След крови - Китти Сьюэлл

— Над чем ты сейчас работаешь? — поинтересовалась она, чтобы заполнить паузу.

Дородная фигура Невилла заполняла собой кресло, разработанное датским дизайнером; буйная грива седых волос поблескивала в солнечном свете, льющемся из окон.

— Я наслаждаюсь заслуженным отдыхом, — ответил он, поглаживая бородку с подчеркнутым безразличием. — Я решил дать себе время подумать, что делать дальше. Может, займусь керамикой.

Мадлен удивленно уставилась на отца и рассмеялась.

— Керамикой?

Повисло напряженное молчание. Мадлен взглянула на Элизабет, которая появилась наконец с бокалами на подносе. Она подмигнула падчерице, как будто подавая ей сигнал, но Мадлен не поняла.

— Опять я узнаю последней?

— А с чего бы я стал с тобой советоваться? — вспылил Невилл. — Ты же не настоящий художник, ты всего-навсего нянчишься с психами.

Немного резковато, подумала Мадлен, но зато можно ответить.

— Великий Невилл Фрэнк делает горшки! Не думала, что доживу до этого дня.

Невилл не стал выпускать когти. Мадлен увидела, как они с Элизабет переглянулись. Что-то здесь нечисто. Невилл своей огромной лапищей взял бокал с красным вином и осушил его одним глотком, будто наперсток.

«Неужели?…» Она была настолько занята собственными проблемами, что ей просто не приходило это в голову. Невиллу уже стукнуло семьдесят девять. Он больше полувека держался молодцом, целенаправленно проходя десятилетия портретов, пейзажей, натюрмортов, зарабатывая признание по обе стороны Атлантики. Сейчас, глядя на отца, она поняла: он постарел. Черт возьми, он разочаровался в жизни, устал! Даже художники должны уходить на покой. Возможно, и отец решил отойти от искусства, но из гордости не хотел в этом признаться. Может быть, работы его стали уже не те. По правде сказать, последние несколько картин, которые она видела, — нечто абстрактное, напоминающее цветы, — были явным отклонением от его педантичной манеры письма и абсолютно не соответствовали его уровню. Неужели выставка последних работ стала свидетельством заката его карьеры — как для него самого, так и для публики, покупателей и коллекционеров? Вероятно, агент посоветовал Невиллу остановиться, пока он был еще лидером. Благодаря такому шагу могла возрасти и стоимость его картин.

Мадлен вскочила и обняла отца за плечи.

— Мне кажется, керамика — это просто отлично. Я тебя дразню, потому что именно этого ты от меня и ждешь. — Она наклонилась и заглянула ему в глаза. — Мы должны поддерживать друг друга во всем. Верно, дружище?

— Да иди ты к черту! — стряхнул Невилл руки дочери. — Не нужно меня опекать. И потом, ты все равно ничего не понимаешь в керамике.

Мадлен, присмирев, снова опустилась на диван и сделала глоток из бокала, который Элизабет поставила на столик рядом с ней. На самом деле она разбиралась в керамике и время от времени покупала необычные работы. Когда она попыталась показать их отцу, тот, удостоив ее приобретения беглого взгляда, лишь снисходительно хмыкнул. Но любой может передумать, у любого могут появиться новые увлечения. Лишь бы это шло на пользу!

Невилл схватил с кофейного столика пульт управления и включил телевизор. Мадлен нахмурилась. Она редко видела, чтобы отец смотрел телевизор, и уж точно никогда при гостях. Он переключал каналы, не сводя глаз с экрана, а другой рукой протянул пустой бокал Элизабет, которая покорно встала и наполнила его из бутылки на столе. Мадлен удивлялась все больше и больше. Невилл был эксцентричным и частенько вздорным, но все двадцать лег брака относился к жене с уважением и обожанием. Он очень гордился тем, что соблазнил дочь английского аристократа, которая была даже моложе Росарии. Женщину, разделявшую его интересы, любившую пирушки, склонную к легкомысленным поступкам, обожавшую красиво одеваться и вкусно поесть и в то же время респектабельную, с образцовым произношением, не хуже его собственного (ничем таким Росария никогда не обладала). Поэтому казалось непостижимым, что он позволяет себе обращаться с ней вот так — с надменной бесцеремонностью.

Мадлен, прищурившись, посмотрела на Элизабет. Та ответила ей многозначительным взглядом, чуть покачав головой, а Невилл наконец наткнулся на какую-то мыльную оперу. Собственные трудности Мадлен постепенно уступили место раздражению. В комнате повисло напряжение. И это только потому, что она что-то не то сказала… Отец всегда дулся до тех пор, пока не вливал в себя достаточную порцию вина, после чего его настроение улучшалось и все были просто обязаны веселиться ему в угоду. В этом смысле ничего не изменилось. Невилл всегда был пупом земли, а мир вращался вокруг его потребностей и его настроения. Прибавьте к этому славу и богатство — вот вам и тяжелый случай нарциссизма. Он часто звонил дочери? Интересовался, как у нее дела? Вообще интересовался ее жизнью? Часто спрашивал у Мадлен о Росарии, если не считать редких вопросов об оплате счетов?

