Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич

И эта бричка, что подъезжала каждое утро к соседским воротам, и эта тоскующая гитара, и одинокий голос, вливающийся в мое распахнутое окно, не могли не вызвать интереса, не могла я не полюбопытствовать: кто живет здесь, рядом со мной, в этом небольшом польско-литовском городке, временном моем прибежище?

— То есть пан доктор, — объяснила квартирная хозяйка.

— Какой доктор?

— Обыкновенный, который людей лечит.

— Пожилой человек?

— Немолодой мужчина, но…

По тому, как отвечала мне пани Ядвига — так звали хозяйку, — ясно было, что она лично не считает пана доктора мужчиной, не заслуживающим внимания.

— Интересный человек? — точил меня червяк любопытства.

— А кто его ведает… Он тут с людьми не очень знается…

— Заносчивый?

— Богатый.

— Вот оно что!

— И скуп, — свет такого не видел!

Видно было, что пани Ядвиге не терпится еще кое-что добавить к характеристике «пана доктора», но то ли не решалась она, то ли просто не хотела.

Услужливое воображение тем временем подсовывало уже готовенький образ старого скряги: выдает деньги жене на каждый день и в конце недели требует с нее отчет, сам заваривает чай, да пожиже. И тут же вспоминалось другое: сад за забором, гитара и эта лермонтовская тоска: «Выхожу один я на дорогу…»

— Я хочу познакомиться с паном доктором.

— Матка боска! Он же неженатый…

— А эта низенькая полная женщина с седыми волосами? Она кто?

— Сестра пана. Он и холостяком остался из-за скупости…

— А мальчик тогда чей же?

— Мальчик? Он тоже не украшает пана доктора…

— Не важно, я все равно пойду к нему, лечиться.

— Нех пан буг крые! — не поняв, что шучу, ужаснулась пани Ядвига. — Я бы не решилась. Что люди подумают?

Однако ни людям задумываться, ни пани Ядвиге ужасаться не пришлось. Мое знакомство с доктором с точки зрения здешней морали произошло вполне пристойно, как и полагалось тому быть.

Дзинь! Величиной с арбуз, красно-синий мяч ударился о стекло моего окна, опрокинул чернильницу на бумаги, соскочил со стола и покатился по полу. И вслед за этим «дзинь» за забором в соседнем дворе раздался детский крик:

— Папочка, мяч!

На крыльце показался доктор.

— Какая еще беда стряслась?

— Я его подбросил… А он взял и полетел. Туда…

— Гм… «Взял и полетел». Значит, надо взять и пойти попросить извинения у пани Ядвиги и забрать мяч.

— Ой, не хочу… И ты пойди со мной, папа.

Обращенное к старому доктору «папа» было так же непостижимо и странно, как лермонтовские стихи, — и скопидом, который отсчитывает на каждый день жене деньги и сам заваривает чай.

— Ну что же, бросать друга в беде негоже. Пошли, Юрий Долгорукий.

Через несколько минут в мою дверь постучали.

— Пожалуйста.

Первым переступил порог подтолкнутый сзади «Юрий Долгорукий».

— Ну! — снова легонько подвинул его на шаг вперед и закрыл за собой дверь доктор.

— Добрый день, — тоненько пискнул мальчик, исподлобья разглядывая меня.

— Добрый день, — зычно повторил за ним доктор. — Пришли вот, простите, мы с вами незнакомы, покаяться. Сами решайте, что теперь делать. Казнить или миловать.

В его словах была несколько напыщенная, старомодная галантность.

— Как же казнить такую светлую шелковистую головку…

И впрямь, мальчик был такой светлоголовый, яснолицый — глаз не отведешь. Пытливый взгляд, круглое, розовощекое личико и волосы короткие, мягкие, как лен.

Наверно почуяв по моему голосу, что гроза прошла стороной, мальчик лукаво взглянул на меня.

«Ах ты хитрюга…» Мне хотелось ущипнуть эту румяную щечку, но, как хозяйка положения, решающая судьбу, я вынуждена была держаться серьезно и солидно.

— Проси прощения, — велел доктор.

Мальчик пожал плечами, особого удовольствия это у него не вызывало, но приказ выполнил.

— Простите, я больше не буду…

— Прощаю. Только при условии, что будешь приходить ко мне в гости. Ладно?

Мальчик снова вскинул синие глаза и, не обнаружив на лице моем подвоха, вопросительно посмотрел на доктора.

— Отвечай, что на меня смотришь? Не меня же зовут в гости, — сдерживая улыбку, отозвался тот.

— Пожалуйста, пожалуйста, доктор, прошу и вас тоже.

Мальчик дернул доктора за рукав: мол, давай соглашайся…

Мы все трое поняли друг друга, и все трое вдруг почувствовали, что будто давно знакомы.

— Легко, брат, ты вывернулся, — закашлялся от смеха доктор и тяжело опустился в кресло.

Потом стал снимать с меня допрос: откуда я, чем тут занимаюсь, как пришлась мне эта их глухомань? Дознавшись, что приехать сюда мне посоветовали доктора, не преминул поинтересоваться, какая болезнь. Узнав, стал расспрашивать, как и чем лечат.

Я рассказывала и в то же время наблюдала за ним.

Ему было уже за шестьдесят. Сутуловатый, лысый, с чисто выбритым лицом — только над губой небольшой темный клочок усов. Для своих лет еще вполне подвижен. А может, это шло от неуравновешенного, беспокойного характера?

Однако чувствовалось и другое: его профессия была его второй натурой. Внимательно выслушав то, что относилось к моей болезни и лечению, он, как и большинство врачей, перешел на тот легкий тон, который успокаивает людей неискушенных и, наоборот, вызывает раздражение у тех, кто уже по горло сыт медицинскими разговорами и всевозможными лечебными рекомендациями.

— Ну, ничего, миленькая, все будет отлично. Вы еще у нас плясать будете.

Я не нуждалась в его легкомысленных заверениях.

— Спасибо, доктор, чувствую себя неплохо и вряд ли стану докучать вам.

Он уловил недовольство в голосе.

— Ишь гонористая какая! Не по нраву, что такой уважаемый эскулап предлагает свои услуги… Миленькая моя, тебя надо излечить еще от одной хворобы — от фанаберии.

Видя меня впервые, совсем чужой человек, он обращался ко мне на «ты», называл «миленькой» и собирался избавить от болезни, которой я никогда в жизни не страдала. Но занятно: он меня отчитывал, а я понимала, что обижаться и злиться на этого человека нельзя — такая уж у него манера.

— Ну, значит, поладим? — уже на крыльце, прощаясь, обернулся доктор. — Прошу заходить в гости. Мы будем вам рады. Юрка, видите, сколько добра нагреб с вашего позволения. (Юрка обеими руками держал подаренную ему коробку карандашей для рисования, «Белорусские сказки», альбомчик «Вильнюс».) Значит, прошу, — повторил он как-то по-военному — не иначе, то был отзвук прежней службы в армии: не могла же война обойтись без доктора Волковича.

С этого дня завязалась наша тесная дружба с Юркой, а потом и с полной низенькой женщиной, которая поджидала обычно у ворот старого доктора и звалась Мария Степановна.

Юрка в первый же день забегал ко мне еще два раза. Один — чтобы забрать мячик, который снова подбросил, а тот снова «взял и