Огнепоклонники - Бапси Сидхва

Билли приезжал обедать домой — он отводил себе час на еду и отдых. Этот полдневный час был превращен в настоящий ритуал. При звуках велосипедного звонка на аллее, ведущей к крыльцу, весь дом приходил в состояние готовности. Тани — а с годами и трое детей — выбегала на крыльцо. Билли ставил велосипед, целовал жену и детей. Летом у него из рук выхватывали солнечный шлем, подавали стакан ледяной воды, вели в ванную. Зимой поспешно принимали куртку и шарф, придвигали поближе жаровню с горящими углями, растирали озябшие руки.

Затем Билли усаживался за стол и выбирал из глубокой салатницы длинную белую редиску. Клал на тарелку так, чтоб ее пышный зеленый хвост свисал на скатерть, и заносил над ней нож. Р-раз. Р-раз. Р-раз. Три точных движения ножом по тарелке, хруст свежей редиски, растираемой крепкими зубами. Р-раз. Р-раз. И снова хруст редиски на зубах. Билли приходил домой поесть и ел, не отвлекаясь на разговоры.

Повар напряженно наблюдал из-за кухонной двери. Как только с редиской было покончено, на стол подавался скромный, очень горячий обед.

Отобедав, Билли шел в спальню, завязывал носовым платком глаза и засыпал, лежа на спине. Он умел просыпаться — минута в минуту — в назначенное себе время.

Этот распорядок был установлен раз и навсегда, единственная перемена заключалась в том, что, когда в 1940 году был приобретен маленький «моррис», велосипедный звонок сменился автомобильным клаксоном.

Однако сейчас еще только 1929 год.

Фаредун, Джербану и Путли находятся в Англии, Тани беременна.

Тани села за стол в одиночестве. У нее часто не хватало терпения дожидаться, пока приедет Билли. Шел декабрь, в доме с высокими потолками и выбеленными каменными стенами стоял невыносимый холод, и Тани после обеда задремала, свернувшись в клубочек под толстым стеганым одеялом. Ее разбудил скрежет ножа по тарелке и редисочный хруст.

Тани виновато выбирается из-под одеяла, кутается в шаль и, как положено, идет в столовую — сидеть с безмолвным мужем. Садится напротив него.

Неожиданно Тани говорит:

— Не делай так!

— Не делай как?

— Меня тошнит. Я не выношу, когда нож скрипит о тарелку! Ты целый спектакль устраиваешь из этой редиски! Это обыкновенная редиска в конце концов!

— Она для печени полезна. На, съешь немного. Редиска гораздо полезней твоих гранатов. Тошнить перестанет.

Тани отталкивает его руку. Протянутая тарелка с грохотом разбивается об пол.

— А я хочу гранатов! А я хочу гранатов! — задыхается Тани.

Билли оскорблен, на его лице появляется выражение замкнутости, которое Тани уже знает. Это выражение лица может предвещать период молчания — однажды Билли не разговаривал с ней целую неделю.

Тани не смогла тогда растопить это ледяное безмолвие. В смятении и ужасе смотрела она на расширяющуюся трещину в их отношениях, на Билли, который все дальше уходил от нее. Тани просто не в силах была опознать в чудище с жесткой складкой губ и подозрительно-злобным взглядом того нежного возлюбленного, за которого она выходила замуж.

Повар поставил перед Билли другую тарелку, и тот взялся за новую редиску с отточенным мастерством актера, уверенного в аплодисментах.

Тани следила за его пренебрежительным лицом, за безостановочно двигающимися челюстями — и вдруг ее вырвало.

Билли даже не повернул головы.

Тани, пошатываясь, прошла к себе, вытянулась на постели и слабым голосом велела няньке:

— Позови сахиба. Мне плохо.

Няня побежала за Билли, и тот, перепуганный до полусмерти, ринулся к постели жены. Это была новая уловка Тани, отработанная ею для крайних ситуаций.

Билли гладил ее руки, растирал ноги, клал мокрые полотенца на лоб, суетился, гоняя слуг с ненужными поручениями немедленно принести то, подать это. Тани была упоена отчаянием Билли, из-под ее обморочно закрытых век чуть не заструились слезы умиления.

Едва Тани открыла глаза, Билли приник к ней — виноватый, бледный, влюбленный!

— Ты меня больше не любишь, — прошептала Тани.

— Люблю! Люблю, люблю! — Билли почти рыдал. Тани блаженствовала от слов, которые она уже отчаялась услышать.

Явился доктор Баруча.

— Ну, что у нас случилось? — добродушно спросил он.

— Гранатов хочется, — шепнула Тани.

Был гранатовый сезон, и Лахор был завален ими. Базары гудели от криков продавцов, выхвалявших свои фрукты, прилавки пылали их красочным изобилием.

