Кризис власти - Ираклий Церетели

Подтверждение этих слухов не замедлило дать свои результаты. Получив это сообщение, большевики выслали на трибуну в качестве своего официального представителя того же самого Зиновьева, который заявил:

«Наша партия сделала все, чтобы сообщить стихийному движению рабочих организованный характер, и в настоящий момент наша партия редактирует воззвание к рабочим и солдатам Петрограда: не выходить на улицу, прекратить демонстрации» (Возгласы: «После гор трупов!»).

Для всех было ясно, что это решение большевиков было продиктовано паникой, которую посеяли в их рядах слухи о движении войск с фронта.

Что касается верных демократии полков, то на них известие о вызове войск с фронта произвело ободряющее впечатление не только потому, что солдаты сознавали, какое деморализующее влияние на демонстрантов будет иметь появление фронтовых войск на улицах Петрограда. Самый факт, что Исп. К-ты решились вызвать войска с фронта, показывал этим полкам, что со всякими колебаниями в Исп. К-тах покончено и что решено приступить к подавлению восстания. Коли так, говорили солдаты этих полков, мы и своими силами можем дать манифестантам острастку и еще до прибытия войск с фронта принудим их прекратить безобразия. Члены полковых комитетов передавали нам, что после известия о вызове войск с фронта солдаты сами взяли на себя инициативу выхода на улицу и по их настоянию полковые комитеты Измайловского, Семеновского и Преображенского полков среди ночи выстроили их в боевом порядке и повели к Таврическому дворцу и на Дворцовую площадь.

В ночь с 4 на 5 июля вся атмосфера в Таврическом дворце и на улицах Петрограда вдруг изменилась, как по волшебному мановению. Выйдя в Екатерининский зал в перерыв заседания, который произошел из-за прихода Измайловского и Преображенского полков, мы увидели картину, которая, по словам очевидцев, повторяла сцены первых дней Февральской революции в Петрограде.

Отдельные солдатские части под звуки оркестра располагались в Таврическом дворце, устанавливая по середине зала пирамиды скрещенных винтовок, расставляя караулы во всех концах дворца и устраиваясь на ночлег вдоль стен зала. Оживленные лица этих солдат как в самом Таврическом дворце, так и на прилегающих к нему улицах не имели ничего общего с сумрачно настороженными лицами большевистских манифестантов, которые окружали дворец в течение дня. Лица эти были радостно оживленные, так как солдаты знали о сочувствии населения тому делу, для выполнения которого они вышли на улицу. Свинцовая атмосфера двух предыдущих дней сменилась радостной атмосферой победы на оживленных улицах, которые, несмотря на поздний час, заполнялись все новыми толпами народа.

Но вместе с тем на улицах начались самочинные действия, самовольные расправы с оставшимися еще на улицах отдельными группами большевистских манифестантов. Пошли слухи о готовящихся нападениях на большевистские центры на Выборгской и Петроградской стороне. Одна группа солдат в эту же ночь по собственной инициативе ворвалась в здание большевистской «Правды», арестовала находившихся там лиц и разгромила помещение. Лица, подозреваемые в принадлежности к большевистской партии, арестовывались на улицах, избивались и отводились в штаб. Беспрерывные телефонные звонки в Таврический дворец, в штаб и другие правительственные центры сообщали о самочинных арестах и нападениях. И впервые после Февраля контрреволюционные элементы подняли голову. Стали слышаться антисемитские речи. Появились реакционные листовки, в которых ответственность за действия большевиков возлагалась на всю демократию.

Росту возмущения населения особенно послужил опубликованный 5 июля в «Живом слове» документ о связи Ленина с германским генеральным штабом. Весть об этом быстро облетела город, и озлобленные против большевиков массы увидели в ней естественное объяснение поведения Ленина и его последователей.

7. Большевики и «немецкие деньги»

4 июля к вечеру кн. Львов позвонил мне по телефону и попросил спешно прийти на заседание правительства в здании штаба. Я был в это время очень занят, так как скоро должно было открыться соединенное заседание Исполнительных Комитетов, на котором я выступал с докладом. Но Львов сказал, что дело чрезвычайно важное и неотложное, и я решил поехать на короткое время.

