Танкист - Юрий Корчевский

— Готовы? — выдохнул Павел.

— Готовы, командир.

Павел сам навёл прицел на паровоз, шедший в середине состава. Он помедлил секунду, размышляя, куда стрелять — в будку машиниста или прикрытый бронёй паровой котёл? Пожалуй, в котёл. Тогда паровоз ход потеряет, да и промахнуться в цель такого размера невозможно. И Павел выстрелил в середину парового котла.

Паровоз сразу окутался паром — так, что на несколько секунд совсем скрылся из глаз.

— Бронебойный!

Василий загнал снаряд в пушку. Теперь Павел выстрелил по броневагону с башнями — главная угроза для самоходки исходила именно оттуда.

— Бронебойный!

Пока немцы обнаружат самоходку, у них есть фора — минута-две, не более. Надо стрелять в темпе, успеть как можно сильнее повредить бронированную махину.

Экипаж успел сделать за минуту шесть выстрелов, перекрыв норматив. Каждый понимал, что от слаженности, плотности и скорости стрельбы зависит исход поединка.

— Иваныч, давай задним ходом! Меняем позицию.

Павел обернулся назад, давая команду механику. С его водительского места обзора назад не было и вовсе никакого.

Только самоходка заползла за заранее выбранный Павлом дом, как на прежнем месте, где они только что стояли, взорвались два снаряда, вдребезги разнеся сарай.

Один из пушечных броневагонов дымил, но открытого огня не было видно.

Сильно парил паровоз, пар и дым сносило ветром в сторону, прикрывая, как дымовой завесой, состав.

Самоходка успела выпустить по составу ещё два снаряда, только разглядеть попадания не удалось из-за пара и дыма.

Бронепоезд ответил огнём из башенных орудий. Снаряды угодили по крыше и чердаку, на самоходку посыпалась черепица и обломки досок.

Павел приник к прицелу и не поверил своим глазам. Бронепоезд медленно, почти незаметно начал двигаться назад. Как так? Паровоз повреждён, поезд на месте должен стоять?! Откуда экипажу было знать, что маломощный двигатель дрезины начал уводить поезд из-под огня самоходки!

И комбат молчит. Далеко ли помощь? От места, где был Павел, до засады пары самоходок вроде бы и недалеко, километров семь. Только по грунтовке максимальную скорость не разовьёшь, а бой всего-то шёл пару-тройку минут.

Бронепоезд начал двигаться быстрее, вот он уже идёт со скоростью пешехода.

Павел озадачился. Как же поезд двигается, если паровоз разбит? Нельзя его упускать, немцы могут заменить паровоз на любой станции — пусть и не на бронированный, и тогда он снова будет в строю.

— Иваныч, вперёд, на насыпь!

Самоходка дёрнулась, объехала дом, за которым укрывалась, и взобралась на насыпь. По рубке сразу же, как горохом, звонко ударили малокалиберные снаряды от зенитной установки на поезде, не причинив, впрочем, особого вреда.

— Иваныч, разворачивайся на путях!

Самоходка со скрежетом развернулась на рельсах.

— Бронебойный!

— Уже в стволе!

Почти не целясь, Павел выстрелил в хвостовую бронедрезину. Что уж там взорвалось, непонятно, но из дрезины вырвался после взрыва огненный шар, а стенки её разошлись в стороны, как лепестки цветка.

— Ага, не нравится! — закричал наводчик.

Следующей за дрезиной шла бронированная платформа, откуда расчёт зенитного малокалиберного «Эрликона» стрелял по самоходке. Борта у платформы были высокие, метра по полтора, скрывающие расчёт по плечи. Эх, сейчас бы сюда шрапнель, только такие боеприпасы давно не производились.

— Осколочно-фугасный! — приказал Павел.

— Готово!

Павел поймал в прицел платформу и выстрелил. Борта платформы, как и броневагонов, имели толщину брони 20–25 миллиметров, защищавшую команду бронепоезда от пуль крупнокалиберных пулемётов и лёгкой артиллерии. Противостоять 100-миллиметровому снаряду весом в пуд они не могли.

Разрыв получился объёмным, после чего «Эрликон» больше не стрелял. По большому счёту это малокалиберное, 20-миллиметровое автоматическое орудие швейцарского производства повредить самоходку не могло. Её 120-граммовые снарядики с четырьмя граммами взрывчатого вещества для самоходки — что для слона дробина. Но повредить оптику прицелов они могли запросто, потому и поплатились.

Поезд медленно двигался по рельсам, а самоходка тряслась по шпалам, догоняя его. Башенное орудие последней башни стрелять не могло — самоходка была слишком близко.

— Вася, давай тупоголовый!

