Палые листья лета (СИ) - Лесникова Рина

Мужчина смолк. Осторожно провел ладонью вверх и вниз по спине. Не встретив противления, опять коснулся губами волос, словно невзначай, мазнув и по виску, устроил Санайю на себе поудобнее.

— Тогда, в тот, первый раз, на мне совершенно случайно при плановой проверке состояния обнаружили воздействие. Не приворот, а именно ведовское воздействие. То, что одновременно и проще, и сложнее любого приворота. Проще, потому что оно основано на естественных чувствах и влечениях, но от этого и сложнее, подобное ведь и обнаружить почти невозможно, только если искать целенаправленно особыми методами. Именно тогда меня бросила невеста. Повторяю, я не оправдываюсь, я рассказываю, как было. Я, уверенный, что воздействие как можно скорее нужно снять, опять ушел с той поляны. На этот раз колючек и бурелома не было. Было другое. Мне до боли хотелось вернуться. Я держался за голову и повторял: «Это наваждение. Это опять наваждение. Ты должен как можно скорее от него избавиться». Несколько раз ловил себя на том, что иду обратно, но упрямо разворачивался и шел на базу. Знакомая опушка появилась, когда я уже решил, что никогда не выберусь. Если деревья умеют кричать, значит, это они крикнули мне вслед: «Упрямец!» Я даже не отдохнул как следует. Плохо помню, как собирался и что говорил Молоту. Вернее, не хочу вспоминать. Стыдно. Тогда я был не лучшим собеседником. Накричал на него, велел заниматься своими делами, как будто он этого сам не знал, и уехал в столицу. Каяться, что как последний дурак, опять попал в те же сети, и опять просить снять воздействие. Вполне обоснованно полагал, что надо мной посмеются, понизят в должности, а то и выгонят из Управления. Что было бы вполне заслуженным. В нашем деле подобные промахи недопустимы. Ты не устала слушать? — рука, последние несколько минут свободно бродившая по спине, подползла вверх, и большой палец нежно коснулся девичьей щеки.

— Нет-нет, что ты, рассказывай!

— А что рассказывать. Наорали на меня, конечно. Знатно наорали. Пообещали все, что я успел надумать и еще много чего сверху, вплоть до трибунала. Но воздействие пообещали снять. Вот тогда-то и выяснилось, что это не совсем воздействие. И на меня опять наорали. Теперь уже за то, что не понял этого сам. Ведунья, которая приходила провести проверку и, если нужно, ритуал снятия, тыкала мне в нос моим же запястьем, на котором сам собой появился браслет из веточек, и говорила, что я кретин, дурак, осел, и вообще, мозгов у меня меньше, чем у этой самой веточки. Говорила, что мы теперь связаны с тобой навсегда, и я должен завершить обряд. Как я тогда злился. Это я кому-то что-то должен? В общем, бурный вышел у нас тогда разговор с той ведуньей, хоть и знаю, что спорить с вашей сестрой себе дороже. После нагоняя я отправился в кабинет и стал паковать вещи. Готовился передавать дела. Удивился, когда меня не только не выгнали из Управления, но и оставили на прежнем месте. Тут еще пожар в Лесу случился, чего не было давным-давно. А потом и в предгорьях стали твориться странные вещи. Нужно было быстрее разбираться. Меня срочно отправили обратно. Скажу честно, после того разговора каждый остался при своем мнении. Ведьма, вернее, ведунья, считала, что я последний кретин. В принципе, я с ней был согласен, но только в этом. Основу под мой кретинизм каждый подводил свою. Подчиняться их ведовским законам и правилам я не собирался. Вернулся на базу и увидел тебя. Что я должен был подумать? Что мной искусно манипулируют. Но это во вторую очередь, а в первую. В первую очередь я захотел прижать тебя к себе и никуда-никуда не отпускать. Злился? Конечно, злился. Но больше уже на себя. Избегал тебя, как мог, а ноги сами несли туда, где, как я точно знал, находилась ты. Несколько раз ловил себя ночью возле дверей комнаты, где ты спала. Руки до зуда в пальцах желали коснуться хотя бы краешка твоей одежды. И это все злило меня еще больше. Как я испугался, когда понял, что ты в тот вечер, вопреки приказу, ушла в Лес. Хотел кинуться следом. Искать ведунью в их Священном Лесу? Лучше поискать дурака в себе. Это проще и гораздо эффективнее, — пальцы Кордеса осторожно, словно боясь испугать, — касались лица Санайи. — Стыдно признаться, но даже обрадовался, что из-за возникших проблем можно было уйти с базы. Сбежать от тебя. Как оказалось, сбежать можно ото всех, только не от себя.

