Вовка-центровой - Александр Санфиров

В классе было тихо, и раздавалось только тихое шуршание перьев по бумаге. Сидеть за партой было неудобно. Вовка в который раз оторвался от писанины и задумчиво прикусил зубами кончик ручки, который и так уже представлял собой сплошной огрызок. За окном было темно, мела метель, порывами ветра в стекло бросало тучу снежинок, которые, шурша по стеклу, падали вниз. Декабрь выдался на удивление снежным.

— Фомин, Володя, ты чего не работаешь? — спросила его учительница литературы Варвара Николаевна, встав около него и разглядывая каракули в тетрадке. — Время уходит, скоро урок заканчивается, а у тебя сочинение почти не написано.

Вовка тяжко вздохнул.

«Господи! Как было бы хорошо, если бы в вечерней школе не было литературы. И кто ее только придумал. Мало я мучился в прошлой жизни, так теперь и здесь пришлось писать сочинение. Ёлы-палы! Целую вечность про Печорина не вспоминал, а теперь хочешь не хочешь, а пиши», — опять подумал он.

Варвара Николаевна проследовала к столу и, закутавшись в шаль, уселась на стул. В это время Вовка почувствовал, как ему на колени что-то положили, он глянул и увидел там пару тетрадных листков, исписанных аккуратным округлым девичьим почерком. Он глянул на свою соседку Лена Климова усердно писала что-то в своей тетрадке. Заметив его взгляд, она прошептала, не поворачивая головы:

— Вова, это тебе, я вчера для тебя приготовила. Только аккуратней списывай.

— Спасибо, — чуть слышно прошептал он в ответ и, храбро вложив листы в свою тетрадь, приступил к списыванию.

Рука, которой он сегодня со всего маху ударился о бортик, распухла и посинела, но ручку держать могла. Он автоматически переписывал то, что ему подсунула Климова, и даже не пытался вдуматься в смысл текста. Ленка всегда писала сочинения на пятерки. Фомин в который раз подумал: «Повезло, что Климова сама села ко мне за парту».

И сам смутился от этих мыслей. «Чего радуюсь, девчонке пришлось из-за болезни матери идти работать, школу бросить, а я доволен: есть кому подсказать».

Он усердно списывал дальше и вспоминал прошедшие месяцы, которые пролетели в трудах и заботах. Их команда все же выиграла осенний турнир, в дополнительной игре обыграв команду ДЮСШ. Приходил Аркадьев и еще раз пытался уговорить Серегина уехать в Москву, с Вовкой он не разговаривал, но Анатолий Иванович рассказал, что настырный москвич выспросил всё про лучшего игрока команды. После турнира всё вошло в свою колею, вновь начались трудовые будни в качестве ученика токаря, тренировки и учеба в вечерней школе. Но физорг своей задумки не оставил и все же уговорил Павла Александровича не противиться переходу его сына на работу кладовщиком. Как потом признавался Вовке, он изрядно струхнул, когда тот при первом разговоре побагровел и послал его подальше.

— Я, Володя, подумал, что быть мне битым сегодня, — признавался Юрий Александрович впоследствии своему юному кладовщику.

— Да не, Юр Саныч, у меня батя отходчивый! — махнул рукой Вовка.

— Ага, отходчивый, — согласился физорг, — вот только когда над тобой такая махина нависает, поневоле задергаешься.

Так что вскоре пришлось Вовке прощаться со своим участком и наставником. Толик ему намекнул, что на сухую прощание не пройдет, поэтому пришлось идти с ним в рюмочную, где после двух стаканов вермута Семенов на удивление быстро опьянел, после чего Вовке пришлось вести его домой. Ковшов уже на следующий день узнал о таком событии, но особо по этому поводу не выступал. И на прощание пожелал отличной спортивной карьеры.

Тренировки команды продолжались до снега, а после того, как была залита коробка, ребята приступили к тренировкам на льду. И сразу выяснилось, что почти треть команды на коньках стоит неважно, что совсем не прибавляло оптимизма ни Вовке, ни тренеру.

А тут еще возникли проблемы с вечерней школой. Когда он собирался идти туда, казалось, что никаких затруднений у него не будет. И действительно, обширные знания и жизненный опыт сразу выделили его из массы рабочих, приходящих на занятия. Но оказалось, что в его памяти осталось далеко не всё, что нужно для хорошей учебы. Поэтому в первый месяц он удивлял учителей, которые его отлично помнили.

— Вова, — как-то сказала ему учительница химии Светлана Михайловна, которая в прошлом году была у него классным руководителем, — я тебя совершенно не узнаю, в том году ты, конечно, не блистал знаниями, но все же кое-что в твоей голове было. А сейчас такое впечатление, что ты всё напрочь забыл.

— Так и есть, — охотно согласился Фомин, — Светлана Михайловна, а вы помните, что со мной летом случилось?

— Ой, Вова, прости меня, пожалуйста, — заволновалась учительница, — у меня совсем из головы вылетело, что у тебя была амнезия. Тебе теперь придется потрудиться, чтобы наверстать все, что ты когда-то выучил.

Светлана Михайловна в учительской, наверно, обсудила это со всеми преподавателями, и они старались во всем помочь Фомину. Однако учительница литературы, наверно, шестым чувством чуяла отношение своего ученика к ее предмету. Поэтому в классном журнале напротив его фамилии по литературе стояли двойки вперемежку с редкими тройками. А первое его сочинение она с удовольствием прочитала вслух под смешки одноклассников.

