Дурочка (Ожидание гусеницы) - Нина Васина

Редактор Пушкин побледнел и поспешно поднялся.

— Минуточку!.. — внедрился Лепетов и решительно направился к столу, чтобы хоть как-то забаррикадироваться от всех этих странностей. — У нас на сегодня подписание договора… Надеюсь, вам хватило трех недель согласования…

— Лукреция хотела сказать, что будет работать именно с этим редактором. — Пришла на помощь Таисия. — Он нам подходит, — женщина слезла со стола и подвинула Лепетову бумаги. — Это окончательный вариант договора. Мы с ним согласны. Готовы подписать.

— Лукреция… которая, где?.. — совсем запутался Лепетов.

— Которая сейчас сидит в вашем кабинете. Лучше, если вы так будете к ней обращаться. Именно она подпишет договор и продолжит работать с текстом. Надеюсь, как и раньше — по электронной почте! — заметила Таисия строго и кивнула Гвидону, как бы предупреждая о невозможности в дальнейшем подобных коленопреклонений.

— Извините, но для подписания договора… Садитесь, прошу вас, не стойте. Я нервничаю… — Лепетов ослабил узел галстука, дождался, когда Таисия сядет и вытер вспотевший лоб платком. — Не сочтите за грубость, но является ли присутствующая здесь Лукреция достаточно ответственным лицом для подписания подобных документов?

— Лист сверху, — показала Тасия на бумаги. — Постановление суда 1996 года о признании Аглаи Смирновской полностью дееспособной.

— Хорошо, — кивнул Лепетов, понемногу приходя в себя. — Допустим. Но тогда в договор придется ввести пункт о том, что псевдоним будет принадлежать редакции и использоваться ею в случае…

— Мы согласны, — не дала закончить Таисия.

Лепетов почувствовал, что во всем этом кроется подвох, но не мог определить, какой. Пока он думал, пролистывая вариант договора, редактор Пушкин вдруг подошел к нему, наклонился и заявил, понизив голос:

— Передайте своему другу полковнику, что он проиграл пари. Автор — не озлобленная зрелая женщина, несостоявшаяся профессионально. Но и не мужчина, я готов признать ошибку. Каждый остается при своем. Вот его доллары. Пусть вернет запонку.

Лепетов застыл на вздохе, потом прошептал, изменившись в лице:

— Заткнись, болтун!

— Это какой друг полковник? — весело спросила Таисия. — Это Бориска, что ли? Который в книге — Крези-бой?

Теперь изменился в лице редактор Гвидон, с оторопью уставившись на Лепетова.

— Вы не можете уволить редактора Пушкина, — заметила из кресла юная Лукреция. — Мне с ним понравилось общаться по тексту, поэтому в договор введен пункт о расторжении в случае отстранения от работы либо увольнения Гвидона Романовича. Я буду работать только с ним. 

«Жизнь, жизнь…»

После дефолта в августе 1998 года Лукреция потеряла все свои рублевые сбережения. Крылов, спустя несколько лет спросит: — «Разве Наташка тебя не предупредила?..», и Смирновская, наконец, осознает, что Наша Таша затаила пожизненную обиду.

Аглая в это время уже почти год занималась с редактором Пушкиным книгой, и под влиянием его восторга от всего, что она говорила, начала всерьез задумываться о перестройке жанра. Аглая редко виделась с мужем — у него важная работа, отъезды в любое время суток, выходные не угадать. Как-то зашла в полдень в московскую квартиру (Аглая теперь сама могла ездить по городу, брать такси и ходить в кино) и обнаружила там Ракова с Тусей. Обрадованная, она с разбега бросилась к ним, упала поперек кровати, обняв четыре ноги, и сказала дрогнувшим голосом:

— Я скучаю без вас, а вы все время прячетесь!

В ноябре после ревизии своих ценностей, Лукреция объявила домашним, что на бриллианты им всем можно будет прожить лет пять с прежним размахом — ни в чем себе не отказывая. Или — десять со скромными запросами.

— Я против продажи камней жены, — уверенно заявил Раков. — Со следующего месяца больше не беру у вас денег и начинаю отдавать две трети своих заработков, как мы договаривались. Одна треть — моя, — он выложил на стол фотографии. — Сестра и два брата. Младший в этом году закончил школу. Он последний, кому я должен помочь.

Лукреция и Туся разложили фотографии, жадно осмотрели каждую.

— А где ваша мать? — спросила Лукреция. — Ее нет на фотографиях.

— Спилась, — коротко ответил Раков.

— Лайка, смотри, младший, очень похож на Антона… — с нежностью заметила Туся.

— Я уже видела, — кивнула Аглая.

