Самая долгая ночь - Грег Кайзер

— En hoeveel gaan jullie mij kiervoor betalen?[8] — сказал великан-голландец. Маус расслышал слова, однако не понял их смысла. Но в следующий момент Река уже наклонилась к нему и шепнула на ухо по-английски:

— Я сказала ему, что ты английский летчик. Твой самолет был сбит, и ты спрыгнул на парашюте. Ты якобы хочешь вернуться домой. И еще я сказала, что в Англию хотят попасть и другие, причем, много, очень много людей. Что это голландцы, которые не хотят попасть на принудработы, и те, кто хотел бы вступить в британскую армию. Понимаю, звучит не слишком убедительно, но не могла же я ему сказать, что лодки нам нужны для… — она не договорила. — Не знаю, как бы он это воспринял. Он спрашивает, сколько ты готов заплатить. По-моему, за деньги он это сделает, если сумма его устроит. Что мне сказать ему?

— В одну лодку они все не поместятся. Ты сама говорила, что их будет около тысячи. Как ты рассчитываешь втиснуть тысячу человек в крошечную лодку?

— Под палубой, в трюме есть место, там можно стоять. У мистера Бурсмы есть еще одна лодка, но думаю, что нам понадобится как минимум три других. Возможно, он знает других капитанов, к которым можно обратиться. Но вы не ответили на мой вопрос, мистер Вайс. Сколько вы готовы ему заплатить?

— Он говорит по-английски? — спросил Маус.

Река перевела его вопрос капитану. Тот ответил на голландском.

— Немного. Совсем чуть-чуть, — вновь перевела она.

Маус сунул руку в карман своего коричневого плаща, чтобы достать одну или две пачки английских денег. К стене рубки был привинчен небольшой столик, и поверх разложенной на нем карты он положил пять стопок двадцатифунтовых купюр. В каждой стопке — по двадцать банкнот, иными словами, по четыреста фунтов. Итого восемь тысяч, если пересчитать на «зеленые».

Маус посмотрел великану в глаза, пытаясь понять, достаточно тому или нет, но лицо рыбака ничего не выражало.

— За каждую лодку. Лодки, ты меня понял? — Маус поднял руку вверх и показал все пять пальцев. — Половину сейчас, вторую половину — когда доберемся до Англии. Ты понял меня?

Рыбак покачал головой.

— Мало, — сказал он упрямо. Акцент у него был даже сильнее, чем у Йоопа. — Три лодки, надо больше.

— Нет, не три, — Маус показал три пальца и покачал головой. — Пять, — и он растопырил всю пятерню.

Бурсма пристально посмотрел на деньги. Было заметно, что он буквально поедает их глазами. Затем медленно поднял четыре пальца.

Четыре, пять, одна. Еще неделю назад это не имело значения. Тогда ему хватило бы всего одной лодки, которая доставила бы его назад. Но в глазах у него словно живописное полотно Бергсона стояла картина — мертвая женщина на булыжной мостовой. Река пристально смотрела на него, ожидая, что он скажет в ответ.

— Пять, — повторил Маус и снова показал все пять пальцев, а затем указал на пять стопок английских банкнот. — Здесь куча денег — geld — в этих пачках. Но лодок должно быть пять. Пять, — громко повторил он для пущей выразительности, чтобы голландец его понял.

Бурсма сначала пожал плечами, а затем кивнул. Пять, значит, пять.

— Не Англия, — сказал он, — Duitser, немцы, у них лодки, — и он издал губами звук, напоминающий фырканье. Маус понял. Моторные лодки. Морской патруль. Схаап упоминал про них тогда в Лондоне.

Маус положил в каждую стопку еще по пять двадцатифунтовых бумажек и посмотрел на Бурсму. Но голландец с горестным выражением на лице покачал головой.

— Дизель, — сказал он.

— Что?

— Дизель. Топливо. Для лодок.

Было заметно, что он потихоньку начинает терять терпение и что-то проговорил на голландском, обращаясь к Реке.

— Он говорит, что для лодок требуется топливо, — перевела она для Мауса. — Дизель придется покупать на черном рынке. Того количества, которое они приобретают по карточкам, не хватит, чтобы доплыть до Фризских островов, а оттуда до Англии. Не говоря уже о том, чтобы затем вернуться назад. И он прав.

Маус вздохнул, пересчитал оставшиеся банкноты в тощей пачке, добавил еще по пять в каждую стопку и вопросительно посмотрел на голландца. Пять стопок, по шестьсот фунтов в каждой. Маус произвел в уме кое-какие вычисления. На крошечном столике лежало двенадцать тысяч долларов. В итоге у него остается меньше пятидесяти. Деньги, которыми его снабдил Лански, казалось, утекали у него между пальцев, причем утекали с пугающей быстротой.

