Наш общий друг. Часть 1 - Чарльз Диккенс

Вдругъ она поспѣшно вскочила. Онъ стоялъ тихо и былъ увѣренъ, что не онъ потревожилъ ее; а потому онъ только отошелъ отъ окна и укрылся въ тѣнь стѣны. Она отворила наружную дверь и проговорила встревоженнымъ голосомъ: «Отецъ, это ты меня звалъ?» Потомъ опять: «Отецъ!» И еще разъ, прислушавшись немного: «Отецъ, мнѣ показалось, что ты два раза кликнулъ меня!»

Отвѣта не было. Она опять вошла въ домъ, а онъ тихонько сползъ съ уступа и воротился назадъ между скользкими камнями мимо лодки, укрывавшей караульщика, къ Мортимеру Ляйтвуду, которому и разсказалъ, что онъ видѣлъ, замѣтивъ въ заключеніе, что ему очень жутко.

— Если настоящій злодѣй чувствуетъ себя такимъ же преступникомъ, какимъ чувствую себя я, ему должно быть очень неловко, — прибавилъ Юджинъ.

— Вліяніе таинственности, — замѣтилъ Ляйтвудъ.

— Если такъ, то мнѣ не за что благодарить это вліяніе: оно дѣлаетъ изъ меня какого-то Гай-Фокса и въ то же время предателя… Налей мнѣ еще этой бурды.

Ляйтвудъ налилъ ему «этой бурды», но она уже остыла и утратила свой вкусъ.

— Тьфу! — выплюнулъ ее Юджинъ въ рѣшетку камина. — Точь-въ-точь рѣчная тина.

— А развѣ ты знакомъ со вкусомъ рѣчной тины?

— Сейчасъ мнѣ кажется, что знакомъ. Я чувствую себя теперь какимъ-то полуутопленникомъ, проглотившимъ цѣлую бочку тины.

— Вліяніе мѣстности.

— Ты сегодня что-то ужъ очень мудренъ со своими вліяніями, — отозвался Юджинъ. — А что, мы еще долго здѣсь пробудемъ?

— А ты какъ думаешь?

— Если бы рѣшеніе зависѣло отъ меня, я сказалъ бы: минуту, ибо Веселые Товарищи, на мой взглядъ, не изъ самыхъ веселыхъ малыхъ, какихъ мнѣ приходилось встрѣчать. Тѣмъ не менѣе я полагаю, намъ лучше посидѣть здѣсь, пока насъ не выгонятъ въ полночь вмѣстѣ съ прочими подозрительными гостями.

Сказавъ это, Юджинъ поправилъ уголья въ каминѣ и сѣлъ подлѣ него. Пробило одиннадцать, и онъ, повидимому, успокоился. Скоро, однако, у него зачесалась сперва одна нога, потомъ другая, потомъ рука, потомъ другая рука, потомъ подбородокъ, потомъ спина, потомъ лобъ, потомъ голова, потомъ носъ. Потомъ онъ растянулся въ полулежачемъ положеніи на двухъ стульяхъ, потомъ вздохнулъ, потомъ вдругъ вскочилъ:

— Въ этой комнатѣ кишатъ какія-то невидимыя, дьявольски проворныя насѣкомыя. Они ползаютъ по мнѣ и кусаютъ но всѣхъ мѣстахъ. И мнѣ все кажется, что я какъ будто совершилъ кражу со взломомъ при самыхъ постыдныхъ обстоятельствахъ и что блюстители закона гонятся за мной по пятамъ.

— Я себя чувствую не лучше тебя, — сказалъ Ляйтвудъ, опускаясь на стулъ возлѣ своего друга послѣ цѣлой серіи самыхъ неестественныхъ потягиваній, во время которыхъ голова его не разъ оказывалась самой нижней частью его тѣла. — Я давнымъ-давно испытываю такія же мученія. Все время, пока тебя не было, я чувствовалъ то же, что Гулливеръ, когда въ него стрѣляли лилипуты.

