Синие дали - Александр Павлович Беляев

Гаспар умолк и закрыл глаза, словно задремал. А мне почему-то сразу грустно стало. К людям потянуло. Двадцать дней уже живем мы робинзонами. Надоела гусятина. Осточертела кашкалда. На всю жизнь, кажется, получил я отвращение к осетрине. И на охоту уже не тянет. У нас теперь каждый день споры: кому дежурным оставаться… Мне вчера чернотроп приснился. То ли дело у нас в лесах сейчас! Листья облетели, шуршат под ногами. В морозном воздухе гончие за версту слышны.

— Гаспар, — тормошу я рыбака, — почему так бывает? Сидишь вот иногда дома, делаешь что-нибудь, а в глазах сугробы искрятся, дымка морозная маревом дрожит, в ушах пересвист синиц отдается. Вспомню, как елки под снегом прячутся, в носу защекочет, словно морозного ветра хлебнул. И до того в лес захочется — хоть караул кричи! Брошу все. Лыжи на плечи — и за город. Придешь в лес, каждую березу погладить рад. А час побродишь, угоришь от мороза, и уже другие мысли в голову лезут. К теплу потянет, к свету. Почему так, Гаспар?

Гаспар вздыхает, раскуривает трубку и говорит:

— Душа у тебя беспокойная. Бродяга ты! И я тоже бродяга. Дома сижу — к воде тянет. В море приду — в деревню хочу. Не любим мы на одном месте сидеть. Волка ноги кормят.

— Вот и мне удрать отсюда захотелось, — честно признался я.

Гаспар качает головой.

— Не время сейчас уезжать. Скоро моряна[11] начнется! Птица, рыба кишмя кишеть будут. Думаешь, я сюда зря приехал?

— Моряна? — удивился я. — А ты откуда знаешь?

— В сельсовете говорили, — многозначительно поднял палец вверх Гаспар, встал и пошел за хворостом.

Я тоже встал. Пора было зажигать кирсановский «маяк».

Волга тихо несла свои воды в Каспий. Спокойные, тяжелые, словно масленые, катились волны одна за другой навстречу ночи. Не оставляя следа, они уходили все дальше и дальше вперед и где-то таяли там в темноте. Я вспомнил слова Гаспара и усмехнулся.

— Ну и что ж, что бродяга! Разве плохое это занятие: бродить по земле?!

МОРЯНА

В один из последних дней нашего пребывания на островке ветер неожиданно подул с юга, точнее, даже с юго-востока. Подул он ровно, без порывов, постепенно увеличивая свою силу. Небо до полудня оставалось чистым. Потом откуда-то из-за горизонта в направлении нашего острова поползли длинные перья облаков.

— Хорошится девка[12], косы расплетает, — прокомментировал Гаспар это интересное явление природы. — Если вечер зарумянится — значит, к рассвету плясать пойдет.

Моряна зарумянилась. В зарю небо горело жутковатым пунцово-оранжевым пламенем. Ветер подул еще сильнее. Спокойное до той поры море покрылось пенистыми завитками.

Ночью непогода разыгралась до небольшого шторма. Но ветер все продолжал усиливаться. И утром моряна действительно «расплясалась». Привычной спокойной дельты с ее обычными тихими камышовыми заводями, зеркальными заливами и сонными протоками нельзя было узнать. Вся она как-то раскосматилась, посерела, стала неприветливой и хмурой. Седые перистые облака сменились черными тучами. Волна поднялась до метра. Река на какое-то короткое время, казалось, остановила свое течение и вдруг повернула вспять. Вода начала затоплять острова. Вот тогда-то я и понял, почему так нетерпеливо ждали моряну рыбаки и охотники.

Тысячные стаи гусей и уток, спокойно отдыхавшие и кормившиеся на морских отмелях, поднялись в воздух. Ветер согнал птиц с облюбованных мест, и они закружились над дельтой.

Не находя укрытия, птицы нескончаемым роем носились над водой, не обращая на нас никакого внимания. Было очень интересно наблюдать за птицами.

Но если мы встретили моряну как наблюдатели, то Гаспар отнесся к ней совсем иначе. Вялый и медлительный в обычные дни, он вдруг словно проснулся. Его верткий кулас без устали носился среди волн из протоки в протоку.

Вместе с прибывающей водой в дельту из моря пошла рыба: лососи, осетры, сазаны. Гаспар едва успевал выбирать их из сетей. Мы, как могли, помогали ему. Но он и без нас отлично справлялся со своим делом.

К исходу третьего дня наш остров скрылся под водой.

Дядя Витя посоветовался с Гаспаром и решил: пора подобру-поздорову уносить ноги.

Зимовьев и Мещерский встретили это предложение в штыки. Кирсанову тоже не очень хотелось уезжать из дельты. Но дядя Витя был неумолим.

— Вы с ума сошли! — ругался он с ними. — Утонуть из-за каких-то уток?! Этого еще недоставало. Да вы знаете, что тут будет через день? Грузиться сейчас же! Немедленно! Гаспар, настраивай паруса.

Гаспар посмотрел на небо и согласно кивнул головой.

— Все правильно, — сказал он, — небо сухое. Дождя нет. Утром шторм будет. Ой-е-ей! Надо плыть.

И он стал грузить в кулас рыбу.

Спорщикам пришлось согласиться.

Готовиться к отъезду нам было незачем. Мы всегда были готовы к отплытию: стоило только отвязать лодки, сцепить их и поднять паруса. Мы так и сделали. Паруса были подняты, и наша флотилия, подгоняемая ветром, стала быстро удаляться от моря.

С небольшими происшествиями мы добрались до рыбной базы, пересели там на попутный катер и взяли курс на Астрахань.

Шторм свирепел не на шутку. В городском порту мы едва пристали к причалу. По реке разгуливали огромные волны, и нашему рулевому пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он высадил нас на берег.

Так неожиданно и экстренно закончилась одна из самых интересных охотничьих экспедиций, в которой мне довелось побывать.

Впечатления от нее были настолько ярки и так сильны, что даже после возвращения в Москву мне еще долго по ночам снились безбрежные просторы могучего Каспия, густые камышовые заросли дельты и яркое астраханское солнце. Когда-нибудь я обязательно побываю в тех местах еще раз.

В ПОЛОВОДЬЕ

Шумел ледоход. Огромные синеватые льдины, с глухим треском стукаясь одна о другую, нескончаемым потоком плыли по мутной воде разлившейся реки. С высокого правого берега отчетливо был виден их путь. Лед шел сплошной массой, льдина за льдиной, словно плоты, не расплываясь и не выходя за пределы быстрины. Только под кручами, там, где воронками крутились водовороты, льдины перемешивались и, вырываясь из русла, устремлялись в широкую гладь разлива. Начинало темнеть. Воздух посвежел. С реки тянуло туманом. Двое мужчин — один невысокий, плотный, светловолосый, с открытым скуластым лицом, одетый в милицейскую форму с погонами лейтенанта, другой худощавый, сутулый, бородатый, с гербом лесничего на фуражке — стояли на берегу и курили.

— Ну вот и к нам на север пришла весна, — довольно сказал лейтенант. — А стало быть, и