Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

что нерусские граждане советских республик гарантированно получали там места благодаря системе квот[585]. Гульнара Алиева вспоминала, как профессора постоянно сетовали на низкую образованность жителей Средней Азии и отказывались помогать им во внеурочное время: по ее мнению, они надеялись, что из-за плохой успеваемости приезжие будут вынуждены вернуться домой[586]. А по рассказу Азая Хусынова, одна преподавательница занизила ему оценку, открыто признав, что она просто не любит кавказцев[587]. Один профессор-еврей упоминал в интервью, после того как эмигрировал из Советского Союза: «Есть много анекдотов о неграмотных выпускниках из Средней Азии»[588]. Шухрат Икрамов, бывший аспирант-исследователь из Узбекистана, считал, что ему не дали того уровня подготовки, как его славянским коллегам[589]. Недовольство системой квот для нерусских граждан выражалось также через выкрики на улицах, Хамаговой приходилось слышать: «из-за вас наши дети не могут получить высшее образование»[590]. Хотя многие мигранты, такие как Икрамов, Ногойбаева и другие, восхищались богатыми исследовательскими ресурсами университетов Ленинграда и Москвы и в целом вспоминали теплые отношения с русскими студентами, в чем-то они повторяли опыт азиатских и африканских выходцев в Европе, которые, как пишет Голдберг, часто слышали напоминания: «Вы здесь ненадолго, так что не слишком обустраивайтесь»[591]. Советские официальные лица и средства массовой информации часто говорили об обменах студентами, интеллектуальными или профессиональными кадрами, которые предоставляли узбекам, грузинам и другим жителям шанс воспользоваться возможностями, которые открывали перед ними две столицы. Однако власти надеялись, что знания и навыки, приобретенные благодаря «старшему брату» советских народов, будут применяться для улучшения качества жизни на советской периферии. Конечная цель таких обменов заключалась в том, чтобы обученные кадры и образованные выпускники спустя какое-то время вернулись в родные места, хотя многие из них все же оставались в Москве и Ленинграде.

На столичных улицах случались нападения на темнокожих советских граждан, хотя нет свидетельств, что по своему масштабу и серьезности они приближались к европейским инцидентам по отношению к африканским студентам начала 1960-х гг. Африканцы сообщали в свои посольства, что они, вне зависимости от того, сопровождали ли они русских женщин или нет, часто подвергались физическому насилию в парках и других общественных местах, а милиция предпочитала не вмешиваться[592]. Но когда в 1963 г. ганца Эдмунда Ассаре-Аддо нашли до смерти избитым на обочине дороги в пригороде Москвы, на Красную площадь вышли сотни африканских студентов, устроив несанкционированную акцию протеста против расизма[593]. Новость об этом инциденте распространилась по всему миру, что потребовало принять меры для смягчения расовой напряженности. В университетах и среди чиновников началась активная деятельность, чтобы столица могла соответствовать роли, на которую претендовала – центра всемирного антирасистского движения[594]. Дальнейшие столкновения на расовой почве Митрохин, исследующий криминальные сводки советской эпохи, и Кист-Адад, изучающий африканских студентов по материалам СМИ и интервью, оценивают как эпизодические и неумышленные, хотя иногда и довольно жестокие[595]. Среди опрошенных для этого проекта мигрантов, студентов и специалистов, только один сообщил о насильственных действиях против него: Айбек Ботоев был уверен, что пьяный мужчина бросался на него тогда, на московском вокзале в 1973 г., именно из-за его «азиатской» внешности[596].

Согласно устным историям мигрантов, собранным в ходе данного проекта, торговцы с Кавказа или из Средней Азии находились под постоянной угрозой физического насилия, ведь занятие торговлей связывалось в социалистическом государстве с негативными образами. Виктор Шнирельман прослеживает связь торговли с характеристикой «черная» – так в русском языке обозначают какие-либо спекуляции и преступную деятельность, осуществляемую в основном национальными меньшинствами[597]. Представление о такой торговле в умах людей было связано с нацией и расой и до СССР: еще в царскую эпоху в начале XX в. русские воспринимали мелкое предпринимательство как неподходящую для их нации деятельность – унизительное дело, которым должны заниматься другие[598]. Часто из-за нехватки каких-то продуктов, в которой обвиняли мелких торговцев, люди громили лавки немцев, евреев, а также выходцев с Кавказа и из Средней Азии; считалось, что они проворачивают «темные» или «черные» дела[599]. В российском (советском) контексте выделяли дела для «черных», а в Великобритании считалось, что «грязная работа» предназначается для низшего класса, который, к слову, также был расизирован. Такая расизация каких-то социально-экономических слоев, согласно исследователям Малькольму Кроссу и Майклу Кейту, характерна для западных промышленно развитых столиц[600]. В имперской России и СССР темнокожих или черных считали потенциальными эксплуататорами уязвимого белого местного населения и одновременно отсталыми народами.

По мере роста численности в 1970–1980-х гг. в Ленинграде и Москве приезжих с Кавказа и из Средней Азии, именно они стали представляться в накладывающихся друг на друга образах торговцев и чужаков. Несмотря на то, что многие мигранты подчеркивали, что местное городское население было очень им благодарно за возможность купить качественные и доступные по цене товары на рынках, автобусных остановках и рядом со станциями метро, на самых низших уровнях все же появилась напряженность. Из-за занятий мелким бизнесом евреи и кавказцы выступали в самиздатовских публикациях и различных брошюрах как эксплуататоры русской нации. В этом заметно расхождение со сталинской эпохой, когда кавказцы, в частности грузины, рассматривались прежде всего как политические эксплуататоры[601]. Эмиль Дрейцер отмечает, что с увеличением числа кавказских торговцев в городах грузины стали главными персонажами этнического юмора[602]. А подсобные помещения главного грузинского ресторана «Арагви» прославились на весь город как двигатели московской неофициальной торговли[603]. Но «черноволосые бородатые мужчины», продающие товары в Ленинграде, Москве и других крупных городах России, стали к 1980-м гг. ассоциироваться не просто с грузинами: их стали собирательно называть «лицами кавказской национальности» (ЛКН). Таким термином характеризовали группу людей по внешним расовым признакам. Среди приезжих торговцев азербайджанцы приобрели репутацию самых агрессивно настроенных[604]. Анекдоты о разных национальностях были нацелены на то, чтобы развеять распространенное мнение об использовании южанами местных жителей российского сообщества[605]. Среди обычных россиян распространилась идея о том, что «черные хотят всем у них заправлять». Азербайджанский торговец Эльнур Асадов и другие мигранты, опрошенные для этого проекта, вспоминали не только об обычных оскорблениях, но и о насмешливых замечаниях вроде «черные приехали за нашими деньгами»[606]. В главе 6 будет подробнее описано, как на фоне обвинений в жульничестве эпизодически между продавцами и покупателями возникали скандалы и даже драки. Эльджан Юсубов выразил точку зрения, что так называемые черные торговцы служили козлами отпущения для местных жителей в условиях их непростой жизни по мере того, как с приходом перестройки на рубеже 1990-х