Грани судьбы - Алексей Шепелёв

— Я слышал, твой народ не любит пиво, а предпочитает вино, — продолжал тянуть время волшебник.

— У меня нет народа, — холодно ответила эльфийка. — Я Приёмная Дочь Императора.

— Прошу простить меня, госпожа, — смешался Нурлакатам. Отповедь была совершенно неожиданной и очень эффектной.

— Ближе к делу, маг, — сурово произнёс отец Горак, поставив на стол кружку. — Сколько времени тебе нужно?

— Поможет ли мне госпожа в моих опытах?

— Об этом можешь не беспокоиться. Истребительница выполняет поручение Ордена и сделает всё, что ей будет приказано.

— Ты приказываешь мне помочь волшебнику, отец Горак?

— Именем Ордена — да.

— Смиренно повинуюсь. Все мои знания к твоим услугам, чародей. Только, увы, их не слишком много.

— Не следует скромничать, Инирэль, — инквизитор недовольно проводил взглядом молодого наёмника, по стеночки пробиравшегося к двери. Сказано же было этим болванам — стоять, нет, ходят, почти как у себя дома.

— Увы, отец Горак, мне ли не знать, сколь слабо моё волшебство, — печально качнула головой эльфийка.

Юноша тем временем добрался до ученика мага и о чём-то его тихонько спросил. Тот тоже шепотом принялся что-то объяснять. Истребительница выпрямилась.

— И, тем не менее… Начнём!

"Начнём — что?" — хотел поинтересоваться инквизитор, но не успел. Стоявший за спиной наёмник коротким ударом всадил ему кинжал в основания черепа. Кровь тут же залила ворот коричневого котарди, Горак клюнул вперёд и упал лицом на стол.

Нурлакатам успел понять, что эльфийка плетёт заранее выученное заклятье. И даже разобрал какое: разрушение магии. Ему даже хватило времени прийти в ужас: защищённый амулетами как от боевой магии, так и от ударов оружием, он оказался уязвим для согласованно работающих в паре мага и воина. Впрочем, даже внутренне холодея от страха, чародей боролся за свою жизнь: вызубренное заклятье умножение образа должно было дать ему шанс на спасение, если бы он успел его произнести. Но Истребительница успела раньше.

Уршита словно накрыло холодной волной, а в следующее мгновение в его тело вонзились два кинжала. Глид ударил мага в шею, а Олх — под лопатку, в сердце. Смерь пришла мгновенно, последнее слово заклинания замерзло на побледневших губах. Захлебываясь кровью, Нурлакатам повалился на пол.

Решу помощь тоже не понадобилась. Услышав сигнал, он ударил бородатого собеседника, объяснявшего ему, где можно справить малую нужду, коленом в пах и одновременно — кулаком под дыхалку. Со стоном выпустив воздух, маг повалился вперёд, а юноша, скользнув в сторону, перехватил ему правую руку, и едва тело коснулось пола, вскочил бедняге на спину, выкручивая руку, а левой ладонью зажимая рот.

— Глид, дверь! — скомандовала Льют, поднимаясь с табуретки.

Рослый северянин с неожиданным проворством подсачил к двери в комнату и застыл рядом с окровавленным кинжалом в руке. Эльфийка с наигранным спокойствием подошла к придавленному к полу ученику Нурлакатама. Йеми оказался рядом чуть раньше, присел рядом и за волосы приподнял голову южанина.

— Хочешь жить — делай, как тебе говорят. Я — маг, и посильнее твоего прежнего хозяина. Видел, что с ним стало?

Бородатый что-то неразборчиво промычал и тряхнул головой, выражая полную покорность.

— Отпусти ему рот, Реш.

— А он не станет колдовать? — в голосе юноши проскользнуло тщательно скрываемое опасение.

— Пусть только попробует, — хмыкнула Льют. — Поднимите его.

Йеми и Реш поставили бородатого мага на ноги. Тот был бледен, тяжело дышал и испуганно шарил глазами по комнате. Вид окровавленных трупов Нурлакатама и Горака храбрости ему явно не прибавил.

— Сейчас ты отведёшь нас к комнате, где твой господин прячет девочку. И, если попробуешь поднять тревогу, или сработает хоть одна ловушка, то умрёшь первым. Понял?

— Да, госпожа. Но внутри башни ловушек нет.

— Тем лучше для тебя, — хладнокровно ответила Льют. — На каком этаже держат девочку?

— На пятом.

— Сколько в доме слуг?

— Четверо, но все они на первом этаже. Сюда, на второй, они поднимаются только если их позовет учитель или я от его имени, а заходить выше им запрещено.

— Твой учитель никого и никуда больше не позовёт, — зло усмехнулся Йеми. Месть состоялась. Жаль, конечно, что чародей принял смерть не от его руки, но, по любому, в могилу его свело именно похищение Рионы.

— Значит, мы можем не опасаться, что трупы обнаружат раньше, чем нам нужно, — по-своему понял его слова Бараса.