На самоходке было четыре типа снарядов: бронебойные остроголовые, бронебойные тупоголовые, обладавшие несколько большей бронепробиваемостью, осколочные гранаты и осколочно-фугасные.

— Готово.

— Иваныч, остановка.

Самоходка замерла. Павел навёл прицел немного выше бортов платформы, в торцевую стену броневагона, и нажал на спуск.

Все бронебойные снаряды имели на донце трассер, и Павел увидел, как снаряд точнёхонько угодил немного ниже крыши. И через несколько секунд увидел, как из пробоины пошёл дым.

— Иваныч, вперёд!

— Командир, мы от тряски на шпалах развалимся, ходовая не выдержит! — взмолился механик-водитель.

Он прав. Павел раздумывал. Ехать по рельсам вдогон — самоходку угробить можно. Съехать с рельсов и гнать вдоль путей — по немцам стрелять невозможно: они не на танке, нет поворачивающейся башни, а угол поворота орудия по горизонту всего восемь градусов. Да и съехав на грунт, они подставят себя под огонь пушек бронепоезда.

Павел искал и не находил выход, упускать же такую добычу не хотелось.

— Командир, смотри вправо! — закричал водитель.

Павел приник к смотровым приборам командирской башенки. Прямо по полю, прямиком на бронепоезд неслись две самоходки. Из-под гусениц летела грязь, самоходки делали короткие остановки и стреляли. Ура, помощь пришла!

— Иваныч, обходи поезд слева!

Павел рассудил, что немцы заметили приближающиеся самоходки и всё внимание переключат на них. Башня не может одновременно стрелять по обе стороны. Потому надо воспользоваться моментом.

Ревя мотором, самоходка перебралась через рельсы, нырнула с насыпи вниз и рванулась вперёд. Вот она сравнялась с серединой поезда.

— Бронебойный!

— Готово!

— Иваныч, поворот направо и остановка!

СУ-100 круто развернулась и замерла. Самоходка влепила снаряд в бронированный бок пушечного вагона, который шёл в десяти метрах от боевой машины. Удара с такого расстояния не выдерживал даже «Тигр».

Из вагона полыхнуло, стрельба прекратилась.

— Анатолий, бей по вагонам!

Выстрелы громыхали один за другим. Даже доворачивать гусеницами самоходку не приходилось — вагоны бронепоезда сами медленно проплывали мимо, подставляясь под выстрелы. Вероятно, были попадания и от двух других наших самоходок, поскольку дымили почти все вагоны.

Павел включил рацию на передачу и вызвал комбата.

— Да, мы видим бронепоезд и видим огонь. Только он всё равно двигается, как заколдованный.

— Я в паровоз дважды стрелял, сам не пойму.

— Догони его, разбей первый вагон, бей по колёсам, сбей с пути!

— Понял! — Павел отключился.

— Иваныч, газу!

Самоходка рванулась вперёд, раскачиваясь на неровностях. Вот они почти поравнялись с зенитной платформой. Борта её были разодраны, зенитное орудие сорвано с тумбы — кто-то из самоходчиков угодил. А впереди платформы — бронедрезина, из выхлопной трубы которой шёл сизый дым и надсадно ревел двигатель. «Так вот почему поезд идёт!» — дошло до Павла.

— Осколочно-фугасный!

— Готово!

— Иваныч, разворот вправо на сорок пять и тормози!

Самоходка крутанулась на одной гусенице и встала. Павел тут же выстрелил.

Тонкая, противопульная броня не выдержала попадания снаряда и проломилась. Внутри дрезины полыхнул взрыв.

Поезд прошёл по инерции ещё с полсотни метров и остановился.

— Иваныч, разворачивайся!

Самоходка взревела, развернулась, и Павел выстрелил по бронепоезду ещё раз. По другую его сторону слышались хлёсткие выстрелы других самоходок.

Внезапно стрельба прекратилась, зашипела рация: комбат спрашивал, всё ли в порядке.

— В полном, командир!

— Прекращай стрельбу. Немцы с нашей стороны выкинули белый флаг, сдаются. Ты со своей стороны присмотри, чтобы не сбежали.

— Есть!

Павел приказал Василию взять автомат, сам тоже подхватил ППШ. Они открыли люки, высунулись из рубки.

В стенке вагона открылась дверь, и из неё выглянул немец.

— Цурюк! — крикнул Павел и угрожающе повёл стволом автомата.

Немец скрылся в чреве вагона.

— Командир, ты чего — немецкий знаешь?

— Да как и ты, — слукавил Павел. — «Хенде хох», «хальт», «цурюк». По-моему, эти слова все фронтовики уже знают.

— Это больше в пехоте, да в разведке. Я вот, например, не знаю.

— Плохо, в школе надо было учить язык врага.