Хозяин Древа сего - Павел Виноградов

И еще — здесь никогда не будет Луны…

Закончив канон, он стал искать место посуше, чтобы присесть и согреть тело огнем.

Сунь был уже в полном порядке, однако с осторожностью, воспитанной долгой жизнью, отнюдь того не показывал — сидел и сидел, прислонясь к камню, опустив голову на грудь. Но видел и слышал все. Память его сохраняла последние перед пленением события — провал игры, скоротечный бой, забытое чувство ликующего выплеска энергии, посох, раз за разом наносящий врагам смертельные удары. А потом ревущий огненный вихрь опутал его, сбил с ног, и борьба завершилась. Но горечь поражения сразу же отступила — он был слишком обезьяной, чтобы предаваться сожалениям о прошлом, и недостаточно человеком, чтобы предполагать в них пользу.

Откуда-то знал, что исцелил его Мао, потому испытывал благодарность и гордость, однако и эти чувства не очень влияли на его актуальное состояние. Был готов действовать, но выжидал дальнейшего развития событий. Тем более что ждать оставалось недолго: из мрачного проема Башни на белый свет вышли Варнава и Дый.

Стояли неподалеку от него спокойно, но Сунь ощущал сгущающуюся закваску бурных событий, имеющих вот-вот случиться. Начал Дый:

— Ну, что молчишь, ничего не спрашиваешь? Или думаешь, я пошутил?

— Даже тебя я не считаю способным на столь идиотские шутки, — на лице Варнавы сложно было что-либо прочитать, но Сунь чувствовал исходящее от него страшное, жаждущее выхода напряжение. — Ну, хорошо, спрашиваю. Как это должно произойти?

— Мне помогут.

Варнава вопросительно посмотрел на него, не дождавшись продолжения, заговорил сам:

— Вижу, мне опять придется спрашивать. Хорошо: кто?

— Ты.

— Я, знаешь ли, догадывался, что не просто так меня мытаришь. И что же, по-твоему, должен я учинить разрушения Древа ради?

— Дозволь растянуть удовольствие и подвести постепенно. Да и в двух словах не расскажешь.

Дый подошел к валуну, значительно меньше того, к какому был прикован Сунь, сел:

— Давай, милок, садись, в ногах-то правды нет, — он хлопнул ладонью рядом с собой.

— Спасибо, постою, — холодно отозвался Варнава.

— Ну, как знаешь, — Дый потянулся всем телом, кольчуга мелодично звякнула. — Об этом я задумывался давно, так давно, что сам плохо помню. Прикидывал и так, и эдак, пытался сделать чего-то, вон, в Ветвях целую империю себе создал. А все не то. Несолидно как — то. И тут до меня дошло… Это же просто, как Краткого прикончить: если тебя не устраивают правила, устанавливай свои.

— Интересная идея, только в твоем случае не вижу практического применения, — усмехнулся стоящий над Дыем Варнава.

— Вот и я не видел. Но чувствовал, что вариант есть. Мучился, искал, глаз даже ради этого отдал.

— Ага, наслышан…

— Чему ты там наслышан! — Дый пренебрежительно махнул рукой. — То, что Краткие друг дружке рассказывают — такая муйня… Впрочем, и там зерно — да, я принес жертву и получил совет.

— Во Тьме, — это не было вопросом.

— Ну конечно, — Дый энергично кивнул головой. — А какие еще в Древе сем источники информации, если с твоим Хозяином я отношения разорвал раз и навсегда?

— Он с тобой не разрывал…

— Ты лучше слушай! — вызверился Дый, но тут же остыл. — Способ оказался дурацким, но элементарным, как амеба — принести в жертву Тьме самого себя.

— Не сказать, что так уж просто… — Варнава сказал это совершенно серьезно.

Дый кивнул.

— Конечно, не до конца, но чтобы кровь пролилась обильно. Подсказано мне было, где найти Ясень, — он кивнул головою на Башню, — и что с ним делать.

— Пригвоздить себя к нему копьем? — уточнил Варнава.

Несмотря на уверения Дыя, он достаточно серьезно относился к мифологии Кратких.

— Что-то вроде того… — согласился див. — На тонком уровне это выглядит по-другому, но если смотреть из Древа, именно — приколоться копьем. «А дальше что?», — спросил я своего советчика, который за свои советы да вкусный медок высосал мне глаз, — тут Дый поморщился. — «А дальше сам поймешь», — проскрипело это создание и вернулось домой. И я понял — когда сделал все как надо, — голос дива чуть дрогнул. — Не очень приятная процедура, доложу я тебе… Ну да ладно. Руны я увидал. Огненные руны перед взором сложились, и все понял я.

Дый вдруг замолк. Сунь удивился, что, тому, кажется, не хватает слов. А может, он колебался перед тем, как перейти к сути.

— По идее, — голос был тих, — Шамбала — просто сгусток Тьмы, и во Древе существовать не может. Тем не менее, моя кровь дала ей квазижизнь. Но именно в силу своей небытийности Шамбала пронизывает все Древо. И даже влияет на него. Во всяком случае…

Он опять замолк, словно подбирая слова, продолжил резко:

— В общем, создала ее моя кровь, и она же, но в третьем поколении, может разрушить все Древо. Не спрашивай, почему, я и сам не знаю. Так что, если к Ясеню пригвоздить копьем дитя моего отпрыска — Древу конец… Не кричи, что это невозможно. Так оно и есть, поверь. И это дает мне шанс: если мой внук умрет на Ясене — а он, в отличие от меня, должен будет умереть — останутся какие-то обломки Древа, какие-то оторванные Ветви, и — Шамбала, контролирующая эти руины. Тогда я строю новое Древо, с иными законами. И становлюсь Хозяином не только Древа, но и Тьмы меж Ветвей.

— А я, какое я отношение имею к этому бреду? — отчаянно вопросил Варнава, измученный дурным предчувствием.

— Ты — мой сын, — разом выдохнул Дый.

В обрушившемся молчании Сунь почуял такой сгусток гнева, боли и отвращения, что передернулся. К счастью, Дый, в упор глядевший на оцепеневшего Варнаву, заметить этого не мог. Царь обезьян понял, что события вот-вот понесутся вскачь. Но не тотчас.

— Повтори, — прохрипел, наконец, монах.

— Ты — мой сын, — послушно повторил див. — Я не заходил в Ствол для твоего зачатия, только достал яйцеклетку твоей матери и оплодотворил своим семенем. А потом вернул назад. Ты — мой сын, рожденный в Стволе. Второй сын в семье богатых киприотов, бежавших из Ершалаима от Ирода, названный Иегошуа и позже прозванный Варавва, Сын разрушения…

Варнава схватился за голову. Сквозь судорожно сведенные губы доносилось мычание. Упал на колени, поднял искаженное лицо к небу.

— Луна-а-а-а! — вышел из него страшный крик.

Сунь, сам болезненно сжавшийся от трагизма происходящего, вдруг осознал, что Дый смотрит на страдания пленника почти жалостливо.

— Да, Луна… — печально уронил старый див. — Все дело в Луне. Вернее, в тебе с Луной.

— Она знала? — глухо спросил Варнава, опустив лицо, но не поднимаясь с колен.