Облава - Олег Алякринский

Подсознательный иррациональный страх, словно крот, закопошился в глубинах мозга, последняя тонкая пелена дремоты лопнула — и Николай Николаевич открыл глаза. Его взгляд беспокойно заметался по потолку: где, где это он? Какой-то незнакомый потолок — белоснежный, по-старинному мягко обрамленный золоченой лепниной по углам. Он растерянно перевел взгляд вниз, на пушистый узорчатый ковер. Все незнакомое! Николай Николаевич попытался приподняться в мягком пружинистом кресле: кто же это заходил, пока он дремал здесь один?.. И тут его точно ударило, и он вспомнил все: и неожиданный вызов к Штерну, который сообщил о командировке во Франкфурт, и неутомительный перелет, и учтивосладкое лицо Гюнтера, и вестибюль отеля «Интерконтиненталь», и шикарный люкс, в котором его не покидало постоянное ощущение, что кто-то за ним подглядывал во время короткого сна!

Он бросил взгляд на часы — спал не больше получаса, времени еще вагон, но что это его так обеспокоило во сне? На всякий случай Меркуленко подошел на цыпочках к двери номера и, резко отжав ручку замка, распахнул дверь. Никого. Иронически усмехаясь, он закрыл дверь и вернулся в гостиную: хватит страхов, достаточно их ему дома. Самое время освежиться. Мысль о джакузи доставила ему удовольствие. Николай Николаевич подошел к стене и нажал кнопку, над которой была прикреплена латунная табличка с фаянсовой горничной в черном платье и белом передничке, — и уже через пару минут он давал строгие указания застывшему в полупоклоне коридорному.

Пока струя из псевдозолотого крана наполняла ванну-бассейн, Меркуленко заказал у того же коридорного две кружки пива. Еще некоторое время Николай Николаевич посидел в кресле, попивая холодное пивко и наслаждаясь покоем и предвкушением удовольствия от ванны. Наконец он энергично вырвался из мягких объятий кресла и направился в ванную.

Прозрачная голубая вода, волнуясь от незримых струй воздуха, вырывающихся из клапанов, игрушечным прибоем плескалась в стенки бассейна. И до того приятен был Николаю Николаевичу вид этой неестественно голубой, неестественно прозрачной и неестественно мягкой воды, что он торопливо разделся и с шумом окунулся в воду, расплескав по кафельному полу тучи брызг.

Несколько минут он наслаждался нежными волнами, которые словно бы мягкими пальцами массировали его тучное тело — это было неописуемое ощущение! Но тут, совершенно вне всякой связи с приятными ощущениями, на Николая Николаевича вдруг опять нахлынула неясная тревога, посетившая его во время короткого сна. Ну кто же, в самом деле, может за ним подглядывать? Не коридорный же, не горничная, не Гюнтер, в конце концов! И тут он вспомнил, как из его номера выскользнул служитель отеля в фирменном сюртуке — лицо у него было, прямо скажем, шкодливое… Николай Николаевич весело хохотнул, потянулся рукой к крану — и в этот момент в ванной комнате внезапно погас свет.

Он даже невольно вскрикнул, оказавшись в полном мраке, и замер, полный тревожного недоумения. В кромешной тьме слышался лишь плеск мелких волн о стены мини-бассейна. Вдруг до его слуха донесся новый звук — словно бы скрипнула дверь, словно бы зашуршали по полу босые ноги… Меркуленко шевельнулся, собираясь выбраться из бассейна и вызвать коридорного. В ту же секунду раздался шумный всплеск воды. Он услышал прерывистое дыхание, потом смешок — и не успел даже рассердиться, как снова вспыхнул яркий свет.

Он обомлел. Рядом с ним в воде, совсем рядом — только руку протяни! — стояли две абсолютно голые девушки. Николай Николаевич охватил взглядом фигуры обеих, оценил их великолепные формы — аппетитные, тугогрудые, крутобедрые, с молочно-белой кожей… Он ощутил, как кровь прилила к низу живота. А девицы с веселым цыплячьим гомоном, точно к долгожданному дорогому другу, полезли к нему, повисли на шее, обвили горячими руками, принялись ласкать его тело тонкими пальчиками, не хуже бурлящих волн джакузи, гонимых неустанным электромоторчиком. Меркуленко усиленно соображал, кто же удумал преподнести ему этот пикантный и нелепый сюрприз, который вызвал в нем смятенный страх. Одна из девиц была жгучая брюнетка, высокая, с впалым животом и крупными грудями, с холодными узкими глазами, а вторая — блондинка, чуть пониже и поплотнее, с веселым нагловато-смазливым лицом. Девицы все более смелели, видя, что клиент не сопротивляется, а даже, наоборот, начинает проявлять признаки возбуждения. Они жались к нему своими теплыми упругими выпуклостями, запуская шаловливые руки между ног, бесстыже ловя его мужские причиндалы и явно стараясь возбудить в нем похоть…

С того момента, как в ванной погас свет и появились две голые незнакомки, прошло не больше минуты. И тут вдруг Меркуленко пронзила страшная мысль, что все это неспроста, что нет у него во Франкфурте таких щедрых доброхотов, чтобы перед заседанием важной комиссии предложить российскому чиновному гостю столь несвоевременный десерт. Почему-то вспомнилась модная нынче поговорка, что, мол, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и он решительно отмахнулся от цепких рук и шагнул к ступенькам бассейна.

