Непобежденные - Владислав Бахревский

– Мне оскорбительно вести такие разговоры об отце Викторине. Да, не арестовали. Свели корову со двора, лишили жилья. Архиерей, слава Богу, догадался переместить батюшку из Огори в Людиново. Здесь как раз четырех священников арестовали. Я уж не помню, сколько успел отец Викторин послужить в Лазаревской церкви. Налогом задушили. Ушел на курсы счетоводов.

Митька придвинул стул ближе к Олимпиаде.

Положил руки на стол. Пальцы длинные, красивые. На лице тени, лицо тонкое.

– Хотите съездить в Германию? На месяц. Посмотреть, как люди по-людски живут.

– Какая Германия? Я помогаю хирургам отрезать руки и ноги, латать пробитые головы, доставать железо из легких, зашивать развороченные животы.

– Ты другой жизни хочешь? – Митька встал, глаза у него блестели.

– Не хочу. Я как все.

– На вид умная, но такая же русская дура, как твоя мудреная Азарова, как твой брат… – Вышел в коридор, надел шинель. – Мы с тобой у нас поговорим.

У двери повернулся, усмехнулся:

– Не прощаюсь.

Работа Иванова

Про угрозу свою Митька не забыл, но недосуг стало до больничных, чересчур грамотных медсестер.

Немцы готовились к великим успехам на фронтах. По их новым планам, Москва, даже не оккупированная армиями, должна вымирать от голода, как вымирает Ленинград.

Всего и нужно: оккупировать Кубань, Кавказ и оседлать плацдарм на Волге. Лишить Красную армию бакинской нефти, продовольствия с Кубани и приволжских областей.

Несколько батальонов прибыло в Людиново для разгрома партизанского края.

Семикилометровую прореху между Кировом и деревнями Большие и Малые Желтоухи немцам удалось ликвидировать.

Курганье, Куяву, Думлово заняли воинские роты и отряды полицаев.

Потери под Москвой, нескончаемая осада Ленинграда, перемалывание живой силы подо Ржевом для армий Гитлера были ощутимыми.

В Людинове появились чехи. Все подсобные работы – возчиков, интендантских служб – теперь были отданы русским военнопленным. В народе их называли легионерами.

Бенкендорф поручил Иванову заняться семьями партизан.

Работа закипела.

Полицай Иван Апокин доставил в кабинет Иванова учительницу Марию Петровну Воронкову.

– Ваш муж в лесу? – спросил Иванов из-за стола.

– Мой муж был направлен в Орел на курсы повышения квалификации. Я его не видела с октября сорок первого года.

– Может, он и учился. Как мины ставить.

– Мой муж – человек штатский.

– Назовите, Мария Петровна, семьи, где отцы или сыновья в партизанских отрядах. Пожалуйста!

– Откуда мне знать такое? Я детей учу.

– Вот-вот! Детям все известно, – медленно натянул на здоровую правую руку кожаную перчатку, вышел из-за стола, подошел к учительнице:

– Что вы стоите? Мне неудобно сидеть, когда вы стоите. Вот стул.

Учительница села, и он тотчас ударил ее в лицо.

– Господи! – охнула женщина.

– Бога вспомнили! – удивился Иванов. – Вы же советский педагог!

И еще раз ударил.

– Господи! – снова вырвалось у Воронковой.

Иванов возмутился. Затопал.

– Я так не могу! Я не могу выбивать у человека признание, если он поминает Бога. Я же православный! – Скинул перчатку, бросил на пол, наступил. – Немедленно покиньте помещение!

Учительница сидела, ожидая издевательств.

– Я сказал – уходите!

Поднялась, пошла к двери. Не окликнули. Вышла в коридор, спустилась с крыльца. Подвоха не было. Закрывая лицо руками, кинулась к двери.

Иванов, посмеиваясь, вошел в кабинет переводчиков.

Нина Зарецкая переписывала какую-то бумагу.

– Весна тебя любит! – сказал Иванов девушке.

– Почему? – серьезно спросила Нина.

– Да потому что ты – загляденье.

Нина зарделась. Не ожидала такого от палача. Знала: Иванов бьет почти всех, кого допрашивает.

– Выпиши мне пропуск.

– Куда?

– В дом твоего батюшки, но к тебе.

