Лживая правда - Виктор Метос

– Возражение отклоняется.

– Доктор Коэн, – сказал Дилан, – какой, по вашим предположениям, могла быть продолжительность агонии?

– На основании того, что удар по черепу был нанесен сверху вниз, того, что жертва попала в медвежий капкан, и того, что до нанесения пореза на горле эта травма головного мозга была единственной, я бы сказал, что Майкл Тернер оставался жив еще две-три минуты.

– Также у него была изуродована кисть правой руки, правильно?

– Да.

– По сути дела, она была рассечена надвое.

– Да.

– Эта рана была нанесена при жизни?

– Да, при жизни.

– Были ли на конечностях жертвы другие раны? Ссадины, порезы?

– Да, были.

– И все они соответствуют ранам, которые могли быть получены при обороне, не так ли? Под словом «соответствуют» я подразумеваю данное вами его определение – в границах разумной вероятности.

– Да, я считаю, что эти раны соответствуют тем, которые могли быть получены при защите от острого оружия, скорее всего, того самого ножа, которым были изуродованы тела жертв.

– Но вы не можете твердо сказать, что это был нож, да? Раны соответствуют ножу, но также это могли быть другие виды оружия.

– Совершенно верно. На основании медицинских данных я не могу со всей определенностью утверждать, что это был именно нож.

– То есть согласно вашему экспертному мнению в течение периода агонии две-три минуты Майкл Тернер сопротивлялся убийце – насколько это было в его силах?

– Да, такое возможно.

– И в течение этого промежутка времени Холли Фоллоуз спасалась бегством?

– Этого я не могу знать. Мне известно только то, что я прочитал в полицейском отчете.

– Там записано, что она пыталась бежать.

– Да.

– Итак, ребята покидают охотничий домик, Холли спасается бегством, а Майкл три минуты дерется с убийцей, пока Холли убегает прочь. Вы отдаете себе отчет в том, что у моего клиента травма ноги, он хромает и не смог бы ее догнать, если б целых три минуты дрался с Майклом, ведь так?

– Возражение! – сказала Келли, поднимаясь с места. – Я прошу удалить этот вопрос из протокола.

– Вопрос снимается, – сказал Дилан. – Благодарю вас, доктор Коэн. У меня больше нет к вам вопросов.

Глава 61

Криминалисты, эксперты, коронер и его помощники закончили давать показания к пятнице. Единственным примечательным моментом стало то, что не удалось доказать принадлежность Арло Уорду ресниц, обнаруженных на теле Эйприл Фоллоуз. С высокой долей вероятности эти ресницы вообще не имели никакого отношения к преступлению.

Судья Хэмилтон завершил заседание в три часа дня, чтобы предоставить присяжным более продолжительный перерыв. В основном потому, что прозвучавшее в показаниях свидетелей обилие профессиональной информации влияло на концентрацию внимания.

– Вы можете навестить меня в тюрьме? – повернувшись к Дилану, спросил Арло. – Я должен попросить вас кое-что сделать для меня.

– Обязательно зайду, как только будет возможность, – ответил Дилан, собирая документы и бумаги.

– Мне нужно на заседание по другому делу, – сказала Мэдлин. – В эти выходные вам от меня что-либо понадобится?

– У вас ведь тоже есть следователи, так?

– Да, администрация штата выделяет нам по одному следователю на каждое дело.

– Попросите вашего следователя сосредоточиться на поисках сотрудника заправки. Пусть этим вопросом займутся двое; быть может, у нас что-нибудь получится.

– Договорились. – Мэдлин повернулась к Арло: – До понедельника!

– До свидания, миз Исмера.

После того как пристав увел Арло, Лили присела на край стола и сказала:

– Я… э… тоже хочу попросить об одном одолжении.

– В чем дело?

– В воскресенье у моего брата свадьба. Понимаю, что предупреждаю в самую последнюю минуту, но Джейк поехать не может, а я… я не хочу ехать одна. Моя семья не совсем… в общем, ты знаешь, что я в ней паршивая овца, и иногда проще, если рядом кто-нибудь есть.

Дилан увидел в глазах у своей напарницы непривычную грусть. Отрешенность, на которую он обратил внимание еще тогда, когда Лили впервые упомянула о свадьбе брата, никуда не делась.

