Наказать и дать умереть - Матс Ульссон

– А когда он вас бил, он… ничего не напевал?

– Напевал? – нахмурилась Мария.

– Да. Женщины, с которыми я беседовал до вас, говорили, что он мурлыкал себе под нос. Какую-то мелодию.

Мария наморщила лоб:

– Нет, не помню. Но я была в шоке, так перепугалась и терпела такую боль… Нет, кажется, ничего не напевал. Только считал удары.

Она откинулась на спинку кресла и сняла очки.

Мне открылось красивое, приветливое лицо без малейших следов косметики.

Но чистые голубые глаза смотрели печально или устало. Я не мог понять, что тому причиной: тяжелые воспоминания или жизнь Марии в целом.

– Хватит пить. – Она отставила бокал. – Домой поеду на такси. У нашего автобуса такое сложное расписание.

– Где вы живете? – поинтересовался я.

– В Билльдале, – ответила Мария.

– Это мне ни о чем не говорит.

– Мне тоже, – улыбнулась она.

На выходе из отеля «Парк-авеню» толпились пьяные рокеры. Поймать такси для Марии Ханссон оказалось не так легко.

– В какой это стороне, Билльдаль? – уточнил я.

– На юг.

– Мне в Сконе. Садитесь.

– Вам не придется делать большой крюк, – успокоила меня Мария.

Мы проехали мимо «Скандинавиума», свернули возле «Готия-ок-Мэссан», миновали Лисеберг, где вовсю крутились карусели и мелькали вагончики на «американских горках», и продолжили путь по Е6 на юг, в сторону Мальмё.

– Поверните, когда увидите щит: «Спорхага», – попросила Мария.

Мы проехали мимо «Икеи».

– А знаете, что я подумала, – заговорила Мария. – Не из тех ли он типов, которых это заводит?

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– Ну… я читала про таких. Одни любят, когда их бьют, другие – наоборот. Они от этого возбуждаются, в сексуальном плане.

– Не знаю, – тряхнул головой я. – Честно говоря, не думаю.

– Почему?

– Потому что… он никогда не домогался девушек в сексуальном плане. Задирал им юбки, снимал трусы и… Похоже, единственной его целью всегда оставалось наказание. Ведь он не пытался сделать с вами ничего такого?

– Нет, – ответила Мария. – Может, посчитал меня непривлекательной?

– В таком случае он идиот, – отрезал я.

– Здесь поверните, пожалуйста. – Мария показала на щит с надписью «Спорхага».

Потом она направила меня влево, к транспортному кольцу. Хорошо, что за рулем сидел я, было видно, что Мария панически боится транспортных развязок. Мы миновали заправочную станцию и поворот для автобусов и наконец въехали в узенький переулок, застроенный богатыми домами.

– Здесь, пожалуйста. – Мария дернула меня за рукав.

Весь путь занял двадцать одну минуту.

С дороги была видна только крыша дома, потому что вокруг усадьбы тянулся высокий забор. Однако дом стоял на возвышенности, – вероятно, с другой стороны открывался вид на озеро или даже море.

– Мне не пришлось уезжать далеко от дома, – сказала Мария. – Мы живем в Гётеборге, но оттуда две минуты до границы с Халландом. Тем не менее в Хальмстаде я с тех пор не появлялась.

Я кивнул.

Она кивнула в ответ.

– Мне бы очень хотелось пригласить вас на бокал вина, но муж вернется через полчаса, а потом у нас ожидаются гости.

– Все в порядке, – успокоил я. – Но если мне удастся что-нибудь выяснить или потребуется уточнить информацию, могу я вам позвонить?

– Конечно, – улыбнулась она. – Вы так… церемонны.

– Какой есть, – отозвался я.

Мы пожали друг другу руки. Мария вышла из машины и направилась к железной изгороди.

Провожая ее глазами, я искренне пожалел, что клетчатые брюки ниже колен снова выходят из моды. С другой стороны, мода, как известно, возвращается.

Мария открыла железную калитку и помахала мне на прощание, прежде чем исчезнуть во дворе.

Я спустился к воде, где был разворот и купальный домик с мостиком. Там дал GPS последнюю команду: «Домой».

Трудно угадать намерения владельцев громадных вилл: хотят ли они спрятаться за высокими заборами или, наоборот, выставить свою благополучную жизнь на всеобщее обозрение. Вероятно, все зависит от того, есть ли им что скрывать.

В одном дворе я увидел мужчину и женщину, потягивавших что-то из стаканов возле бассейна, но бо́льшая часть особняков дремала за неприступными стенами. Правда, кое-где вился голубоватый дымок, распространяя запах жареного мяса и жидкости для разжигания костров.

Была пятница, вторая половина дня. Разгар чемпионата Швеции по футболу. Слушая радиорепортажи со стадионов страны, я размышлял о том, что именно привлекало убийцу в его жертвах.