Но все же ему повезло. В один прекрасный вечер, когда почти все уже сидели за партами, двери класса отворились и в них вошла Лена Климова. По рядам пронесся гул, разновозрастный контингент класса с интересом разглядывал красивую девочку. Она в свою очередь окинула взглядом парней и решительно направилась к парте Фомина.

— Вова, здравствуй, ты здесь один сидишь? — тихо спросила она.

— Один, — выдавил тот.

— Ну, вот и хорошо, я сяду с тобой, — заявила она и решительно уселась за парту.

Сзади послышался завистливый шепот.

— Конечно, вся школа знает, что Ленка по Фомину сохнет.

Вовка повернулся, и шепоток сразу прекратился.

Лена сидела молча, смотрела на доску, и только ее покрасневшие щеки выдавали волнение.

Когда Фомин немного пришел в себя, то сразу спросил:

— Лена, что случилось, почему ты пошла в вечернюю школу?

Та укоризненно посмотрела на него.

— Послушай, Вова, как ты живешь? Вообще не знаешь, что в поселке делается, — сердито сказала она, — я думала, что все слышали про нас.

— Леночка, — прошептал ей в ухо Фомин, — ты знаешь, мне так некогда, что прихожу домой и сразу вырубаюсь. Нет времени ни на что, а на сплетни и тем более.

В это время в класс вошла учительница, они встали, загремев крышками парт, и разговор пришлось прекратить.

После уроков они пошли домой вместе, получилось это вроде само собой. По дороге говорила в основном Лена, она рассказала печальную историю, что ее маме не так давно сильно не повезло, на ногу свалилась тяжелая чугунная отливка, перелом был сложный, и в больнице хотели вообще ампутировать конечность, но все же поставили гипс, а доктор сказал, что работать, как прежде, она не сможет. И теперь они с тревогой ждут снятия гипсовой повязки.

— Ты знаешь, Вова, — говорила Лена, — я сразу после этого пошла в заводоуправление, и меня взяли на мамино место, та, конечно, была против, но сделать ничего не могла.

Пока Климова выкладывала ему эту историю, Вовка вспомнил, что уже слышал дома об этом случае, вот только ему было в то время не до этого события, а потом оно и вовсе вылетело из головы.

…Резко зазвенел звонок. Учительница пошла вдоль рядов, собирая тетради. С вздохом облегчения Фомин дописал несколько слов, незаметно вытащил листки и сунул их в ящик под парту.

— Ну как, Володя, ты успел закончить работу? — ехидно спросила Варвара Николаевна. — Надеюсь, на этот раз ты смог раскрыть образ Печорина? Удивительно все же, с грамотностью у тебя дело обстоит неплохо, хотя над синтаксисом работать и работать, а вот писать сочинение совсем не можешь. Бери пример со своей соседки. Лена, взяла бы ты над ним шефство, что ли? Попробуй его подтянуть немного, скоро четверть заканчивается, а у него по литературе двойка намечается.

— Хорошо, Варвара Николаевна, — примерно ответила Климова и согласно кивнула головой.

Когда спускались по лестнице, мимо них, громыхая по ступенькам, с хохотом промчались несколько парней из Вовкиной команды. Они уже давно не предлагали ему ходить вместе домой. Все знали, что у него есть для этого спутница. Но когда Вовка подавал Лене пальто, один из парней, уже выбегая в двери, крикнул:

— Вовка, завтра приходи на работу пораньше, ты обещал, что с утра доделаем щитки для вратаря и ловушку.

Фомин поморщился, травмированная рука болела все сильней.

«Ладно, намажу на ночь растиркой, — подумал он, — с утра еще поработаем над доспехами. К тренировке разойдется».

Когда физорг звал его на работу, то, конечно, обещал почти золотые горы и манну небесную. Ничего, конечно, такого Вовка не ожидал, но на него вдобавок свалилась забота по экипировке своей команды. Он, когда начал работать кладовщиком, не знал никого и ничего. Работать было неимоверно трудно. Для начала никто из тех, с кем ему приходилось общаться, не воспринимал его всерьез. Только сейчас, через три месяца, он потихоньку начал обрастать нужными связями и налаживать снабжение, и даже пользоваться определенной известностью в специфических кругах. Нигде ничего просто так достать было нельзя. А формы для хоккеистов не было вообще. Поэтому почти всё пришлось делать самим. Он привлек к этому несколько человек, у которых росли руки из нужного места, но все равно свободного времени у него не оставалось совсем. Но все же он, вспоминая свою первую юность, понимал, что быть кладовщиком спортивной базы большого завода гораздо лучше, чем кладовщиком, который когда-то был у них в спортивной школе. Иметь большой завод за своими плечами совсем не то, что какое-то роно. Всегда находились варианты для нужных обменов и прочего. Поэтому сейчас ребята катались на вполне приличных коньках, а не на тех страшилищах, которые валялись в куче хлама, которую он давно разобрал и списал. Хотя Юрий Александрович горестно кричал, что это хорошие коньки, только немного ржавые, и отличные ботинки, ну а то, что в носах у них дырки, в которые вылезают пальцы — это ничего страшного. Все в таких играют.