– Да, конечно, я составлю тебе компанию.

* * *

Перелет до Топики занял несколько часов. Лили взяла напрокат машину, а Дилан позвонил Марки, поскольку та решительно потребовала, чтобы он ей позвонил, как только приземлится.

В дороге адвокат смотрел на однообразный плоский ландшафт, гадая, могут ли такие унылые виды оказывать гнетущее воздействие. По крайней мере, ему самому были просто необходимы пустыни и горы, и он надеялся, что неподалеку от Лос-Анджелеса все это найдется и можно будет достаточно часто этим любоваться.

– Я очень благодарна тебе за то, что ты согласился поехать со мной, – сказала Лили.

Дилан внимательно посмотрел на нее:

– Надеюсь, что ты наконец расскажешь мне, в чем дело. Ты уже целый месяц чем-то подавлена и не хочешь говорить мне чем.

– Все та же самая старая семейная драма. – Лили покачала головой. – Ничего нового.

* * *

Дилан знал, что Лили родилась и выросла на ферме, однако он понятия не имел, что ферма эта осталась во всех отношениях где-то в середине прошлого века. Краснокирпичный сарай, просторные зеленые луга с пасущимися коровами, куры, бегающие повсюду так, будто они тут хозяева.

Родители Лили встречали гостей на улице; ее отец Рэй крепко обнял дочь. Затем он так крепко пожал руку Дилану, что у того заболели пальцы, и он подумал, было это сделано умышленно или просто только так и должны пожимать друг другу руки мужчины.

После обильного ужина, дополненного домашним пивом, все уселись на крыльце, и отец Лили закурил трубку. Солнце неспешно опустилось за горизонт, на потемневшем небе зажглись звезды. Лили села в кресло-качалку рядом с отцом.

– Я видел тебя в новостях, – сказал тот. – Выглядела ты отлично. С тех пор в городе только и говорят, что о вас.

– Не сомневаюсь, что выглядела я хорошо. – Лили улыбнулась. – А говорят хорошее или плохое?

– По-разному.

Лили положила голову отцу на плечо, и Дилан увидел, как ей стало уютно. Все ее тревоги рассеялись, лицо расслабилось в счастливую улыбку. Выбежавшая в загон немецкая овчарка залаяла на коров, и те с мычанием направились в сторону коровника.

Родители легли спать рано, а Дилан и Лили остались на крыльце в креслах-качалках, потягивая пиво. Ночное небо казалось украшенным сверкающими драгоценными камнями черным покрывалом, накинутым на землю. До ближайшего крупного города было больше семидесяти миль, и его световое загрязнение сюда не доходило.

– Поразительно, как свободно я себя здесь чувствую, – сказала Лили. – Мы появляемся на свет, имея определенную национальность, религию, культуру, а затем всю свою жизнь бунтуем против этого. Но, приезжая домой, я понимаю, что не так уж плохо время от времени возвращаться туда, откуда мы родом.

– Говори только за себя, – возразил Дилан, отпивая большой глоток пива. – Я появился на свет, чтобы работать на угольной шахте.

– Ты это серьезно? – прыснула Лили.

– Я родился в шахтерском городке. Девять из десяти выпускников средней школы шли работать на шахту… В чем дело? Над чем ты смеешься?

– Представила тебя в забое. Да ты руку пожать не можешь без того, чтобы затем не облить себя с ног до головы антисептиком!

– Женщина, я настоящий мужик, с ног до головы! Я бы выкапывал этот проклятый уголь – или как там его добывают… Впрочем, это не имеет значения. Угольная шахта закрылась, и городок зачах. Половина народа уехала, включая нашу семью, а те, кто остался, безучастно взирают на то, как жизнь утекает сквозь пальцы… – Допив пиво, Дилан откинул голову назад. – Не могу представить себе ничего хуже. Просто сидеть сложа руки и ждать смерти, не имея никаких планов!

– Вот почему ты уезжаешь отсюда за жирной зарплатой? Тебе страшно воплотить в жизнь свою судьбу – быть посредственностью?

– Не знаю. – Дилан пожал плечами. – Возможно. – Он вздохнул. – Мы проиграем это дело, так?

– Не знаю. Надо еще будет посмотреть, как покажет себя Холли Фоллоуз. И мы так еще