— Невыносимо, Мортимеръ! Намъ надо выбраться на свѣжій воздухъ и присоединиться къ нашему любезному другу Райдергуду. Вступимъ съ нимъ въ братскій союзъ, чтобы успокоить свою совѣсть, а въ слѣдующій разъ, вмѣсто того, чтобы выслѣживать преступника, сами совершимъ преступленіе. Клянешься?

— Клянусь!

— Рѣшено! Теперь берегись, леди Типпинсъ! Жизнь ея въ опасности.

Мортимеръ позвонилъ, чтобы расплатиться, и какъ только Бобъ явился на звонокъ, Юджинъ, съ своей обычной серьезной шутливостью, спросилъ его, не желаетъ ли онъ поступить на мѣсто по торговлѣ известью.

— Нѣтъ, сэръ, благодарю васъ, — отвѣчалъ Бобъ: — у меня и здѣсь хорошее мѣсто.

— Ну, если когда-нибудь вы захотите бросить это мѣсто, такъ приходите на мои обжигательныя печи: вы тамъ найдете себѣ дѣло, — сказалъ Юджинъ.

— Благодарю васъ, сэръ.

— Это мой компаньонъ, — продолжалъ Юджинъ, кивая на Ляйтвуда. — Онъ ведетъ книги и выдаетъ жалованье. У него такое правило: за исправную работу хорошая плата.

— Отличное правило, джентльмены, — сказалъ Бобъ, получая на чай и выцѣживая правой рукой поклонъ изъ головы почти такъ, какъ онъ выцѣдилъ бы изъ боченка кружку пива.

— Юджинъ, какъ можешь ты шутить и смѣяться? — проговорилъ Мортимеръ.

— Я въ смѣшливомъ настроеніи, — отвѣтилъ Юджинъ. — Я вѣдь веселый малый. Да и въ сущности все на свѣтѣ смѣшно… Идемъ!

Мортимеру Ляйтвуду казалось, что въ его другѣ за послѣдніе полчаса произошла какая-то перемѣна, которую онъ ничѣмъ не могъ себѣ объяснить, кромѣ какой-нибудь новой причуды, этой, такъ хорошо знакомой ему, капризной натуры. Но хоть онъ зналъ его въ совершенствѣ, однако теперь замѣчалъ въ немъ что-то еще небывалое, натянутое и непонятное.

Эта мысль только мелькнула у него въ головѣ и исчезла, но онъ вспомнилъ о ней впослѣдствіи.

— Вотъ гдѣ сидитъ она, — видишь? — сказалъ Юджинъ, когда они остановились подъ крутымъ берегомъ на порывистомъ, ревущемъ вѣтру. — Вонъ, гдѣ огонекъ свѣтится.

— Я пойду загляну къ ней въ окно, — сказалъ Мортимеръ.

— Нѣтъ, не ходи! — И Юджинъ схватилъ его за руку. — Лучше не дѣлать ее предметомъ вниманія… Пойдемъ къ нашему честному другу.

Онъ повелъ его къ ихъ сторожевому посту, и тамъ они оба, согнувшись, подползли подъ лодку, оказавшуюся болѣе надежнымъ убѣжищемъ, чѣмъ казалось снаружи, ибо оно хорошо защищало отъ вѣтра.

— Господинъ инспекторъ дома? — шепетомъ спросилъ Юджинъ.

— Я здѣсь, сэръ…

— А гдѣ же нашъ пріятель, трудящійся въ потѣ лица своего? Въ томъ дальнемъ углу? — Хорошо… Есть что-нибудь новенькое?

— Дочь его два раза выходила изъ дому. Ей показалось, что она слышитъ голосъ отца. Можетъ быть, впрочемъ, она подала ему сигналъ не приближаться. Это легко могло быть.

— Это могло быть, но этого не было… Мортимеръ!

— Здѣсь! (Изъ-за спины инспектора.)

— Двѣ кражи со взломомъ и подлогъ.

Выразивъ этими словами подавленное состояніе своего духа, Юджинъ умолкъ.