Кордес замолчал. Молчала и Санайя. Да, он все рассказал. Не сказал только главного. Ждала ли она тех самых слов? Тех, которые ждет каждая девушка. Которые так часто говорил ей обманщик Риченд.

Слова могут лгать, а потому и спрашивать не стоит. Готова ли Санни услышать, что он по-прежнему жалеет о том, что случилось той ночью? Трусиха. Никогда из нее не выйдет отважной и целеустремленной ведуньи. «Я смогу. Я сделаю»? Сказать легко. А если сделать маленький-маленький шажок, как учила тетушка Лачи?

— Корд, — осторожно позвала она. Мужчина заметно вздрогнул. — Извини… те, фиер эд'Пинкрон. Тебе, вам не нравится, когда я вас так называю?

— Да. Нет. Это ты извини меня. Называй, как тебе удобно.

Большого ума не нужно, чтобы догадаться, почему это имя вызывает в нем такие эмоции.

— Тебя так называла та, с которой вы расстались, да? Твоя бывшая невеста? Извини, я не хотела бередить рану.

— Ничего, все уже давно прошло и отболело. Я отпустил прошлое. Та девушка — Лесса — нашла свою судьбу. И это не я.

Санайя и сама не поняла, откуда у нее взялась смелость спросить то, что она спросила, но вопрос просто раздирал внутренности и не давал покоя. Если уж у них случились мгновения откровений, то нужно пользоваться. И помнить про маленький шаг.

— Покажешь свой браслет? — шепнула она.

— Корд.

— Что?

— Думаю, в столь приватных разговорах правильнее будет называть меня по имени. Корд. Мне нравится, как оно звучит в твоих устах. Буду рад, если позволишь называть тебя Санни.

Санайя кивнула. Пусть так ее называли почти все близкие люди, в устах Кордеса оно звучало по-особенному. Официальное же иерина дин Тиаграсса или Санайя казалось не совсем уместным. Сана, как звал ее эд'Рочестер, хотелось навсегда забыть.

— Корд, ну так что, покажешь браслет?

Кордес кивнул и сел. Тряхнул головой, разгоняя последние остатки слабости и головокружения и, устроив Санайю на своем левом колене, засучил рукав на правой руке. Постепенно на его запястье стал проступать уже знакомый рисунок. Или незнакомый? Он был чуть больше, чем ее собственный, и почки были достаточно крупными, между чешуйками некоторых даже просматривалась робкая зелень. Тут же захотелось сравнить.

Глупую улыбку, самопроизвольно растянувшую губы, прогнать удалось не сразу. Почки на собственном браслете тоже стали больше. И зелень на многих из них просматривалась вполне отчетливо.

— Странно, — Кордес свел брови, — кажется, когда я смотрел на него последний раз, он был немного другой.

Рассказать, каким в идеале должен быть ведовской брачный браслет? Ну уж нет, на такое Санайя не решится. Еще подумает, что она навязывается. И не навязывается вовсе. Но немного приоткрыть завесу этой маленькой тайны можно.

— Мы обменялись силами. Вот браслеты и отреагировали. Кстати, ты как, идти можешь?

Не хватало еще, чтобы Санайю стали допрашивать про браслеты дальше. Да она же умрет от стыда!

— Да, — Кордес поднялся и поставил на ноги девушку, — пожалуй, я пойду.

— Ты пойдешь?

Это что же, он собрался оставить ее здесь?! Дура. Дура, дура, дура! Думала, если полежали, прижавшись, поговорили и поделились силами, то стали ближе? Она по-прежнему ведунья, а он все так же их ненавидит.

— Санни, там, куда я иду, может быть опасно.

— А здесь вам, фиер эд'Пинкрон, было не опасно? — Санайя зло прищурила глаза. Ох, как же она сейчас была зла. — И совсем не ваше полудохлое тельце я совсем недавно вытаскивала с того света? Кретин, болван, тупица, чурбан от магии! Все верно про вас говорят! А ты — самый маг из всех магов!

Как же мало она запомнила эпитетов, которыми сыпала в минуты гнева Дениз. Как же жалко, что под руками нет подходящего сервиза, чашками и тарелками которого так хотелось покидать в этого негодяя. Да под ногами даже завалящего камушка нет. Оставить он ее здесь решил! И через сколько времени его силы опять иссякнут? Ведь только на артефактах и держался. Пока они не разрядились.