Дурочка (Ожидание гусеницы) - Нина Васина

Весной 2001 года Раков был ранен третий раз и после лечения почти месяц отсиживался в Усково. Таисия все это время старалась проводить в Москве. Приезжала только на выходные, когда собирались гости — Крылов с внучкой, Лайка с филологом Пушкиным и Галина Рамхатовна, с которой Лукреции очень нравилось петь романсы на два голоса. За вечер «Ивушку» иногда приходилось исполнять по три раза — на бис. Галина аккомпанировала на старом пианино и частенько импровизировала, выводя негромким тонким голосом совершенно дурманящий вокал на фоне низкого контральто Смирновской.

Ипатова как-то заехала в 97 году поделиться со Смирновской размышлениями на тему исчезновения искусствоведа Чарушина. Лукреция, осмотрев завтракающую у нее в кухне женщину, спросила, поет ли она.

— Откуда вы знаете? — удивилась Галина.

Тем же вечером спели вдвоем под гитару Смирновской. Через неделю Ипатова попросилась сесть за пианино. Через два месяца Лукреция показала ей яйцо с птичкой и рассказала о письме дочери в Третьяковку. Смирновской нравилось наблюдать за выражением лица этой женщины, когда она узнает что-то в подтверждение своих догадок и замирает при этом так же, как Лукреция — без какой-либо мимики, но расширив глаза и затаив дыхание от затаенного восторга где-то внутри тела, под ребрами. Она даже впала в странную зависимость от Галины — ждала с нетерпением, чтобы удивить поинтересней, загадать сложную загадку или просто рассказать эпатажный случай из молодости.

Галина Рамхатовна вызывала и у Туси и у Ракова настороженность и желание проверить после ее посещений, не прилеплено ли чего под кухонным столом.

В будни теща с зятем оставались одни. Бывало за несколько дней — ни слова друг другу не скажут. Раков вставал рано, делал зарядку, гулял с костылем по двору и часам к двенадцати, заслышав наверху шевеление, варил кофе и ждал Лукрецию за столом в гостиной. Спустившись, она всегда замирала на несколько секунд при виде кофейника, чашек и обязательного цветка в стакане — если Ракову не удавалось найти распустившийся тюльпан или нарцисс, он приносил белую ветреницу, одуванчик или цветок земляники на длинной ножке. Постояв, Лукреция благодарственно кивала и, проходя к своему стулу, чуть касалась рукой плеча Ракова.

Как-то он задержал ее руку своей и, глядя снизу, попросил:

— Поговорите со мной. Я скоро уеду месяцев на пять, наверное. Если вернусь живым, попрошу перевода в другой отдел. Что посоветуете?

— Ладно, — кивнула Лукреция, усаживаясь и разливая кофе. — Но прежде — извинись.

Раков сначала посмотрел на нее удивленно, потом подумал, улыбнулся и встал, опираясь о стол.

— Извините, Лукреция Даниловна, что использовал без разрешения пистолет вашего отца в целях спасения жизней трех дорогих мне женщин.

— Извинения приняты, Антон Макарович. Садись. Кофе стынет.

— Обещайте больше не извинять меня по этому поводу, а то буду стоять, пока не упаду, — Раков демонстративно поднял обе руки вверх.

— Обещаю, — серьезно кивнула Лукреция. — Льстивый дипломат… Что, навоевался?

— Под завязку, — кивнул Раков. — До бессонницы и галлюцинаций. Устал. Полное привыкание организма — выбросов адреналина на удачное попадание больше нет. Хочу интеллектуальных войн за компьютером, нормированную рабочую неделю и отпуск — очередной, а не по ранениям.

— Самые интеллектуальные сражения, если не ошибаюсь, сейчас в отделе «К» и в экономических преступлениях. Выбирай. Я свадебный договор выполню — будешь устроен.

— Вы теперь на эту тему будете меня извинять? Что я женился по расчету?

— Никогда!.. — удивлено посмотрела на него Лукреция. — Браки по любви — это утопия. Но все-таки, согласись — в том, что расчет оказался верным, заслуга больше Лайкина, чем твоя.

— Согласен, — кивнул Раков.

— И кто из вас не хочет детей? Ты?

— Так точно, товарищ майор.

— Это… из-за Туси? — тихо спросила Лукреция, стараясь не смотреть на Ракова.

— Никак нет. Из-за моего многодетного детства.

Аглая полгода назад настояла на покупке отдельной квартиры для ее творчества. Лукреция, опасаясь, что дочь решила таким образом поправить жилищные условия Гвидона Пушкина, решила поговорить с филологом напрямую. Не договариваясь заранее, приехала в «творческую мастерскую» к часу дня с пирожными из «Праги».