— Не слишком на это надейтесь, — покачал головой Олх. — Вот что, Глид, ты постой-ка на лестнице. Если кто из слуг будет подниматься — найди повод послать его обратно вниз.

— Как скажешь, Скаут.

Северянин вышел из комнаты.

— Ладно, пошли, — скомандовала Льют ученику мага. — Твоя жизнь в твоих руках.

Йеми легонько кольнул пленника в бок кинжалом. На всякий случай. Тот нервно сглотнул и, с трудом переставляя ватные ноги, пошёл к лестнице наверх.

— Шесть дюжин, отец Сучапарек.

Флип левой рукой отёр со лба пот. Подмастерье, на долю которого выпала последняя дюжина ударов, старался изо всех сил. Если поначалу стойкость маленького гладиатора внушала уважение, то дальше уже вызывала только раздражение. Ну, вытерпел первую дюжину, молодец. Доказал всем, что настоящий мужчина и воин, даром что ребёнок. Доказал — и хватит. Покайся, расскажи всё как есть, глядишь и выйдет тебе снисхождение. Брат Бодак, храни его боги, человек без жалости и милости, настоящий палач, зверюга, но Верховный Инквизитор — с понятием. Мальчишка ведь не нечка поганый, человек. Человека и помиловать могут, если искренне покается, да и для дела окажется полезен. А из такого упёртого парня могла быть польза. Отдали бы в орденский приют, обучили бы, дурь из головы выбили — и вырос бы достойный воин. Инквизитором, конечно, он бы не стал — недостоин, а вот рыцарь ордена из мальчишки мог бы получится. Если бы дурость парня не была равна его упорству.

Накануне подмастерье пытался объяснить дурачку, как надо себя вести, но тот ничего слушать не захотел. Ну, вот теперь и искровянили всю спину. А он всё молчит и молчит. Чего добивается? Чтобы пятки прижгли, что ли? А может, сознание потерял от боли? Хотя, перед каждой дюжиной ударов палачи поднимали мальчишке голову, проверяли, в себе ли. Был в себе.

Сучапарек, нервно расхаживающий по пытошной, подошел к столу, схватил мальчишку за волосы и дёрнул вверх, задирая голову.

— Ну, говорить будешь?

— Я говорю: улетел дракошка… — слабо выдохнул мальчишка.

— Вот щенок… — Верховный Инквизитор сильно ткнул дикарёнка лицом в стол.

И не очень удивился, услышав в ответ:

— Я не щенок, я — волчонок.

Дерзкий юнец. Но что с ним делать? Отправить мальчишку обратно в камеру Сучапарек уже не мог, это означало признать полное поражение. Имп с ним, пусть сегодня уж не выдаёт своих сообщников, но корчится от боли и орать он просто обязан. Не хочет — надо заставить. Только как это сделать?

Верховный Инквизитор окинул взглядом иссечённую спину маленького раба. Дальше пороть слишком рискованно. Слишком легко нанести такое увечье, что придётся потом над щенком молитвы об исцелении читать, дело неприличное. А то и вовсе помрёт прямо под плетью. Брат Бодак, конечно, палач опытный, но уж больно легко ребёнку хребет перешибить, кости-то хрупкие.

Сучапарек окинул взглядом пытошную, прикидывая, что делать дальше. Очень не хотелось прибегать к сильнодействующим средствам. Вообще говоря, регламент позволял, только выглядело это как-то недостойно. Чтобы расправиться с крысой, дом не поджигают, хватит с неё и куска отравленного мяса или крысоловки. Вот и не хотелось ради пусть и упрямого, но мальчишки калить железо. Должно его взять что-нибудь попроще. Перчатку железного человека ему примерить? Тоже многовато будет. На дыбу вздёрнуть? Пожалуй, это пойдёт. Или, ещё лучше…

— Что прикажешь, отец? — преданно поинтересовался брат Бодак, поняв, что Верховный Инквизитор Толы принял решение.

— Посолите его! — коротко бросил Сучапарек.

— Овдермос, давай соль, — скомандовал палач.

Молчаливый подмастерье снял с полки круглую высокую коробку, откинул крышку и зачерпнул пригоршню крупной морской соли.

— Ну, сыпь, чего смотришь, — велел Бодак.

Мальчишка забился, затрепетал всем телом, словно брошенный на берег карп, но кожаные путы на запястьях и лодыжках держали крепко. В хозяйстве палачей Вальдского замка всё было поставлено серьёзно и обстоятельно, не то, что у городских. Те, позорники, весны три назад умудрились подарить жизнь приговорённому к повешенью ворюге: прелая верёвка оборвалась, а по местным обычаям в таких случаях висельник получал свободу. Бодак такого безобразия никогда бы не допустил. Ремни, которыми привязывали к столу для порки, выдержали бы порыв огра, не то что сопливого мальчишки. И плётка была в надлежащем состоянии, и соль силы не потеряла: видно было какая боль терзала парня. И всё-таки он молчал.