Записки врача общей практики - Артур Конан Дойль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Значит, ампутация руки?» — спросил он наконец.
«Руки, ключицы и лопатки», — уточнил я.
«Да, именно так. Ключицы и лопатки», — повторил муж, по-прежнему глядя вокруг безжизненным взором. Он сломался. Не думаю, что когда-нибудь снова станет прежним. А вот жена приняла удар судьбы невероятно стойко и впоследствии держалась прекрасно. Поражение было таким сильным, что рука сломалась, едва мы вытащили ее из ночной рубашки. Нет, не думаю, что последует рецидив. Надеюсь на выздоровление.
Первого пациента доктор помнит всю жизнь. Мой оказался самым обычным, так что подробности не представляют интереса. Однако спустя несколько месяцев после открытия практики ко мне пришла прелюбопытная особа — богато одетая пожилая дама с плетеной корзинкой для пикника в руке. Заливаясь слезами, она открыла корзинку, и оттуда вылез самый толстый, безобразный и шелудивый мопс из всех, что мне доводилось видеть на своем веку.
«Умоляю, доктор! Лишите его жизни, только безболезненно! Быстрее, быстрее, пока я не передумала!»
Истерически рыдая, хозяйка собаки бросилась на диван. Думаю, не стоит вам напоминать, мои молодые друзья, что чем менее опытен доктор, тем острее он воспринимает все, что касается профессиональной гордости. Поэтому я собрался с негодованием отказаться, но вспомнил, что если отвлечься от медицины, то мы с посетительницей представляем собой джентльмена и леди. И вот леди попросила джентльмена сделать то, что для нее чрезвычайно важно… Я увел бедного песика в другую комнату, где с помощью блюдца с молоком и нескольких капель синильной кислоты моментально и абсолютно безболезненно отправил его на тот свет.
«Все?» — спросила хозяйка, когда я вернулся в приемную. Как же тяжело было видеть, что вся любовь, предназначавшаяся несуществующим мужу и детям, сосредоточилась на маленьком мерзком животном. Чрезвычайно расстроенная, леди удалилась в собственном экипаже, и только после ее отъезда я обнаружил на столе, на блокноте с промокательной бумагой, скрепленный большой красной печатью конверт. Надпись карандашом гласила: «Не сомневаюсь, что вы сделали бы это и без гонорара, однако настаиваю на оплате». Я сломал печать в ожидании получить от эксцентричной миллионерши банкноту в пятьдесят фунтов, однако обнаружил всего лишь бланк почтового перевода на сумму в четыре шиллинга шесть пенсов. Случай показался настолько нелепым, что я хохотал до усталости. Да, милые мальчики, со временем вы узнаете, что жизнь врача полна трагедий, выдержать которые можно лишь благодаря таким вот комедийным нотам.
И не забывайте, что доктору есть за что благодарить жизнь. Приносить людям пользу так приятно, что он готов скорее сам заплатить за эту счастливую возможность, чем получить оплату за свой труд. Но что говорить: доктор — тоже человек: должен содержать дом, кормить и одевать жену и детей. Однако пациенты становятся его друзьями. Во всяком случае, так должно быть. Доктор ходит из дома в дом, повсюду его ждут, с радостью встречая знакомые шаги и знакомый голос. Разве есть в жизни награда более желанная? К тому же профессия обязывает быть хорошим человеком, потому что быть иным просто невозможно. Невозможно всю жизнь наблюдать, с каким достоинством пациенты переносят страдания, и при этом оставаться черствым и злым. Наша профессия благородна, щедра и добра, а вам, молодым людям, предстоит позаботиться о том, чтобы она оставалась такой и впредь.
Дебют бимбаши Джойса
[8]
История, которую я рассказываю, случилась в те дни, когда бурный поток махдизма[9] промчался от Великих озер и Дарфура до границ Египта, наконец-то достиг кульминации и, как надеялись некоторые, даже начал проявлять признаки ослабления. Однако поначалу махдизм действовал поистине безжалостно: поглотил армию Хикса, захватил Гордон и Хартум, вслед за отступающими британскими войсками спустился вдоль Нила и в конце концов откатился далеко на север, в Асуан, где рассыпался ядовитыми брызгами мелких карательных отрядов. В дальнейшем губительный поток нашел другие каналы, распространился на восток и запад, в Центральную Азию, Абиссинию и немного успокоился лишь на границе Египта. Затишье продолжалось десять лет, и все это время передовые гарнизоны неотрывно и напряженно следили за далекими голубыми холмами Донголы. Там, в сиреневом тумане, простиралась земля крови и ужаса. Время от времени какой-нибудь привлеченный легендами о гуммиарабике и слоновой кости безумный авантюрист отправлялся на юг, в окутанные дымкой горы, но никто и никогда оттуда не возвращался. Однажды в расположение британских войск забрел изувеченный египтянин, в другой раз пришла обезумевшая от жажды и страха гречанка: эти люди стали единственными, кому удалось вырваться из мрачной страны. Порою закат превращал туман в алое пространство, откуда, словно из кровавого моря, поднимались темные горы. С холмов возле суданского города Вади-Хальфы, где стоял гарнизон, пейзаж казался угрюмым символом среди южного рая. Таким образом, десять лет блуда в Хартуме и десять лет молчаливой работы в Каире подготовили цивилизацию к новому путешествию на юг — по обычаю, вооруженной до зубов. Все было готово, вплоть до последнего тюка на спине последнего верблюда, и все-таки никто ничего не подозревал: неконституционное правление обладает собственными преимуществами. Великий администратор доказывал, управлял и льстил; великий военачальник организовывал, планировал и платил пиастрами там, где требовались фунты стерлингов. А однажды вечером два мудрых деятеля встретились, обменялись рукопожатием, и военачальник удалился, чтобы заняться собственными делами. Именно в это время в Каире впервые появился только что покинувший «Королевские мальвы»[10] и временно командированный в девятый суданский полк бимбаши Хилари Джойс.
Наполеон сказал,
