Екатерина Медичи - Владимир Москалев

— Перестаньте бегать, кардинал, — вскинула на него глаза королева-мать. — Ваши антипатии к обвиняемому давно известны.

И она снова перевела взгляд на Лесдигьера, молча и невозмутимо стоящего перед ними всеми.

— Значит, причиной убийства капитана Монтескье явилась не личная месть?

— Нет, мадам. Я отомстил ему за смерть своего собрата по партии.

— Бывшего собрата, хотели вы сказать?

— Ваше величество, я рожден в семье гугенота, и переменить для меня религию вовсе не означало отречься от веры наших отцов и соратников по оружию. Я стал католиком, потому что вы этого захотели, но в душе я остался гугенотом, и смерть принца Конде для меня была равносильна смерти собственного брата, которого я горячо любил.

— Он признался, признался! — снова вскочил кардинал. — Он сделал это для того, чтобы завладеть наследством госпожи де Савуази, а потом передать его гугенотам!

Екатерина понимала, что стоило ей спросить, прав ли кардинал, как участь Лесдигьера будет решена, потому что он скажет правду.

Помня предсказания итальянских астрологов, она не стала задавать этого вопроса.

Кардинал же не унимался.

— Ну скажите, разве я не прав? — верещал он, бегая вокруг пленника и пытливо заглядывая ему в лицо. — Скажите же, скажите им! Что же вы молчите? Боитесь сказать правду?

Лесдигьер так посмотрел на него, что кардинал в смятении отшатнулся.

— Я буду отвечать только моему королю и вдовствующей королеве.

— Ваш вопрос неуместен, кардинал, — произнесла Екатерина. — Вы ворошите дело прошлогодней давности, о нем все уже забыли.

— Но о нем не забыла святая инквизиция, которая все еще разыскивает убийц преподобного отца Барреса.

— Полно, кардинал, вы ведь знаете, что в этом деле замешаны какие-то бродяги, обычные ночные разбойники. Следов их не обнаружили, но нашлись очевидцы, утверждавшие, что все было именно так. Кардинал не сдавался:

— Да, но кто может утверждать, что эти бродяги не были подкуплены самим Лесдигьером? А эти очевидцы? Может быть, их тоже подкупили, чтобы они дали заведомо ложные показания?

— Вы имеете тому доказательства?

— К сожалению, нет… Но при желании их можно добыть.

Екатерина усмехнулась, вздохнула и произнесла, бросив взгляд на сына:

— С вашим аналитическим умом, ваше преосвященство, быть вам только великим магистром ордена святой инквизиции, либо, на худой конец, одним из его членов. Только там, насколько мне известно, судят человека без всяких доказательств его вины, а если они требуются, их выдумывают сами.

Кардинал вдруг вскочил с места и тут же оказался рядом с Карлом IX.

— Спросите его вы, сир! Ведь Лесдигьер отдал золото баронессы гугенотам, которые воспользовались им для борьбы с вами! Спросите его, так ли это?

Но Екатерина не зря с минуту тому назад поглядела на Карла. Научившись распознавать эти взгляды и читать в глазах матери то, чего она не могла сказать, Карл мгновенно понял ее, ударил по столу рукой и высокомерно произнес:

— С каких это пор, господин кардинал, вы приказываете королю Франции!

Кардинал побагровел и сделал шаг назад. Карл в свою очередь шагнул вперед.

— Или власть церковная с некоторых пор в нашем государстве стала выше власти светской? Власти короля!

Кардинал добрался до своего места и тяжело сел, почти уничтоженный. Король вплотную подошел к нему и, что называется, «добил»:

— И какое вам, собственно, дело до золота госпожи де Савуази? Уж не собирались ли вы сами воспользоваться им, для чего и прибегли к услугам инквизиции, которая обвинила баронессу в колдовстве и пособничестве гугенотам?

— Клянусь вам, сир, если это и так, то я собирался использовать эти деньги исключительно в целях блага государства…

— Кто вам поверит?

Возгласы одобрения прокатились по рядам слушателей, стоявших в отдалении. Воодушевленный этим, король продолжал:

— Замолчите, господин кардинал, иначе я отправлю вас на войну, и вы будете отстреливаться, сидя в окопе, от неприятельской пехоты. Только оттуда, боюсь, вам вряд ли удастся вернуться живым.

Кардинал, наконец, замолчал и уже надолго. Воевать он не любил и не хотел, это было всем известно.