Но выйти ему не дали. Девицы с хохотом повисли на нем, а одна и вовсе встала на колени перед ним и поймала жарким ртом его вставшего по стойке «смирно» бойца — и тут же дверь в дальней стене ванной комнаты, которую Меркуленко принял поначалу за дверцу стенного шкафа, распахнулась. Оттуда выскочил тонкий высокий мужик в униформе, лица которого Николай Николаевич даже не разглядел, потому как увидел только черный глаз фотообъектива, и тут же был ослеплен очередью вспышек. Он поскользнулся и уперся рукой в бортик ванны.

Меркуленко, глухо заревев, отбросил девок в сторону, но они уже и сами выпустили его, резво бросившись вон из ванны — мужик с фотоаппаратом подал руку сначала одной, потом второй, помогая им побыстрее вылезти. Больше не обращая внимания на Николая Николаевича, все трое нырнули в ту же потайную дверь и тут же исчезли. Только дверной замок щелкнул им вслед.

Наступила тишина — слышно было только мерное гудение движка да плеск бурлящей воды джакузи. Меркуленко зажал уши руками, крепко зажмурился. Он стоял посреди ванны и проклинал все на свете — и эту чертову командировку, и немецких шлюх, и… больше всего себя, который дал такую слабину, такого дурака свалял, размяк под пение успокоительных струй джакузи. Произошла классическая подстава… И его, словно школьника, словно пацана, словно дитя неразумное, обвели вокруг пальца…

Глава 26

26 сентября

15.10 (время московское)

Антонина Сергеевна машинально посмотрела на часы — изящный золотой хронометр «Картье», подаренный ей Марленом Федоровичем еще в Петербурге накануне перевода в Москву. В третий раз за последние полдня Аллочка куда-то намыливается смыться. Все куда-то бегает, суетится, аж раскраснелась… С самого утра какая-то не такая, самоуглубленная… Неужели переживает за себя? Или за своего любимого шефа? Целый день звонят, спрашивают Аллу Петровну и удивляются, что вместо нее трубку в секретариате Меркуленко берет незнакомая дама… Она уже устала им всем объяснять, что Алла Петровна в отпуске, Николай Николаевич в командировке… Она снова посмотрела на крошечный циферблат. Четверть пятого…

— Алла Петровна, вы завтра будете? — Антонина Сергеевна проговорила нараспев свой вопрос, догадываясь заранее об ответе. И не ошиблась.

— Да нет, я же с сегодняшнего дня в отпуске! — Алла Петровна накинула красный плащ и торопливо пошла к двери.

— Вы уже уходите? — точно выстрелом остановила ее Антонина Сергеевна.

Та испуганно обернулась:

— Нет-нет, я на минутку… Я еще вернусь!

Едва за Аллой Петровной закрылась дверь, Антонина Сергеевна достала из сумочки мобильный, нажала кнопочку и, подождав несколько секунд, тихо заговорила:

— Марлен Федрыч, она опять вышла… Да… Не знаю… Говорит, на минутку… Возможно, в ту же будку… Да.

Она убрала мобильник, встала и, подойдя к окну, отдернула тяжелую белую штору. Внизу, тремя этажами ниже, лежала Старая площадь. По тротуару мимо гранитных стен мрачного здания спешили редкие прохожие. Из подъезда выбежала женщина в красном плаще с развевающимися полами и повернула направо.

Женщина в красном плаще направилась к стоящей на углу телефонной будке и зашла внутрь.

Антонина Сергеевна вздохнула и задернула штору. Бедняжка, подумала она и презрительно поджала губы. Бедняжка, ну, ты сама напросилась…

«Сам напросился… Сам, дурак, напросился», — мысль билась в мозгу, словно зажатая в кулаке муха. Тревожная, мерзкая, нехорошая была мысль. Вернее, нехорошими были последующие умозаключения, о которых совсем не хотелось даже думать. Николай Николаевич поспешно обтерся махровой простыней, оделся и, уже опасаясь даже ваз с цветами и полированной мебели, осторожно выглянул в гостиную. Конечно, никого. Хотя почему — конечно? Теперь и в сортире будешь думать об опасности. Кто же это все подстроил, кто же это так нагло учудил ему такую подлянку и, главное, зачем? В чем задумка провокаторов?