— Пусть твой брат поступает в Москве, — придумала Лукреция, — жить есть где, и под присмотром будет.

— Моя кровная родня никогда не будет жить с вами. Это не обсуждается. У вас другие ценности и способы выживания. К тому же он уже поступил. В военное училище.

— Ну что ж… Твое дело. — Лукреция разочарованно пожала плечами. — Еще можно продать участок с домом Ционовского. За тем и другим нужен уход, а сил и времени нет. Что скажете?

Туся встала, осмотрела всех и решительно заявила:

— Не надо продавать дом профессора. Если он никому из вас не нужен, отдайте мне. А что?.. Буду присматривать за тобой через забор, когда выгонишь, — кивнула она Лукреции. — Я серьезно. Мне — дом профессора, вам — бумаги из кейса. Звони полковникам, пусть приезжают выкапывать.

Раков затрясся в тихом смехе:

— Браво, Таис!..

Опешившая после слов домработницы Лукреция вздрогнула и переключилась на него.

— Что тут смешного?

— С вами всегда как на войне, честное слово, — покачал головой Раков. — Только расслабишься, как где-то обязательно рванет. Дорогие мои женщины, если я скажу, что светиться владельцам этих счетов очень опасно, вы все только плечиками дернете, да? Заметили? Каждая из вас одинаково дергает левым плечиком на тему «там посмотрим!» и «не твое дело».

— Ты смеешься, потому что тебе Туся уже сказала, где они, так? — начала заводиться Лукреция. — Она всегда была слаба к мужскому полу!..

— Не надо, мама, — строго заметила Аглая. — Тебе она тоже сказала. В больнице у палаты Антона Туся сказала, что и в банке, и в письменном столе со счетами тоже могло случиться что угодно. Я сразу поняла, что они — в банке.

— Ерунда!.. — возмутилась Лукреция. — В каком банке?.. Эти счета раскиданы по десятку банков, только бумажек с цифрами восемь штук! Туся не могла…

— Я понял! — азартно перебил Раков. — Они — в банке! Они в банке с крышкой! Сколько ваши друзья с металлоискателем обнаружили в земле закаточных крышек, Лукреция Даниловна?

— Где?.. — прошептала Смирновская, глядя на Тусю.

— Я закатала их в литровую банку и бросила в яму уличного туалета, — пожала та плечами. — Потом ты яму засыпала. Надеюсь, ваша троица достаточна умна, чтобы выделить Бакенщику его пятую долю. Ради безопасности всех нас.

— Пятую?.. — удивленно посмотрела на нее Лукреция.

— Жене Санитара тоже не помешает к старости подлечить нервы на пляже с пальмами, — заметила Туся.

Летом 2000 года книга Смирновской все еще болталась в редакции «на рассмотрении». Аглая упрашивала Лукрецию разрешить ей выделить из мемуаров одну тему — историю Туси и генерала — и издать любовно-криминальный роман отдельной книгой. Лукреция не разрешила. Она трепетно относилась к своему произведению о шпионах, и перестала нервничать на тему задержки с изданием книги только когда Туся напомнила о сроке договора со «Стилетом». Три года заканчивались через несколько месяцев. В конце сентября Гвидон Пушкин написал Лепетову заявление об уходе из издательства. Лепетов насторожился, связался с Крыловым. Тот отвечал рассеянно, и в какой-то момент Лепетов вдруг понял, что описанная Лукрецией история с пропажей счетов, из-за которой так нервничал Крылов, близка к развязке.

— Когда кончается срок договора? — уточнил полковник.

— Через три месяца. Лукреция не собирается его продлевать, я уверен, потому что Гвидон Пушкин написал заявление по собственному желанию.

— Три месяца… — пробормотал Крылов в трубку. — В другом издательстве даже при самом лучшем для нее раскладе пройдет еще три, итого — у меня есть полгода. Решено — прощаемся. Подъеду на днях, посидим, подведем итоги.

И Лепетов понял, что за полгода перевод денег с найденных счетов будет завершен, их след окончательно потеряется. Он обнаружил в себе странное чувство досады, как будто по приказу в общем-то постороннего человека отказался от заманчивого приключения и теперь вряд ли повидается с Лакрицей.

Однако они встретились в аэропорту в декабре. Лукреция летела в Тель-Авив, чтобы… обсудить с израильским издательством возможность выхода там ее мемуаров на русском языке. Лепетов узнал женщину сразу, но немного струхнул, когда она остановила на нем взгляд в озарении узнавания. Стив улыбнулся и кивнул смущенно. Она надменно кивнула в ответ и отвернулась. В самолете Лепетов сильно напился и долго растолковывал пожилому немцу в кресле рядом, что «та сауна с генералом была — чистый заказняк».