Кризис власти - Ираклий Церетели

Соединенное заседание Исполнительных Комитетов 4 июля, как и заседание 3 июля, формально считалось закрытым. Краткие отчеты, передававшиеся прессе, не дают полной картины этих заседаний, которые происходили в атмосфере общей напряженности, под влиянием событий, совершавшихся на улицах столицы и о которых напоминали доносившиеся звуки беспорядочной стрельбы и шумные выкрики демонстрантов, окружавших Таврический дворец. Хотя охрана дворца была очень слаба, попыток со стороны даже наиболее возбужденных демонстрантов ворваться в зал заседания не делалось. Но время от времени отдельные группы настойчиво добивались, чтобы их представители были впущены в зал и выслушаны собранием. И несколько раз представители таких групп были президиумом допущены, но каждый раз оказывалось, что эти чрезвычайные делегаты с улицы или повторяли требования образования Советской власти, уже формулированные перед тем делегатами «54 заводов», или же требовали выхода к толпе докладчика заседания для дачи объяснения по поводу кризиса. Собрание резко реагировало против этих перерывов.

Даже по сухим газетным отчетам видно, какое общее негодование в рядах советского большинства вызвала попытка большевиков навязать этому большинству свою политику путем вооруженного выступления. Всем ясна была двуличная политика руководителей этого выступления, которые, не решаясь прямо атаковать с оружием в руках советское большинство, чтобы навязать ему свою волю силой, сознательно вызывали кровопролитие на улицах, рассчитывая на то, что желание прекратить это кровопролитие вынудит советское большинство принять их требования. Этот шантаж кровью ни в чем не повинных жертв демонстрации вызывал особое негодование. Левой оппозиции, пытавшейся толкнуть советское большинство на принятие требований большевистской партии об образовании Советского правительства, противостояло сплоченное большинство, отвергавшее какую бы то ни было уступку этим требованиям. Ибо большинство хорошо понимало, что, если бы оно поддалось этим призывам и пошло на соглашение с большевиками, это разрушило бы свободный демократический строй в России, расстроило бы ряды социалистической и несоциалистической демократии и бросило бы Россию в бездну анархии и гражданской войны.

Как на соединенном заседании Исп. К-тов, происходившем накануне, так и на этом заседании 4 июля я был назначен докладчиком двух руководящих фракций советского большинства – эсеров и меньшевиков. Изложенная мною точка зрения на кризис и на выход из него нашла поддержку всех без исключения членов большинства Исп. К-тов.

«Если заменить власть, поставленную съездом, той, которую требует часть гарнизона и часть рабочих Петрограда, – говорил я в своем докладе, – вся страна восприняла бы это не как выражение воли демократии, а как уступку насилию меньшинства. Единственный исход для демократии:

Санкционировать создавшееся в правительстве положение. Признать Врем. прав. в том составе, в котором оно осталось – носителем революционной власти. Назначить чрезвычайный съезд через две недели и поставить в порядок дня съезда окончательное решение вопроса о Врем. пр. – ве, и созвать съезд в таком месте, где он мог бы работать беспрепятственно, лучше всего в Москве» (Известия. 1917. 6 июля).

Милюков в своей «Истории второй русской революции», касаясь этого доклада, отмечает, что «Церетели уже не возражал принципиально против образования советской власти». Но это указание носит чисто полемический характер, так как мы всегда отвергали установление социалистической власти не по принципиальным мотивам, а по соображениям целесообразности, ибо мы исходили из взгляда, что только объединение всех демократических сил даст возможность революционной стране преодолеть трудности, созданные войной и экономическим кризисом. И еще более неверно замечание Милюкова по поводу прений, последовавших за моим докладом, когда он утверждает, что Дан пошел якобы дальше меня навстречу большевистским требованиям, предложив будто бы собранию согласиться на образование правительства большевиками. На самом деле смысл речи Дана заключался в том, что он разоблачал лицемерие большевиков, стремившихся толкнуть советское большинство на образование Советской власти, с тем чтобы потом без труда завладеть этой властью самим. И он предупреждал большевиков, чтобы они не рассчитывали на то, что мы согласимся играть роль трамплина для облегчения им захвата власти. Он говорил:

«Мы заявляем, что если штыки, стоящие вокруг нас, привели к взгляду, что пришел час, когда Сов. Р., С. и К. Д. пора брать власть в свои руки, то мы, ответственные представители, власти этой взять не можем и ответственность с себя снимаем. Если это время наступило, то пусть власть в свои руки берут те, которые и раньше на этом настаивали. Мы решили положить конец этой недостойной политической игре, которую ведут слева».