Гвидон Романович в закатанных домашних шароварах мыл пол. Появление Лукреции испугало его до большой лужи в коридоре — он открыл дверь на звонок, и, пятясь при виде Смирновской, опрокинул ведро. Аглая в это время еще спала.

— Если можно, не будите ее. Пусть поспит, пока я завтрак сделаю. Мы вернулись в пять утра. Слушали «Аукцион» в ночном клубе… — нервно объяснял Пушкин. — Извините, я спешу все домыть, мне еще кашу приготовить нужно и сок отжать…

Лукреция принюхалась и поинтересовалась, кого недавно стошнило? Оказалось, по возвращению из клуба стошнило Аглаю, Гвидон наскоро убрал, а потом поспал и решил вымыть все как следует.

— Все нормально, просто… — бормотал Пушкин, — Аглая перепила немного. Я говорил ей не смешивать шампанское с вином. Я вообще-то не пью, но знаю некоторые особенности химических реакций от смешивания спиртного…

— Перепила?.. Лайка? — опешила Лукреция.

— Вы не беспокойтесь, я от нее не отхожу ни на шаг, с вашей дочерью ничего плохого не случится. Я всегда рядом. Не подумайте чего, я не нуждаюсь. У родителей большая квартира на Якиманке и бабушкин дом за городом, недалеко совсем… Аглая, она… Я с ней… — Пушкин завис, заблудившись в себе мыслями и тиская в руках мокрую тряпку. Вздохнув счастливо, он заметил пристальный взгляд Лукреции, пакет в ее руке и очнулся: — Вы, случайно, не принесли хлеба? Бородинского. Аглая овсянку любит только с ним. Проходите, прошу вас, инспектируйте тут все. Я быстро — в булочную и обратно.

Лукреция прошла. И проинспектировала! В квартире — больничная чистота и минимум мебели. Две комнаты имеют по полуторной кровати, на одной из них спала ее дочь. Привычно голая, скинув одеяло во сне на пол. В другой комнате кровать была поспешно заправлена, на комоде — золотые запонки древнего исполнения, фотография немолодой женщины, швейцарские мужские часы и брелок с ключами — янтарное сердце с застывшим внутри жучком. В выдвижных ящиках лежало рассортированное и уложенное с маниакальной тщательностью мужское белье. Рабочее место с компьютером, принтером и сканером было в этой комнате. В стойках у стола — аккуратно сложенные стопки листов. На отдельной полке — все тетрадки Аглаи, заботливо подобранные по толщине. Тетрадь для пряток со стихами — снизу. Лукреция только вздохнула, вспомнив свою захламленную «творческим процессом» комнату при написании мемуаров.

В кухне — та же тщательность в сортировке предметов, что и в комоде. Огромное блюдо с фруктами на столе. В чистейшем холодильнике — неплохой набор деликатесов, молоко, кефир и творог. Лукреция открыла крышку ковшика на плите и обнаружила там заранее залитый для намокания геркулес. Это оказалось последней каплей. Сраженная, она решила не будить дочь и тихо уйти. Но желание прикоснуться к Лайке и вдохнуть ее родной запах пересилило подстегнутую стыдом спешку. Смирновская стала на колени у кровати дочери и легла щекой на ее спину.

— Ма-а-ам… — протянула Лайка буднично. — А я к тебе собралась сегодня… Гвидон придумал из моих дневников потрясающий сюжет детского триллера. Мы ходили к его знакомым художникам, чтобы договориться об иллюстрациях. Моя синяя корова… Она будет на обложке. Дашь денег книжку издать?..

Книга «Синяя карова », заботливо сверстанная и полностью подготовленная к печати Гвидоном Пушкиным, с иллюстрациями в стиле западного примитивизма, так и не была издана. В 2002 году, через шесть месяцев после выхода в Израиле мемуаров Смирновской, Аглая наконец получила разрешение от матери использовать материал книги по своему усмотрению, и они с Пушкиным сразу «вошли в тему», понимая друг друга без слов и истязая себя азартом открывшихся им на бумаге возможностей вершителей судеб. Первый криминальный роман «Женщина для генерала» вышел в издательстве… «Стилет». Автор — Аглая Васнецова. Лепетов в один из сумрачных ноябрьских дней настолько удивился неожиданному посещению его издательства Аглаей под ручку с филологом Пушкиным, что не смог прийти в себя и через год, после третьего романа «Флигель-адъютант для Дурочки». Тиражи били все рекорды, а генеральный директор замирал и терялся каждый раз, когда видел в издательстве это чудо природы — высокую красавицу в платье начала прошлого века с золотой косой — короной — на голове.

С этого романа началась серия книг о жизни и невероятных приключениях лейтенанта… старшего лейтенанта… майора… и, наконец, подполковника ФСБ «Сомова».