Вид у голландца по-прежнему был несчастный.

— Мало.

— Это целое состояние, — сказала Река, но не голландцу, а Маусу.

Тот понял намек и смерил Бурсму взглядом с головы до ног и даже на какой-то момент сумел заглянуть ему в глаза.

— Нет, это все, — произнес он твердо и показал пустые руки, ладонями вверх. Нет, конечно, за поясом у него была спрятана еще одна пачка, но тратить ее не входило в его планы.

— Что, если он откажется? — спросил он в полголоса на ухо Реке. — У причала есть и другие лодки, выкрашенные в оранжевый цвет.

— Не знаю, — шепнула она в ответ, не сводя глаз с Бурсмы. Тот подошел к столику и теперь в упор рассматривал сложенные стопками деньги. — Чем к большему числу народа мы обратимся, тем выше наши шансы, что кто-то пойдет и донесет немцам. Особенно, если им не заплатить за молчание.

— Идет, — произнес на корявом английском Бурсма и обернулся. Взяв со стола одну стопку, он быстро пересчитал купюры и, расплывшись в улыбке, обратился к Реке. Маусу показалось, что они заключили сделку, но Река почему-то не переводила, а лишь что-то отвечала рыбаку на голландском, указывая на пустые руки Мауса и качая головой. А затем сделала нечто такое, чего Маус от нее никак не ожидал. Потянувшись к купюрам в руке Бурсмы, она аккуратно вытащила одну двадцатифунтовую бумажку. Двадцать фунтов. Восемьдесят зеленых. Затем она вытащила еще по одной из каждой стопки, что лежали на столе. Сто фунтов. Четыреста американских долларов.

Она заговорила снова, на голландском, и к концу ее речи улыбки Бурсмы как не бывало. Зато между ними был уговор. Голландец протянул Маусу свою внушительную лапу. Маус протянул свою, и голландец с такой силой ее сжал, что она хрустнула, словно попав в железные клещи.

Наконец отпустив его руку, голландец сгреб деньги со стола и засунул их себе в карман. Вытащив из ящика морскую карту, он ткнул в нее пальцем и что-то протараторил на голландском. Затем извлек тонкую книжицу, пролистал ее, пробежал пальцем сверху вниз по строчкам каких-то цифр и снова что-то сказал. Река кивала и отвечала ему.

— Что он говорит? — поинтересовался Маус.

— Мы говорим про приливы. Обговариваем точное время. Не мешай, — сказала она. Бурсма протянул ей бумагу и карандаш. Она что-то записала, выслушала его в очередной раз, и снова что-то записала. Затем сложила бумагу и положила в нагрудный карман платья.

Похоже, они договорились. Словно в те дни, когда он сидел в Бруклине в комнате Лански, Маус понял, что разговор окончен.

— Что ты сказала ему в самом конце, когда забрала из каждой пачки по купюре? — поинтересовался он у Реки.

Она подняла глаза и машинально поправила волосы, чтобы спрятать шрам.

— В нашей семье есть поговорка, сказала я ему, никогда не плати человеку денег столько, чтобы он вам улыбался. — С этими словами она протянула Маусу изъятые у Бурсмы купюры. — На, бери назад свои деньги.

Похоже, эта барышня мастерица проворачивать сделки. Маусу это понравилось. Зато ему не понравилось то, как она произнесла фразу «бери назад свои деньги», как будто видела в них нечто грязное. И все-таки, чем ближе он узнавал эту девушку, тем больше она ему нравилась.

Бурсма попытался протиснуться мимо них к двери, но Маус положил ему на плечо руку. Голландец весь пропах рыбой и, стоя рядом с ним, казался сущим гигантом.

— Ты сделаешь так, как обещал? — спросил его Маус. Бурсма по-прежнему отказывался посмотреть ему в глаза, и это настораживало. — Смотри на меня, когда разговариваешь со мной, — сказал ему Маус и приставил палец ко второй пуговице зеленой рыбацкой куртки. Однако нажимать не стал, а лишь легонько прикоснулся. — Ты, главное, смотри, не потеряйся и не забудь про обещанное.

Река перевела голландцу его слова.

— Maak je geen zorgen, ik zal er zijn,[9] — ответил Бурсма.

— Он говорит, что будет в условленном месте, — перевела Река.

— Спроси, есть ли у него дети.

И вновь Река была вынуждена выступить в качестве посредника в их беседе. Голландец посмотрел на приставленный к нему палец и кивнул.

Маус убрал с пуговицы палец.

— Предупреждаю. Если ты вдруг пропадешь или забудешь о своем обещании, я приду к тебе и запихаю в глотку твоим детям всю твою рыбу. Не тебе самому, а им. Ты меня понял?

Судя по выражению лица Бурсмы, нет.