Диаспора - Борис Иванов

«Как всегда, — подумал Кай, — частная инициатива идет далеко впереди государственных служб. Пока управление с контрразведкой раскачиваются и теряют деньги и человеческие жизни, шустрые ребята из сыскных агентств уже внедряются в здешнюю наркомафию, да еще и гонорары получают от Диаспоры...»

— Меня всего несколько часов назад «сдернули» с моего участка и определили командовать бригадой из четырех человек — два землянина и двое местных. Теперь с вашей помощью мы должны будем провести операцию, предложенную федералами, — в вашей теперешней редакции... С некоторыми поправками и дополнениями — учитывая интересы хозяев планеты.

Один из этих хозяев с удовлетворением завозился на своей жердочке.

— Ваш корабль, точнее его «груз», — продолжил Яснов, покосившись на него, — как вы и предлагаете, будет служить приманкой для верхов здешней наркоторговли. Если нам удастся убедить этих бонз в том, что корабль потерян, а о его грузе никому ничего не известно, то они в лепешку расшибутся, чтобы взять этот куш. И, учитывая, что СМИ их будут подстегивать сообщениями о поисках «потерпевшего аварию» «Ганимеда», они пойдут на определенный риск. Вот тут в дело входите вы, следователь... В качестве господина Крюгера — темной лошадки. До этого момента — все так, как вы и предлагаете в своей докладной записке.

— Я не настаивал на использовании именно моей кандидатуры для выхода на наркомафию, — заметил Кай. — Но, я вижу, вы склонны оказать мне определенное доверие, несмотря на гм... довольно сложные обстоятельства моего появления на планете. Постараюсь оправдать такое доверие...

— Не кокетничайте, господин следователь, — чуть иронически предостерег Ким. — Как вы сами понимаете, времени у нас нет совсем, и подготовить персонаж с легендой, на которую бы клюнули покупатели «пепла», мы просто-напросто не успеем. А ваша легенда не только готова, но и подтверждена — вы принимали покупателей на борту «Ганимеда», вы демонстрировали им товар...

— Остается дать им знать, что я м-м... готов к продолжению сделки, — согласился Кай, — и сочинить убедительную версию моих похождений за последние тридцать с небольшим часов. Мне это представляется нелегкой задачей.

— Вы правы, следователь, — согласился агент на контракте. — Эти люди... — он справился в разложенной перед ним распечатке, — Раковски и его шефы, без сомнения, сейчас строят предположения о вашей судьбе. И предположений этих не так уж много и наберется. Теоретически с вами должно было случиться именно то, что и случилось на самом деле: парашют капсулы спасения зацепился за эстакаду монорельса, и часа два вы провисели в девяти метрах над довольно пустынным шоссе. Потом прикатили контрразведка и спасатели и вас забрали сюда. Вам, кстати, объяснили, где вы находитесь?

— Не слишком подробно, господин Яснов...

— Это, так сказать, внутренний изолятор Службы безопасности Диаспоры. Контрразведка Инферны работает со Службой в тесном контакте. Кстати, очень удачно сложилось, что контрразведчики поспели раньше полиции. Иначе детали вашего гм... прибытия непременно бы попали во все здешние СМИ.

«Все, как и на древней матушке-Земле, — подумал Кай. — И не важно, кожей ты покрыт или хитином, и сколько там у тебя ноздрей. Все равно — пресса воюет с разведкой, разведка — с полицией, а все три, вместе взятые, морочат простых смертных, как им заблагорассудится...»

— Так вот, — продолжил агент, — сейчас посадка «Ганимеда» подается в новостях где-то пятым или шестым сюжетом. Не педалируется, так сказать. Официально вас не нашли. Прибывшие на четверть часа раньше полицейской бригады работники наземной Службы спасения обнаружили только пустую капсулу и не имеют ни малейшего представления о том, куда делся ее пассажир и зачем ему потребовалось скрываться. Точно так же только предположения строятся о месте посадки или катастрофы незаконно приземлявшегося корабля. Прессе подкинуты заведомо искаженные данные об ориентировочной траектории «Ганимеда». Но мы имеем дело далеко не с дураками...

— К сожалению... — согласился Кай.

— Нашему противнику, — Яснов кивнул куда-то в направлении сумеречно маячившего за окнами леса, — совершенно ясно, что Джону Крюгеру некуда деваться на Инферне. Если он не погиб или не попал в руки какой-то другой преступной группировки, то уже через несколько часов должен оказаться в руках полиции или какой-либо из спецслужб. Других вариантов просто не существует. Если только...

— Если только, — закончил Кай неоконченную фразу-намек, — господин Крюгер не подстраховался и не заручился сообщниками на Инферне. В Диаспоре.