Явившись на заседание правительства, я застал там кн. Львова, Терещенко, Некрасова и Годнева. Львов с большим волнением сообщил мне, что Переверзев передал шлиссельбуржцу Панкратову и втородумцу Алексинскому сенсационное сообщение о связи Ленина с германским штабом – для опубликования в газетах.

Оказалось, четыре члена правительства – Керенский, Некрасов, Терещенко и кн. Львов – уже давно вели расследование о связи большевистской партии с немецким правительством. Некрасов, Терещенко и Керенский считали, что это расследование могло дать убедительные доказательства для установления связи Ленина с Германией. Но то, что у них уже было на руках, не представляло еще достаточно веской и убедительной улики. Поэтому ни Терещенко, ни Некрасов не желали преждевременно опубликовывать добытые ими данные, дабы не помешать успешному расследованию дела. Оба они теперь решительно протестовали против передачи этих сведений в газеты, ибо как раз в это время, по их сведениям, должен был приехать в Россию посланец германского штаба, везущий документы, устанавливающие связь Ленина с немцами, и опубликование раньше времени имеющихся данных отпугнет посланца, и весь план раскрытия факта сношений Ленина с немцами рухнет. Только что, перед моим приходом, Терещенко и Heкрасов, поддержанные кн. Львовым, имели по этому поводу бурное объяснение с Переверзевым, который покинул заседание, заявив, что он подает в отставку. При этом кн. Львов показал мне копию документа, переданного Переверзевым для опубликования в газетах, который гласил:

«При письме от 16 мая 1917 г. за № 3719 начальник штаба верховного главнокомандующего препроводил военному министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16-го Сибирского стрелкового полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику разведывательного отделения штаба верховного главнокомандующего, устанавливается следующее:

Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл, на фронт 6-й армии, для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры германского генерального штаба Шидицкий и Люберс ему сообщили, что такого рода агитацию ведет в России агент германского генерального штаба и председатель украинской секции Союза освобождения Украины А. Скоропись-Иолтуховский и Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подорванию доверия русского народа к Временному правительству. Деньги на агитацию получаются через некоего Свендсона, служащего в Стокгольме при германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц.

Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются: в Стокгольме – большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфант), в Петрограде – большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский, родственница Ганецкого – Суменсон, занимающиеся совместно с Ганецким спекуляцией, и другие. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через „Дисконто-Гезельшафт“ на Стокгольм в „Виа-банк“, а отсюда на Сибирский банк в Петроград, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2000000 руб.

Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами».

Меня этот документ с самого начала поразил своим поверхностным и несерьезным характером. Такое важное обвинение, предъявленное лидеру большой политической партии, как предательство родины и служение правительству воюющей с Россией страны, имело своим основанием голословное заявление какого-то неизвестного прапорщика, который, по собственному признанию, был выпущен из плена германскими властями и переброшен на русский фронт для исполнения порученной ему германской агентурой работы.

Львов мне сказал, что по соглашению с Терещенко и Некрасовым он хочет просить редакции всех газет не печатать этого сообщения, так как иначе это повредит делу расследования, и он спросил меня, согласен ли я с этим. Я ответил, что вполне согласен, и не только потому, что это оглашение повредит делу раскрытия сношений Ленина с германским штабом, а потому, что считаю документ этот явно вздорным и опубликование его, по-моему, принесет в конце концов больше вреда правительству, чем большевикам. Терещенко и Некрасов стали убеждать меня в том, что я недооцениваю значение сообщения Ермоленко, которое дало им возможность проследить пути, по которым Ленин ведет сношения с германским штабом, и подготовить арест на границе Финляндии посредника, везущего документы, бесспорно устанавливающие роль Ленина как агента германского штаба. Я им ответил, что, впервые узнав об этом деле, я не имею в настоящий момент возможности входить в его подробное обсуждение, но что, во всяком случае, мне кажется совершенно невероятным, чтобы германский агент, едущий в Россию для сношений с Лениным, вез с собой документы, устанавливающие роль Ленина как агента германского штаба. Кн. Львов тем временем дал знать редакциям газет, что правительство просит их не печатать полученного ими сообщения от Панкратова и Алексинского.