бронежилетах, с висящими на шее «калашами». Рядом, направив ствол на дорогу, стоял БТР. Позади него зеленела палатка и дымилась труба полевой кухни. Ближе к реке из-за холма поднимались могучие трубы зенитно-ракетного комплекса новейшего образца. В небе непрерывно кружили два ударных боевых вертолета Ми-24.

Я преодолел участок, на котором вчера остался усиленный мотострелковый взвод, спешивший к нам на подмогу. Проселочная дорога в этом месте на протяжении полусотни метров была выжжена до черноты и укрыта простыней пепла. По обе стороны, иногда гусеницами кверху, лежали остовы сгоревшей техники. В воздухе стояла удушливая вонь пожара, взорванных боеприпасов и чего-то сладкого, того, что когда-то было людьми. Пожалуй, только дождь мог смыть эти отвратительные запахи, но дождя не было.

На КПП я назвал себя и сообщил, что иду на встречу с полковником Гордеевым. Пока один из контрактников держал меня на прицеле, другой с лицом в оспинах тщательно обыскал одежду. С собой у меня были только сигареты и ключи. Светящийся нож я предусмотрительно оставил дома. Какой от него прок, все равно бы сейчас отобрали!