Карл IX вернулся на свое место. Проходя мимо Лесдигьера, он остановился. Их взгляды встретились. Все еще взбешенный только что произошедшей сценой, Карл повернулся к кардиналу:

— Господин Лесдигьер — солдат и патриот своей родины, всё его тело в шрамах, всю свою жизнь он провел на полях сражений, а где провели ее вы?

И он чуть было не выкрикнул: «В постели моей матери!» Он уже раскрыл рот, собираясь в безотчетном порыве бешенства произнести именно эти слова, но Маргарита, угадав намерение брата, крикнула:

— Карл!..

Король повернулся, увидел ее взгляд и все понял. Екатерина Медичи облегченно вздохнула, ее дети тоже. Карл сел на свое место, рядом с Марго. Взгляд матери, обращенный на него, выражал бесконечную благодарность и любовь.

— Ты молодец, брат, — шепнула ему на ухо Марго.

Окрыленный этими словами, Карл чуть было опять не пошел на кардинала, но сестра удержала его за руку.

— Однако убит был все же Монтескье, — громко произнесла Екатерина, — а мой сын вернулся живым и невредимым, да еще с победой над нашим общим врагом. Это радостное событие, я полагаю, не стоит омрачать судом над человеком, вся вина которого состоит в том, что он честно исполнял свой долг солдата по отношению к своему единоверцу, пусть даже нашему врагу.

Неожиданное резюме, и вызвано оно было тем, что она, женщина суеверная, боялась противиться предсказаниям астрологов в отношении судьбы Лесдигьера.

— Но нельзя забывать и того, что принц Конде был моим дядей, — поддержал ее король, — и, убив Монтескье, господин Лесдигьер, таким образом, отомстил убийце одного из членов нашего королевского дома. Я от души прощаю своему дяде его былые прегрешения против дома Валуа, он был веселый и добрый человек, душа его уже на небесах, Бог позаботится о ней. И я прощаю господину Лесдигьеру убийство какого-то негодяя, посмевшего поднять руку на принца королевской крови, вместо того чтобы взять его в плен и привезти на наш суд.

И тут Генрих Анжуйский не выдержал. Ему бы промолчать, чтобы не омрачать день собственного торжества, но Анжу вспомнил об обидах, ему нанесенных, и горячо заговорил:

— Честное слово, просто диву даешься! Можно подумать, мы собрались здесь только для того, чтобы поносить друг друга и оправдать мятежника, посмевшего публично оскорбить особу брата короля!

Все замерли. Это было новое обвинение. Человеку, посмевшему оскорбить принца королевской крови, грозило публичное наказание кнутом на площади, лишение его дворянского звания и титулов и длительное тюремное заключение.

Кардинал, услышав это, поднял голову и потер руки, убеждая себя, что это еще не конец.

Король подался вперед и уставился на пленника, не веря своим ушам.

— Это правда, капитан? — спросил он. — Вы действительно оскорбили моего брата?

— Да, государь, — ответил Лесдигьер.

Карл переглянулся с матерью. Она побледнела. Такого поворота событий она не ожидала. Приходилось начинать все сначала.

Король был даже рад этому и от души поблагодарил бы Лесдигьера, окажись они с ним наедине. Но нельзя было оставлять безнаказанным такой проступок в присутствии всего двора, это весьма дурно могло сказаться на чести членов королевской семьи, которую король всегда должен был свято блюсти.

Маргарита, зная об этом, с досады стукнула кулачком по подлокотнику кресла. Король откинулся назад, слова не шли у него с языка. Франсуа Алансонский только криво усмехнулся. Теперь за дело пришлось браться самой Екатерине. Но она не была бы истинной флорентийкой, если бы позволила признать себя побежденной. И, пользуясь правом адвоката — как выражаются судейские — «выворачивать факты наизнанку», она в полной тишине спросила:

— Что же это были за оскорбления, господин Лесдигьер? Можете ли вы повторить их?

— Позвольте мне ответить за него, — торопливо произнес Генрих Анжуйский, но Екатерина остановила его движением руки:

— Нет, сын мой, говорить будет обвиняемый. Это его право, и мы не смеем ему в этом отказать. Говорите, капитан.

— Я назвал его гнусным негодяем и подлым убийцей, а потом проклял его. Если позволите, ваше величество, я расскажу вам вкратце все то, что этому предшествовало.

И он рассказал о том, как Конде пленил ее сына, как взял с него честное слово и как подло и с чьего согласия был убит, — одним словом, поведал все то, что недавно случилось.

Лесдигьер говорил долго. Никто не посмел прервать его ни словом, ни жестом. Когда он закончил, тишина в зале стояла такая, будто он давно был необитаем, как во времена Меровингов.