Возможно, просто аппетитная попка.

Ее он замечал сразу. Бодиль Нильссон и Мария Ханссон в этом отношении были безупречны. И не только в этом. Я не знал, как выглядели остальные, но мог бы обзвонить их и попросить фото. Сегодня, когда голливудские звезды чуть ли не нагишом выставляются в Интернете, подобная просьба никого не возмутит.

Между тем день клонился к вечеру, и в ресторане Симона Пендера ожидалось много народу. Я прошмыгнул на кухню, взял на тарелку несколько помидоров, кусок огурца, достал из холодильника кусок жареного цыпленка и отправился к себе. Симон, завидев меня, даже не отпустил ни одной шутки. Похоже, неважно себя чувствовал.

Я обошел вокруг дома и, убедившись, что повторной попытки его поджечь не предпринималось, занялся ужином. Нарезал овощи, заправил их соевым соусом и кунжутным маслом и положил на стол блокнот и ручку. Предстояла серьезная работа: свести воедино показания моих свидетелей. Или контактных лиц, потому что «свидетель» – слово из лексикона полицейского.

Это оказалось сложнее, чем я думал.

Бо́льшая часть показаний относилась к событиям двадцатилетней давности, и лишь Джимми, бармен из Гётеборга, говорил о случившемся только что.

Итак.

МАЛИН ФРЁСЕН, урожденная Юнгберг.

Мужчина лет тридцати, высокий, светлые брюки, белая рубашка, пиджак, но без галстука. Очков нет. Голос низкий, грубый. Взялся ее подвезти. Отшлепал рукой. Похоже, все получилось спонтанно. Высказал надежду, что пострадавшая извлекла урок.

Первая жертва?

Возможно.

СЕСИЛИЯ ДЖОНСОН, урожденная Трюгг, Новая Зеландия.

Мужчина между тридцатью и сорока. Светлые волосы, закрывающие уши. Крупный и сильный. Взялся подвезти ее после репетиции церковного хора. Возможно, проколол шины на ее велосипеде. Имел при себе березовые розги. Высказал надежду, что для потерпевшей это послужит уроком.

БОДИЛЬ НИЛЬССОН, урожденная Нильссон.

Возраст мужчины назвать затрудняется. Двадцать пять, а может, и все пятьдесят. Для молодой девушки разницы нет. (Мой комментарий: «сомнительно».) Темные брюки, клетчатая рубашка с короткими рукавами. Темные волосы, странная прическа – «как у монстра Франкенштейна». Губы Мика Джаггера. Большие очки с квадратными стеклами и темными дужками. Очень силен. Розги имел при себе в автофургоне. Спросил пострадавшую, не у родителей ли она научилась курить. Сконский выговор. Напевал мелодию. Высказал надежду, что пострадавшая извлечет из происшествия урок. Быть может, попался ей на глаза много лет спустя, в Мальмё. В этом случае он до сих пор проживает в этой части страны.

МАРИЯ ХАНССОН.

Голос низкий. Мужчина в костюме и при шляпе. (Как в американских детективах.) Очков нет. Волос под шляпой не видно, но она предполагает «ежик». Хлопалка для ковров. Сконский выговор, как и в случае с Бодиль Нильссон. Ничего не напевал, считал удары. Высокий. Тоже понадеялся, что жертва извлекла урок.

Прощаясь, отдал честь. (Военный?)

ДЖИММИ (он же Кевин, он же Кев).

Мужчина в очках, с усами и странной прической. Высокий. Стекла очков запотели, и он не знал, что с этим делать. Костюм не по размеру тесен, сидит плохо. Имел при себе футляр в форме хоккейной клюшки.

Возраст – пятьдесят – шестьдесят. Слишком стар для хоккея. В первый раз появился в баре в верхней одежде, потом без нее. Очень плохой английский.

Все показания сходились в том, что мужчина был высокий и сильный.

Двадцать лет назад ему, вероятно, было около тридцати или между тридцатью и сорока. Мнение Бодиль Нильссон о том, что ему «двадцать пять – пятьдесят», можно во внимание не принимать. Девушка была в стельку. Но Кев, официант из «Руки епископа», утверждает, что «экзекутору» около шестидесяти.

Все едины в том, что у него низкий голос, большинство отметило особенности выговора: либо сконский, либо картофельное пюре во рту. В любом случае говорит странно. Сюда же – очень плохой английский.

Девушки дружно вспоминают фразу об уроке, который они должны были извлечь.

Мария Ханссон обратила внимание на начищенные туфли. Больше никто. Может, потому, что я не спрашивал? Ведь Мария была последней, с кем я говорил?

Что мне это добавило?

Абсолютно ничего.

И что мне делать со всей этой информацией?

Без понятия.

Одно я знал наверняка: ни одна жертва не удостоилась его сексуальных домогательств. Он охотился за женщинами и наказывал их. Но за что?