Грустная дама червей - Татьяна Александровна Бочарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не надо нанимать, — решительно сказала Карина, — я приеду и буду помогать.
— Ты приедешь! — с незлой иронией произнесла Верка.
— Обязательно приеду. Прости, что пропала так надолго, больше этого не повторится.
— Ладно, буду ждать, — проговорила Верка немного растерянно, уловив металл в Каринином голосе. — Целую.
Карина повесила трубку.
Вог все и сладилось само собой. Теперь у нее есть четкий срок — начало апреля.
Теперь Карина легко сможет объяснить Олегу, а главное Леле, свой отъезд: нужно помочь подруге нянчить ребенка. Именно об этом, кажется, мечтала она прошлой осенью, только малыш должен был быть Лелиным.
А будет Веркин. Главное — уехать отсюда, перестать видеть Олега, работать вместе с ним, играть концерты, а там как пойдет. Через какое-то время, когда боль утихнет, Карина сможет заняться квартирой, подобрать варианты, организовать переезд.
Она машинально глянула на стену, где висел отрывной календарь. Двадцатое февраля. Значит, ей осталось немногим больше месяца.
Карина решительно распахнула бар, где у нее в одиночестве стояла почти полная бутылка дорогого коньяка, некогда принесенного Сашей. Достала рюмку, наполнила ее до краев, выпила залпом, сдерживая мучительный спазм в горле. Затем еще одну, и еще.
По телу разлилось блаженное тепло, голову окутал ватный туман, и не осталось в ней ни одной горькой мысли.
Что-то весело напевая себе под нос, Карина нетвердым шагом прошла в спальню, достала из тумбочки альбом с фотографией Степана, раскрыла.
— Ну что? — подмигнула она снимку. — Ты меня бросил? Бросил? А я… я брошу его! Да, брошу, не буду дожидаться, пока со мной проделают это во второй раз. Вот так. — Она кинула альбом на кровать, не удержала равновесия и плюхнулась туда сама.
«Да ведь я пьяна в стельку», — мелькнуло у нее в голове, и тут же Карина громко, нараспев повторила:
— Да, я пьяная, пьяная. И очень хорошо, зато мне лете, зато я довольная.
Она почувствовала легкую тошноту и, с трудом дотянувшись до подушки, сунула её себе под голову.
— Вот так, хорошо, — приговаривала Карина, — а теперь спать…
Громко и требовательно затренькал звонок.
— Нет, — она покачала головой, — нет, нет. Я не могу. Спать… — А сама уже неуклюже вставала, отыскивая под кроватью шлепанцы.
Коридор качался, качалась люстра наверху, зеркало в углу поблескивало таинственно и заманчиво, точно гладь лесного озера. Карина, спотыкаясь и хватаясь руками за мебель, добралась до двери, отодвинула щеколду.
— Каришенька, я на минутку, — Леля, едва не протаранив ее огромным, острым животом, протиснулась в прихожую, — у тебя ничего нет от головной боли?
— От головной боли? — медленно проговаривая слова, повторила Карина, опираясь на всякий случай ладонью о стену. — Есть, кажется. В спальне, на тумбочке…
Тут ее желудок пронзила резкая, подобная удару ножа, боль. Карина охнула и согнулась пополам.
— Что с тобой? — испуганно пробормотала Леля и повела носом. — Ты пила? Много?
— Угу. — Карина скрючилась от нового приступа и распахнула дверь ванной.
— Тошнит? — сочувственно поинтересовалась Леля. — Надо умыться холодной водичкой. Помочь тебе?
— Н-нет, — с трудом выдавила Карина. — Я сама. Иди возьми таблетку. Там… — махнула она рукой.
Леля послушно пошла по коридору в спальню. Карина доползла до раковины, включила кран, ополоснула лицо, потом зачерпнула пригоршню воды и выпила.
Постепенно дурнота отпускала, перед глазами перестали мелькать разноцветные блики, пол и потолок остановились.
В дверях ванной появилась Леля с таблеткой в руке:
— Я нашла. Седалгин. Думаю, ничего от него малышу не станет. Ты как?
— Нормально, — пробормотала Карина.
— Что-нибудь случилось? — Леля с тревогой попыталась заглянуть ей в лицо. — Отчего вдруг ты столько выпила, да еще одна? Какие-нибудь неприятности в поездке?
— Нет, все в порядке. Просто очень замерзла — в купе совсем не топили.
— Вот сволочи, — возмутилась Леля. — Мне уйти или побыть с тобой?
— Или. Я сейчас лягу.
— Чаю крепкого попей, сразу полегчает, — с видом знатока посоветовала Леля и аккуратно прикрыла за собой входную дверь.
Карина, еле волоча ноги, вернулась в спальню. На тумбочке лежала полупустая упаковка седалгина. Карина убрала ее внутрь, села на кровать и ощутила, что ей что-то мешает. Она отодвинулась.
На покрывале разворотом вниз лежал фотографический альбом. Она позабыла, что оставила его здесь, на постели! Леля зашла за таблеткой и увидела снимок Степана!!
Или не увидела? Может быть, альбом так и лежал, переплетом вверх, и Леле недосуг было перевернуть его? Припомнить бы, какое было у нее лицо, когда она уходила. Взволнованное, растерянное, удивленное?
Карина совершенно ничего не помнила. Еще пять минут назад она находилась под действием коньяка, но теперь абсолютно и моментально протрезвела.
Как она могла проявить такую неосторожность? Ведь она дала себе зарок никогда не показывать Леле карточку Степана!
Карина легла, зарылась лицом в подушку, обхватила голову руками. Дура! Проклятая дура, идиотка! Поддалась эмоциям, полностью лишилась воли. благоразумия, выдержки!
Чего бы она не дала, чтобы повернуть время вспять, успеть спрятать альбом и не ощущать этого ужасного страха быть разоблаченной Лелей. Не терзаться неизвестностью — догадалась та или нет об ее отношении к Олегу.
Голова разрывалась от давящей боли. Карина, не вставая с постели, укутала ноги покрывалом, осторожно закрыла глаза, стараясь отключиться, забыть обо всем хотя бы на время.
Постепенно ей это удалось. Сознание заволокло темной пеленой, в голове замелькали обрывки странных и причудливых мыслей, никак не связанных с Лелей и Олегом. Потом из мрака возникло лицо матери, красивое, молодое, каким оно было много, много лет назад, и Карина поняла, что спит.
Мать во сне за что-то укоряла ее, осуждающе качала головой. Карина оправдывалась, не вполне осознания, в чем именно она провинилась, но чувствуя. что мать права. Потом они простились, довольно холодно, без поцелуев и объятий. И мать исчезла.
Вместо нее возникла Русудан. Она была чем-то неуловимо похожа на мать, так же двигалась, так же говорила, у нее было такое же ослепительно яркое, правильное, без единой морщинки, лицо.
— Он жесток, — сказала она, и Карина догадалась. что речь идет об Олеге.
— Неправда, — попыталась во сне возразить Карина. — Он вовсе не жесток. Когда он сидит рядом и держит меня за руку, у него в глазах нежность. Просто он иной, чем вы и я, привык сдерживать свои эмоции, контролировать их.
— И все-таки он жесток, — упрямо повторила Русудан. — Жесток и самонадеян, как глупый, безрассудно-глупый мальчишка.
— Но он и есть мальчишка, а не умудренный опытом старец, — потеряв терпение, воскликнула Карина. — Ему и