— Я куплю тебе сколько хочешь этих гранатов! — возликовал Билли.

Он прыгнул на велосипед и помчался к фруктовой лавчонке на углу.

Но лавочник заломил такую цену, что Билли решил съездить в центр. Там тоже оказалось дорого.

Билли мотался по базарным улочкам, торгуясь, назначая цены, которых продавцы и слышать не желали. Тогда Билли поехал по маленьким угловым базарчикам. Там в тучах мух над гниющими фруктами, оскальзываясь на соломе и хлюпающей под ногами гнили, он наконец нашел, что искал.

Через три часа Билли вернулся домой с покупкой и гордо предъявил Тани три желто-коричневых, размером с лесное яблоко, граната.

— Вон отсюда! Уходи! — завизжала Тани, размахивая руками, отшвыривая гранаты, как пингпонговые мячики.

— Тани, дорогая, я весь город объездил!

— Что ты болтаешь? Весь Лахор завален сочными, красными гранатами, а ты привозишь мне вот это?!

— Тебе вредны красные, в них ничего нет! А в этих витамины! Можешь доктора спросить!

— Скотина ты! — кричала Тани. — Пропадаешь на три часа и привозишь вот эту дрянь? Будто я не знала, что ты по-другому не можешь!

Тани соскочила с кровати, схватила гранат, который, отлетев от стены, закатился под кресло, и швырнула его в окно. Красная, потная, растрепанная, она схватила с подзеркальника второй гранат и послала вдогонку за первым. Билли был в ужасе. Он боялся за ребенка в ее чреве.

— Сейчас! Сейчас я привезу тебе другие! — завопил Билли, бросаясь вон из спальни.

Билли вернулся через три минуты. Тани лежала в постели на высоко взбитой подушке, кипя от ярости и гнева. Ее волосы слиплись от пота.

— Ну? Этот тебе нравится?

Билли положил перед ней крупный красный гранат, но тут же забрал обратно, на случай, если она и этот швырнет за окно.

Тани с любопытством всматривалась в мужа.

Билли очистил гранат, собрал в чашку алые, истекающие соком зернышки.

— Вот! — Он поднес чашку к ее подбородку. Тани отвернулась.

Билли присел на край кровати, осторожно повернул Тани лицом к себе, пригладил ее спутанные волосы. Зачерпнул ложечкой гранатовые зерна, поднес к ее губам.

— Не пугай меня так больше! — попросил Билли, обнимая Тани ночью.

Он вскочил на ноги.

— Показать, как ты себя вела? «Вон отсюда, уходи!» — тихонько пищал Билли, подпрыгивая на тощих, узловатых ногах, нелепо болтая в воздухе руками. — Тр-рах! — Билли вышвырнул воображаемый гранат в окно.

Тани смеялась до слез.

Билли закатил глаза, отвесил нижнюю губу и скорчил жалобную гримасу, напоминавшую Тани о золотых днях их влюбленности и начала семейной жизни. Билли опять был обаятельным шутником, женихом, писавшим нежные письма на голубой бумаге, пылким любовником…

На целый месяц возвратились к ним былые чувства. Однако вспышка страсти, как всякая вспышка, была недолговечна, и когда возврат нежности исчерпал себя, Билли вернулся к своей единственной настоящей любви. Деньги. Тани не могла соперничать с этой всепоглощающей страстью.

Тани повела себя как классическая брошенная любовница — накинулась на разлучницу. Билли ответил раздражением против Тани.

В каждом копилось раздражение против другого. Но Билли был упорнее и настойчивее Тани, его решимость одержать верх была сильнее. И Тани наконец сдалась. Билли требовал от жены полного подчинения, не соглашаясь даже на малейшее ограничение своей власти.

К возврату Фаредуна из Англии жизнь Билли и Тани прочно вошла в колею и потом уже не менялась годами, разве что делалась все суше и удушливей.

Заметив необычную подавленность Тани, Фаредун сразу понял, в чем дело. Ему было жаль Тани, но вмешиваться он не стал, надеясь, что природная жизнерадостность Тани не даст ей засохнуть. Путли тоже заметила, как переменилась ее невестка, но только Джербану ухитрилась вызнать во всех подробностях, что произошло между молодыми супругами. Больше того, Джербану посеяла семена нового раздора и вынудила Тани снова взяться за оружие, чтоб защитить себя.

Тани родила мальчика, крепенького и светлокожего. Ему исполнился год, когда Фаредун внезапно осознал, что малыш поразительно похож на Соли, что это и есть Соли, вернувшийся в новом облике! Пророчество исполнилось. Фаредун затрепетал от счастья, слезы радости навернулись на его глаза. Он целиком посвятил себя внуку, узнавая Соли в каждом движении малыша, заново переживая годы детства своего первенца.