Анатолий последними словами обругал свой ручной парализатор: подавать с его помощью сигналы можно было разве что колотя проклятой машинкой в медный таз — стреляла она практически бесшумно. Ни таза такого, ни чего-либо подобного у Смольского не было, тем не менее хоть что-то предпринять было необходимо. Чтобы окончательно не утратить связи с капитанской группой и с неведомо почему не отзывающимся Микисом, он принялся время от времени на ходу выкрикивать бесполезные, как он уже начал понимать, призывы — выйти на связь голосом или фонарем.

Впрочем, долго оглашать пространство безответными криками ему не пришлось. Не то чтобы заброшенный злою судьбою под чужие небеса литератор сорвал голос. Нет. Просто глухая тревога, ощущение чего-то или кого-то невидимого, но огромного, бесшумно — почти бесшумно — крадущегося по его следу, стало уже вполне осознанным чувством — страхом. И страх этот ледяной рукой сжал его горло, заставил притихнуть, съежиться, самому перейти на кошачий, крадущийся шаг... А еще свет, мерещившийся там, впереди, теперь словно материализовался, недвусмысленно обозначил себя неровным, жмущимся к каменистому ложу плато пламенем небольшого костерка. И темная — словно из сгустившейся мглы — человеческая фигура сгорбилась на камне совсем близко от этого огня.

«Если это Микис, — рассудил Смольский, — то, видно, он вконец отчаялся сам выйти на отряд. И где это он так шустро успел насобирать хвороста или еще какой-то горючей дряни на костерок-то? И еще — почему он даже не пытается нам пошуметь и выстрелов кэпа не слышит?» Он криво усмехнулся и сам себе ответил: «Да потому, что это не Микис. Как пить дать не Микис...»

Анатолий перешел на короткие, в десяток-полтора шагов, перебежки между скрывающими его валунами, а остаток пространства, отделявшего его от костерка, лишенный этих природных декораций, прополз по-пластунски, вжимаясь в неровности скального грунта. Фигура человека, скрючившегося на коричневом камне и неотрывно уставившегося в неровное, исходящее копотью пламя, стала хорошо различима только с расстояния десяти — пятнадцати метров. Смольский решил не валять дурака и, поднявшись с четверенек, окликнул странного типа. Тип не спеша совершенно спокойно обернулся к нему. Да, это был не Микис. Совсем не Микис.

Это была женщина. Точнее — девушка. Почти подросток. С лицом угловатым и измазанным маскировочной раскраской.

— Не кричи! — глухо произнесла она.

Была она худа, темна глазами и облачена в какой-то мехом наружу вывернутый тулуп. На голове же имела черной кожи косынку, туго перехватывающую коротко, вкривь и вкось остриженные, цвета воронова крыла волосы.

— Не кричи! — повторила она с ужасным акцентом. — Тут до черта всякого народа шастает. Ночи Туманов начались — теперь только держись...

Девушка внимательно присмотрелась к Анатолию:

— Да ты, друг, и вовсе зеленый... Ты б все-таки знак нацепил... А то примут за одиночку и грохнут как мальчика. Ты — в натуре — чей будешь?

— Свой. Собственный, — с раздражением ответил Анатолий.

— Не особенно хорохорься, парень, — посоветовала ему незнакомка. — Хотя, похоже... — тут она призадумалась. — Похоже, ты и впрямь работаешь в одиночку. Что, почуял в себе это и решил ни с кем не делиться? Сам найду, сам продам? Послушай, так не бывает. Знаешь, сколько таких умников, вроде тебя, здесь прикопаны — здесь и в отрогах... И на других плато — тоже. А жалко, между прочим, — ведь у каждого, пожалуй, Способность была... Дар... Ты возьми в ум — не пешком же ты сюда притопал. По цепочке прошел. Так ведь? И денежки зато немалые, верно, выложил... А раз так, то тот, кто у тебя денежки принял, тебя тут же и заложил. Или красной братии, или желтой. Ну, короче, уже «под колпаком» ты.

«Сегодня я рехнусь», — подумал Смольский.

Для него весь выдаваемый незнакомкой текст выглядел полнейшей ахинеей. Дело усугублял дичайший акцент, украшавший ее монолог. Ясно было только одно — его принимали за кого-то другого. Причем в этой роли он вел себя предосудительно и явно заслуживал за свои действия суровейшего порицания.

— И пушечку свою ты б убрал лучше, — посоветовала девица. — Засунь ее себе в штаны подальше, и лучше будет, если ты про нее позабудешь. Вообще, на хрен — понимаешь? А то пришьют тебя без разговоров. А обидно будет, если и в самом деле Способность у тебя...