Заведомо неправильная интерпретация, данная Милюковым выступлением представителей большинства на этом решающем заседании, является яркой иллюстрацией всей его «Истории», которая представляет собой собственно не историю, а политический памфлет участника событий задавшегося целью оправдать политику руководимого им правого крыла кадетской партии.

Очень интересна была речь крестьянина Кондратенко, одного из лучших представителей крестьянской интеллигенции, за которым шло в то время большинство организованного крестьянства. В простых и сильных словах он выразил чувство тревоги крестьянства, вызываемое анархическими выступлениями большевиков. Он резко осуждал тех, кто проповедовал решение земельного вопроса путем немедленного самочинного расхищения земель крестьянами, не дожидаясь Учредительного собрания. Он говорил и о том, что захват фабрик и заводов рабочими для установления рабочего контроля над производством приведет к разрушению промышленности и усугубит и без того тяжелые последствия экономического кризиса как для рабочих, так и для крестьянского населения.

Авксентьев и другие представители Исп. К-та Совета Кр. Деп. со всей энергией поддержали необходимость отпора домогательствам большевиков.

От имени левой оппозиции, группы меньшевиков-интернационалистов и группы «межрайонцев» выступали Мартов, Луначарский, Суханов и Гриневич.

Мартов впервые на этом собрании заявил себя сторонником образования Советского правительства, сойдя наконец с той двусмысленной позиции, при которой он, с одной стороны, признавал вредным для дела социализма установление в экономически и культурно отсталой стране социалистического правительства, а с другой – в то же время проповедовал необходимость единого фронта и сотрудничества с большевиками. Теперь он горячо призывал руководящее большинство Советов принять требование об установлении советской власти, чтобы не отталкивать, как он говорил, наиболее активную часть рабочих, которые хотя и представляют собой меньшинство, но необходимы для того, чтобы стимулировать наступательный ход революции.

«История требует, – говорил Мартов, – чтобы мы взяли власть в свои руки. Революционный парламент не может не учитывать этого, но нельзя думать, что вопрос решается под давлением только вооруженных сил. Массу можно обвинять в несознательности, но все же надо себе задать вопрос, куда мы идем. Здесь говорили, что это меньшинство, но это меньшинство проявляет к нам большую активность и поддерживает нас. Большинство сейчас пассивно… Надо решаться на создание власти, которая сумеет двигать дальше революцию».

Обращение Мартова ни в какой степени не нашло отклика среди членов советского большинства. Даже такой левый член этого большинства, как Саакьян, который в июньские дни поддерживал представителей левой оппозиции и их идею общего фронта с большевиками, теперь решительно отмежевался от Мартова и в своей речи сказал, обращаясь к нему:

«Тов. Мартов не знает психологии Петрограда: сегодня низвергнут трех министров-капиталистов, а завтра Чернова и Церетели, а послезавтра и нас вместе с тов. Мартовым. Положение петроградского пролетариата тяжелое – это взрывчатый материал. В Петрограде авторитетны Ленин, Коллонтай, Троцкий, но провинция с ними не помирится».

Своеобразна была речь Луначарского, который призывал к поддержке большевистского требования организации Советской власти, хотя никакой надежды на длительность такой власти он не питал. «Пусть мы захлебнемся, пусть мы погибнем, – говорил он, – мы будем апеллировать к истории и выполним свой долг». Вместе с тем Луначарский снимал с большевиков всю ответственность за начавшееся движение, уверяя собрание в том, что большевики возглавили это движение с единственной целью – придать стихийному взрыву характер организованной мирной демонстрации.

«Единственное, что делали большевики, – сказал он, – это (стремились) придать этому стихийному движению организованный вид. Великая заслуга большевиков в том, что они организуют массы».