Не проси прощения (СИ) - Анна Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктор вскочил с табуретки, почти упал рядом с дочерью, потянувшись к ней, как цветок тянется к солнцу, и не обращая внимания на горящую щёку. Но Марина отшатнулась в сторону, прорыдав:
— Не трогай меня, сволочь! Это всё ты, ты, ТЫ ВИНОВАТ!!!
— Марина… — Виктор хотел сказать, что да, он виноват, но это сейчас неважно и нужно думать не о том, кто виноват, а что делать дальше, но не успел — дочь, отняв руки от лица, вновь бросилась на него, пытаясь ударить по лицу. Горбовский не защищался, и маленький кулачок прошёлся по щеке и скуле, прежде чем в кухню вбежал Борис. Он молча, не растрачивая время на лишние восклицания, оттащил Марину от Виктора, перехватив её поперёк груди, и встал возле окна, прижав к себе и хорошенько зафиксировав, чтобы не могла вырваться.
— Пусти! — шипела девушка, пытаясь пихаться. — Я его убью! Это он искалечил нашу маму, ты что, не понимаешь?!
— Марина, успокойся, — ледяным тоном произнёс Борис, даже не дёргаясь от ударов по рёбрам. — Ты сейчас неконструктивна. Если ты его убьёшь, то просто сядешь в тюрьму, и всё. И Ирине Витальевне не поможешь, и Ульянку оставишь без мамы.
Борис говорил серьёзно и внушительно, словно с маленьким ребёнком, у которого случилась истерика, и это помогло. Марина перестала трепыхаться в его руках, застыла на месте, но продолжала сверлить поднимающегося с пола Виктора неприязненным взглядом.
А Горбовский не знал, что сказать. Впервые с того дня, как дети и Ира оказались в ювелирном салоне одновременно с ним и Дашей, Виктор столкнулся с ненавистью дочери — и вынужден был признаться самому себе, что с тех пор ничего не изменилось. Он по-прежнему не знал, как этому противостоять.
На него словно лавина с гор сошла, а он стоял у подножия, не в силах ни двигаться, ни даже закричать…
— Виктор Андреевич? — неожиданно позвал его Борис, продолжая прижимать к себе Марину. — С вами всё в порядке? Вы побледнели.
— Да пусть сдохнет! — почти выплюнула дочь прежде, чем Горбовский нашёлся с ответом. — Заслужил!
Услышать это было невыносимо больно — как получить удар ножом в грудь. Дыхание спёрло, в глазах засаднило, и несколько секунд Виктор не мог соображать, пытаясь справиться с удушающим чувством вины. А когда наконец снова включился в происходящее, то неожиданно обнаружил, что Борис, развернув Марину лицом к себе и обхватив ладонями за плечи… ругает её.
60
Виктор
— У тебя как язык повернулся, Марин? — говорил Борис негромко, но как-то очень весомо — каждое слово падало, словно камень. — Он твой отец всё-таки. — Марина пыталась что-то ответить, но Борис покачал головой. — Нет, молчи, не говори сейчас ничего, а то потом жалеть будешь. Давай так. Выслушаем Виктора Андреевича ради твоей мамы, а потом будем решать, что делать дальше. Свою ненависть к нему потом выльешь на меня, я вытерплю, а вот твоему отцу достаточно.
— Достаточно? — криво усмехнулась дочь, и Виктор прикрыл глаза — ему тяжело было смотреть на Марину, несмотря на то, что она в этот момент смотрела на Бориса. Но щёки её влажно блестели, и Горбовский видел, как по коже текут тонкие ручейки слёз. — Ты так считаешь?
— Да, я так считаю. Более чем достаточно, — твёрдо и спокойно ответил Борис. — Двенадцать лет отверженности и презрения, ваша с Максом изменённая фамилия и отчество — вполне достаточно.
— Мама здоровье потеряла!
— А твой отец всю семью. Не знаю, как для тебя, но для меня семья — это жизнь. И я, как ты помнишь, знаю, что это такое — терять всю семью.
— Боря…
— Всё, Мариш, хватит. — Зять развернул её лицом к Виктору, обхватил руками. — Говорите, Виктор Андреевич, то, что собирались сказать. Пока Ульянка ведёт себя тихо, будем здесь, если раскричится, пойдём в комнату.
— Хорошо, — ответил Горбовский сдавленно, поймал полный презрения взгляд дочери и вздохнул. Он понимал обоих — и Марину, и Бориса. И даже не знал, на чьей стороне выступает. Наверное, если бы дело касалось не его лично, он был бы на стороне Бориса и его спокойных аргументов. Но это ведь его, Виктора, жизнь и судьба… и его дочь, в глазах которой не было ничего, кроме яростной ненависти. Пусть там будет хотя бы равнодушие, но не ненависть… Почему-то Виктору казалось, что, пока Марина ненавидит его, Ира не выздоровеет. Как-то эти два факта оказались связаны в его мозгу, и настолько тесно, что разорвать эту связь он был не способен даже путём логических рассуждений. — Я не задержу вас надолго, ребята. Борис, ты верно сказал: семья — это жизнь. И Ира не хочет делать операцию, потому что не чувствует, что у неё есть семья.
— Как это может быть? — то ли прошипела, то ли просвистела Марина. — Мы любим маму!
— Любите, — кивнул Виктор, вспомнив, что Макс отреагировал примерно так же. — Но, когда я разрушил нашу семью, вы отдалились от неё. Скажи честно, Марин, когда ты в последний раз что-то праздновала вместе с мамой?
Дочь растерялась. Начала нервно покусывать губы, взгляд забегал по кухне — но признать, что отец прав, она просто не могла.
— Давно. Ну и что?
— У вас с Максом своя жизнь. А Ира… — Говорить об этом было смертельно тяжело. — Ира потеряла семью из-за меня. И жизнь утратила ценность. И, скорее всего, так и не приобрела. Даже несмотря на рождение Ульяны. Предполагаю, Ира не чувствует себя важной и нужной, считает, что вы не особенно опечалитесь, если она…
— Заткнись! — едва не закричала Марина, моментально рассвирепев. — Боря! Почему я должна слушать это?! Пусть он уйдёт! Немедленно!
Зять кивнул и, поглядев на Виктора, вежливо попросил:
— Виктор Андреевич, я думаю, вам сейчас и правда лучше уйти. Мы всё обсудим, и я вам позвоню.
— Только Ире ничего не говорите, — почти взмолился Горбовский, делая шаг назад, в сторону выхода из кухни. — Иначе она сразу заупрямится и всё будет напрасно. Надо действовать иначе.
— Не будем говорить, — подтвердил Борис к его облегчению. — Я за этим прослежу, обещаю. Идите.
Виктор кивнул, бросив на Марину последний взгляд — в отличие от её взгляда, раздражённого и злого, его был ласковым и виноватым, — и вышел из квартиры.
61
Виктор
На улице было уже темно — вечер, хоть и не поздний. И на небе среди серо-синих облаков тоскливо светилась полная луна, вызывая желание запрокинуть голову и завыть. Или напиться до беспамятства, а