Ф. М. - Борис Акунин

– Перестаньте издеваться! Саша такую муку выдержала! Вы обещали сказать, где рукопись, а сами…

– Да я уже почти всё сказал. Осталось только про «Рорикон»… – Морозов засопел, не очень старательно имитируя оскорбленные чувства. – Хотел подать красиво, изящно, с выдумкой. Всю ночь готовился. Но раз вам невтерпеж, конец лекции скомкаю.

Он на несколько секунд замолчал, щурясь. Потом скороговоркой выпалил:

– Нимфетка минус дурацкое уменьшительное плюс город, где родился император-эпилептик… Теперь уже совсем всё.

– Ч-что?

Николас и Саша переглянулись.

– Собирался сформулировать пояснее, но вы сами виноваты – перебили меня. Катитесь к черту, я спать буду. – Больной вытянул шею и заорал. – Санитар! В кровать хочу!

Больше они из маньяка ничего не вытянули.

Саша выглядела совершенно потерянной.

– Я ничего не поняла. Лекция – это тоже была загадка? Но как ее разгадывать? – шепнула она, когда выходили из палаты.

– Ничего, как-нибудь, – с фальшивой бодростью уверил ее Ника. – Это моя профессия. Пока не найду ответа, не сдамся.

Девушка вдруг ни с того ни с сего всхлипнула.

– Простите меня, я такая плохая… Меня Бог накажет, я знаю.

– Из-за трехсот долларов, что ли? – Фандорин полуобнял ее за плечо. – Так вот из-за чего вы себя ужасной грешницей считаете и всё у Бога прощения просите? А по-моему, вы святая. Честное слово.

Она вырвалась, побежала прочь по коридору, утирая слезы.

Таких девушек на свете больше нет, думал он, глядя ей вслед. Раньше, во времена Федора Михайловича были, но давным-давно повывелись. Лишь одна каким-то чудом уцелела.

– Гм-гм, – раздалось откуда-то сбоку глуховатое покашливание.

У окна стоял сивухинский телохранитель, почти сливаясь с коричневой шторой в своем строгом костюме.

– Господин Фандорин… – Ну и взгляд – мороз по коже. – Олег Аркадьевич просит вас заглянуть к нему в палату.

И не дожидаясь ответа, пошел вперед. Ни тени сомнения, что Николас может за ним не последовать.

Ника разозлился: надо же – «Олег Аркадьевич»! Не идти что ли за этим Азазеллой, пусть знает свое место. Но вспомнил худенькое личико малолетнего «гения», и стало жалко паренька.

Пошел.

Спустились на первый этаж, пересекли широкий центральный коридор, зачем-то вышли во внутренний двор.

Оказалось, что «палата» спонсорского отпрыска – отдельное здание, разместившееся в глубине сада. Собственно, не здание, а что-то вроде ангара, очертаниями и размером напоминающего крытый теннисный корт.

– Как же он тут без окон? – спросил Ника у спины телохранителя.

Игорь не ответил. То ли счел ниже своего достоинства, то ли не любил попусту болтать языком. Все равно минуту спустя посетитель увидит всё сам.

Наследник вольного каменщика устроился в гигантской «палате» своеобразно. Свет проникал сверху, через застекленный потолок. Вдоль металлических стен тянулась галерея, к которой вела легкая лестница. Там, наверху, всё было залеплено яркими афишами и постерами с изображением бэтменов, бекхэмов и прочих персонажей современного подросткового пантеона. Внизу же без какой-либо системы и видимой логики была расставлена разномастная мебель и аппаратура: несколько столов, железные и кожаные стулья на колесах, компьютеры, акустические системы, еще какая-то техника. Два или три автомата с соками и колой, мини-мотороллер, всякий спортивный инвентарь, а на самом почетном месте скалила зубы огромная пластиковая Годзилла.

Годзилла

Хозяин всего этого хлама сидел спиной ко входу и сосредоточенно мастерил что-то на верстаке, время от времени сверяясь по мудреной схеме на мониторе.

Какое причудливое сочетание взрослости с инфантильностью, подумал Николас. Наверное, таким же был вундеркинд Самсон Фандорин, который, если верить семейному летописцу, в двенадцатилетнем возрасте изобрел летательный аппарат наподобие дирижабля и летал на нем над уральскими горами.

– А, Николай Александрович, – сказал мальчик. – Спасибо, что согласились зайти. Я бы сам к вам вышел, но здесь… лучше.

Вдали от отца он держался совсем иначе. Спокойнее, естественнее, взрослее.

– Почему «лучше»?

Паренек сказал Игорю:

– Можешь идти на место.

– Хорошо, Олег Аркадьевич.

Ну и нравы, слегка поморщился Николас. Мальчишка взрослого мужчину зовет на «ты», а тот его по имени-отчеству. Правильно сказано: худший воспитатель – богатство.