Послѣ этого всѣ трое долго молчали. Приливъ въ эту ночь былъ большой, вода подступала къ нимъ очень близко. Звуки на рѣкѣ раздавались все чаще. Внимательно прислушивались они къ ударамъ пароходныхъ колесъ, къ бряцанію желѣзныхъ цѣпей, къ скрипу блоковъ, къ равномѣрному всплеску веселъ, къ раздававшемуся съ проходившаго мимо нихъ корабля свирѣпому лаю собаки, какъ будто бы почуявшей ихъ въ ихъ засадѣ. Ночь была темная, но не настолько, чтобы, при свѣтѣ фонарей на мачтахъ и бугширитахъ, они не могли различить призрачные кузова судовъ, на которыхъ свѣтились эти фонари. Они видѣли и галіотъ съ чернымъ парусомъ, выступившій изъ тьмы, какъ привидѣніе, съ поднятою имъ въ угрозу рукой, прошедшій мимо и скрывшійся снова во тьмѣ. Вода подлѣ нихъ отъ времени до времени плескалась, волнуясь отъ движенія, сообщеннаго ей гдѣ-то вдалекѣ. И этотъ плескъ много разъ заставлялъ ихъ ошибаться. Думая, что это подходить къ берегу лодка, которую они поджидали, они всякій разъ покушались выползти изъ засады и ихъ удерживала только неподвижность, съ какою доносчикъ, давно привыкшій къ рѣкѣ, сидѣлъ на своемъ мѣстѣ.

Вѣтромъ отъ нихъ относило звонъ башенныхъ часовъ города, приходившихся съ подвѣтренной стороны; но колокола были и съ навѣтренной стороны, и они слышали, какъ пробило часъ, и два, и три. Но и безъ этого они видѣли по убыли воды, что ночь быстро проходила: темная, мокрая полоса берега все расширялась, и изъ рѣки, футъ за футомъ, выступали камни набережной.

По мѣрѣ того, какъ проходило время, ожиданіе становилось все утомительнѣе. Человѣкъ, котораго они искали, какъ будто зналъ, что ему готовилось, и принялъ свои мѣры. Быть можетъ, онъ распорядился такъ, чтобы спастись отъ погони, опередилъ ее часовъ на двѣнадцать. Честный человѣкъ, трудившійся въ потѣ лица, встревожился и началъ горько жаловаться на человѣчество, проявляющее низкую наклонность водить его за носъ, — его, облеченнаго величіемъ труда.

Лодка, подъ которою они сидѣли, была въ такомъ мѣстѣ, что они могли въ одно и то же время наблюдать за движеніемъ на рѣкѣ и за жилищемъ Гаффера. Въ домъ никто не входилъ и никто не выходилъ изъ него съ тѣхъ поръ, какъ дочери Гаффера послышалось, что ее окликнулъ отецъ. Никто не могъ въ него войти, не будучи ими замѣченъ.

— Въ пять часовъ совсѣмъ разсвѣтетъ, и тогда насъ могутъ увидѣть, — сказалъ инспекторъ.

— А я вамъ вотъ что скажу, джентльмены, — заговорилъ Райдергудъ, — онъ, можетъ быть, давно уже шныряетъ взадъ и впередъ по рѣкѣ и прячется между мостами.

— Ну такъ что жъ, если и такъ? — спросилъ всегда невозмутимый к осторожный инспекторъ.

— Онъ, можетъ быть, и теперь гдѣ-нибудь тамъ.

— Что же изъ этого?

— Моя лодка тутъ, на пристани, гдѣ и всѣ остальныя.

— Да говорите прямо, куда вы гнете, любезный, — проговорилъ все такъ же невозмутимо инспекторъ.

— Я говорю: не сѣсть ли мнѣ въ мою лодку да не посмотрѣть ли, что онъ тамъ дѣлаетъ? Я знаю всѣ мѣста, гдѣ онъ плаваетъ, всѣ уголки, куда онъ заходитъ. Я знаю, гдѣ онъ бываетъ въ то или другое время прилива и отлива. Я не даромъ былъ ему близкимъ товарищемъ. Вамъ незачѣмъ показываться: вы не выходите отсюда. Лодку я и одинъ спущу на воду: подмоги мнѣ не надо. А что меня увидятъ, такъ это не бѣда: я бываю на берегу во всякое время.