Какое-то время они сидели молча. Мадлен и Элизабет потягивали свои напитки, а Невилл глушил вино бокалами.

Молчание нарушила Мадлен.

— Невилл, мне нужно с тобой поговорить.

— Я вас оставлю.

Элизабет встала и с многозначительным видом покинула комнату. Мадлен была сбита с толку. Может, они поругались? Да, это единственное объяснение. Она повернулась к отцу, но тот не сводил глаз с телевизора.

— Мы никогда не говорили о Микаэле, верно?

Он пожал плечами.

— А о чем тут говорить? Мы о ней ничего не знаем.

— Похоже, ты ошибаешься. Есть вероятность, что мы с ней уже пару месяцев знакомы.

Невилл оторвал глаза от экрана. Он выглядел удивленным.

— Есть вероятность? Что ты хочешь этим сказать?

— Я не уверена… Дело в том, что в марте у меня появилась новая пациентка.

— Господи! Что я могу сказать? Скорее всего, ты ошиблась.

— Вот это я и пытаюсь выяснить.

— Что ж, если это она, ты должна подумать, как от нее избавиться.

— Что?

— Послушай, Мадлен, — сказал он, глядя на дочь снисходительно и отстраненно, — я дам тебе отцовский совет. Не увлекайся сентиментальной ерундой. Как просто быть слезливой и романтично-наивной! Но даже если ты и не ошиблась, подобные встречи ничем хорошим не заканчиваются. Не усложняй себе жизнь, девочка. Лучший выход для тебя — придумать предлог, чтобы прекратить сеансы.

— И все? — Она не сводила с него глаз, в смятении качая головой. — Это и есть твой отцовский совет?

— Мадлен, черт возьми, ты забываешь, что Микаэла не хочет с тобой знаться! Разве ты не внесла свое имя в какие-то там списки? Она не разделила твое желание познакомиться. Эта девушка уже больше двадцати лет не твоя дочь. Прошлого не изменишь. Смирись.

Мадлен напряглась. Следовало бы предвидеть отцовскую черствость, его прагматический ответ. Но насколько он прав?

— Это же твоя внучка! Твоя плоть и кровь!

Невилл поморщился.

— Я никогда не верил в зов крови. Всегда считал, что люди преувеличивают.

Мадлен почувствовала, как вспыхнуло лицо.

— А кто же тогда мы, Невилл? Просто знакомые?

Он беспечно отмахнулся рукой.

— Ох, только не нужно напыщенности! Мы совсем другое дело.

— Нет, не другое.

Повисло молчание. Его взгляд вернулся к телевизору. Казалось, Микаэла его больше не интересует. Мадлен затошнило от злости и разочарования. Ей самой всегда недоставало настоящего отца…

Она постаралась перекричать телевизор.

— Ты не знаешь, кто удочерил Микаэлу? Я имею в виду, не сказал ли этот мешок с дерьмом из опекунского совета, Форбуш или как его там, по секрету, кто приемные родители? Я припоминаю, что вы с ним имели несколько милых бесед.

Невилл преувеличенно глубоко вздохнул.

— Разумеется, нет. Подобного рода информация держится в секрете.

— А фамилия Локлир тебе ни о чем не говорит?

— Нет.

— Значит, ты не можешь сообщить мне ничего нового? Пожалуйста, Невилл, мне и вправду нужно разобраться в этом. Моя пациентка, вполне вероятно, моя дочь. Мало того, что я хочу знать правду, — под ударом и моя репутация психотерапевта. Неужели ты мне не поможешь? Неужели ничего не помнишь?

Невилл покачал головой.

— Послушай, я же не последняя сволочь. Я знаю не больше твоего. Ничем не могу тебе помочь. Кроме того, у меня есть собственные проблемы. Просто забудь об этом, Мадлен. Поезжай отдохни, или потрахайся, или займись чем-нибудь…

— Потрахайся? Ты что, смеешься?

— Я не хотел… — Он запнулся и взглянул на дочь. — О черт! — Он глубоко вздохнул и почесал грудь. — Послушай, я расскажу тебе все, что знаю, и ты поймешь, что ошибаешься. Пара, которая удочерила твою дочь, носила фамилию Коксворт. Тот чумазый парень, Форбуш, однажды проговорился, когда мы беседовали по телефону. Их фамилия застряла в моей памяти по единственной причине — уж очень смешная. Помню, я еще посочувствовал девчушке. Как она пойдет в школу с такой фамилией? Коксворт, надо же! — Он хихикнул. — Их фамилия не Локлир, моя дорогая, если так зовут твою пациентку. Если, конечно, Локлир не ее фамилия по мужу.