Игорь удалился в угол и сел к столу, сплошь уставленному какими-то хитрыми приборами. Там же на полу лежал аккуратно свернутый спальный мешок.

– Спартанец, – усмехнулся Олег, поймав взгляд Фандорина. – Довольствуется малым.

– Капитально вы здесь обустроились.

– Мой второй дом. – Подросток исподлобья смотрел на гостя. – Две недели дома, две недели здесь.

– Извините, но… от чего вас все-таки лечат?

– От разного. – Олег отвернулся, стал свинчивать какую-то штуковину, похожую на детский водяной пистолет. – Роды были неудачные, мать подорвала здоровье, недолго потом жила. А я получился ходячее недоразумение. Всё во мне не так. Позитивист папочка со своим непотопляемым оптимизмом уверяет, что я – аномалия со знаком плюс. – В голосе мальчика прозвучала насмешка, но не злая, а, пожалуй, ласковая. – Но вопрос остается открытым. Сейчас, по плану великого доктора Зиц-Коровина, мне колют гормональные препараты. В следующий раз будем регулировать сон. Я – урод, посплю полтора – два часа, и мне хватает. А великий доктор Зиц-Коровин считает, что в этом одна из причин болезни. Буду учиться дрыхнуть по восемь часов в сутки, как все нормальные люди. У великого доктора Зиц-Коровина на мой счет большие планы. Вторая пятилетка к концу подходит, третья на носу. Без финансирования Центр физиологии мозга не останется.

Фандорин хотел спросить, почему Олег так ожесточен против главврача, но решил с этим подождать. Подросток позвал корифея добрых советов неспроста. Если хочет что-то рассказать, не стоит его подгонять.

– А что вы такое мастерите?

– Дурью маюсь. Прочитал, что японцы изобрели полимерную нить сверхбыстрого растяжения-стягивания. Изобрести изобрели, а как использовать, пока не придумали. Попросил папу выписать мне образец. И сделал игрушку, занятную.

Он поднял пластмассовый пистолетик, нажал кнопку, и из дула вылетело что-то маленькое, блестящее. Приглядевшись, Николас увидел, что это присоска на тонкой блестящей нити. Присоска впилась в корешок книги, лежавшей на диване, метрах в трех от стола.

– Теперь включаем стягивание…

Олег нажал кнопку еще раз – и книга оказалась у него в руке.

Запрокинув голову, паренек беззаботно расхохотался.

– Говорю же, дурью маюсь. Что с меня, аномального, взять?

– Но это совсем не дурь! – пришел в восхищение Фандорин. – Великолепное изобретение! Например, пригодится людям, которые не могут передвигаться. Да мало ли, как можно использовать такой чудо-инструмент!

Но Олег лишь махнул рукой.

– Ерунда всё это… – Он оглянулся на Игоря, потом на дверь и понизил голос. – Я вас не для этого… Я поговорить хотел. Так, вообще… А то не с кем. Не с Игорьком же. А у вас лицо такое, ну, как будто вы слушать умеете. И болтать потом не станете.

Фандорин поневоле почувствовал себя польщенным. Да и жалко было этого наследного принца, запертого в своих технохоромах, как в золотой клетке.

– Хотите поговорить по душам? – улыбнулся Ника мальчику. – Что ж, давайте попробуем.

Но разговора не вышло.

Лицо Олега внезапно изменилось – стало отчужденным, замкнутым.

– Не сейчас, – прошептал он. – Фарширователь мозгов пришел.

– Кто?

Оглянувшись, Ника увидел в дверях фигуру в белом халате.

Доктор Коровин смотрел на шепчущихся собеседников с веселым удивлением.

– Подружились? Похвально, похвально… О чем беседуете? Можно мне тоже поучаствовать?

Какой уж тут разговор по душам.

10. Фланговый маневр

Новая загадка оказалась не в пример труднее первой. Вызвали из засады в Саввинском переулке Валю (за Рулетом теперь пускай люди Аркадия Сергеевича охотятся), до вечера втроем просидели в офисе, но так ни до чего путного и не додумались. Распечатали весь текст гнусной лекции, крутили его и так, и этак. Всё впустую. До последней шарады, про нимфетку, вообще не добрались. Разошлись одуревшие, унылые, чтобы снова собраться завтра в десять.

А наутро, когда Николас одевался, из кармана брюк выпал дублон и закатился под кровать. Магистр долго стоял на четвереньках и, чертыхаясь, шарил рукой по пыльному полу. Проклятая монета словно пропала. Пришлось отодвигать кровать. Увидев, как под плинтусом тускло поблескивает желтый металл, Фандорин вдруг подумал: надо не перебирать слова, которые есть, а искать те слова, которые пропали!