Вошла машинистка Анастасия Петровна:

– Иванов, ты ошибся дверью! Твой кабинет – прямо по коридору.

– Мне нужен адрес Екатерины Хрычиковой – супруги лейтенанта Красной армии.

Получил адрес, вышел. Было слышно его командирский голос:

– Сахаров! Сергей! Пойдешь со мной.

Анастасия Петровна смотрела на дверь, головой качала.

– Надругаются над молодой женщиной, а у нее двое ребятишек. Ах Митька, Митька! – И спросила Нину: – Ты слышала? Бенкендорф подарил Митьке квартиру на Второй Фокинской улице. Не хвалился?

– Не хвалился… В гости напрашивался.

Анастасия Петровна снова покачала головой:

– Красивый парень. Но мне страшно, когда он входит в нашу контору.

– А я – ничего! – пожала плечами Нина.

– Красота – твоя защита. Невинность. Но ведь это все – и соблазн. Берегись, девка!

Жена лейтенанта жила на втором этаже.

Допрос Иванов начал с порога:

– Кто из партизан бывает у тебя, Хрычикова?

– Какие партизаны? Вот мои партизаны, – показала на детей.

Младший еще дошкольник, старшему кутенку – лет восемь-девять. Иванов показал Сахарову на шифоньер:

– Погляди, не прячется ли кто?

Полицай распахнул дверцы.

– Прячется! – Снял с плечиков пиджак. – Бостон!

Примерил на Митьку.

– Годится! – решил Митька. – Как раз. Партизаны у меня всё выгребли. Как это у них называется?

– Конфисковали, – подсказал Сахаров.

– И мы конфискуем костюмчик. Так, дамочка-лейтенантша! Кто он у тебя? Покажи альбом!

Открыл. Глянул.

– Танкист! Окопы наши давит. Пушки наши сминает.

Ударил кулаком, целя в глаз. Женщина рухнула, но Сахаров ее подхватил, опустил на диван. Старший мальчик кинулся на Иванова.

– Ах ты моська! – Иванов пинком отворил дверь, швырнул мальчика на лестницу. Кубарем скатился.

Мать вскочила с дивана, но Сахаров заломил ей руку за спину. Иванов распорядился:

– Гаденышей отведи к ее сестре. Она через дом живет. А эту – в КПЗ.

Завернул костюм в скатерть и ушел.

Когда Хрычикову привели, старший следователь сначала ее изнасиловал, потом сам же бил кнутом.

– Это тебе за связь с партизанами.

На другой день снова порка. Бил Стулов. Старший следователь смотрел.

Передал заключенную полицаю Машурову:

– Яша, в этой камере партизаны твоих другарей из автоматов расстреляли. Поговори, Яша, с подружкой твоих обидчиков. Душевная, думаю, получится беседа.

Машуров бил кулаками, ногами. А как стемнело, женщину отпустили домой.

– Я бы тебя прикончил! – признался Иванов. – Комендант у нас сердобольный. Запомни своего спасителя: майор фон Бенкендорф. Детей твоих пожалел.

Непрошеные гости

Хрустальным мартовским вечером в дом под колокольней явились гости: инспектор Ступин и старший следователь Иванов.

Отец Викторин вечерню, утреню и обедню служил днем, вечером – комендантский час.

Ступин поставил посреди стола бутылку шнапса. Иванов, здороваясь с Ниной, попросил:

– Принеси две тарелки.

На одну положил великолепный бекон, на другую прямо из кармана насыпал шоколадных конфет.

Отец Викторин был озадачен, но молчал. Гостей пристыдила Полина Антоновна:

– Вы что – нехристи? Нынче Великая Среда, земные поклоны прекращены до Троицы, а вы – сало, водку!

– Промахнулись! – Ступин отнес шнапс в переднюю, спрятал в карман шинели. – Сало доброе, на Пасху покушаете… Мы согласны с Дмитрием Ивановичем на чаек.

– Чай подам! – сказала Полина Антоновна. – Но пост мы держим строго. К чаю – черные сухари.

Батюшка Викторин прочитал молитву, сел за стол.

– Отец Викторин, за какую сторону ты молишься? – спросил, улыбаясь, словно бы шуткуя, Ступин. – За тех, кто здесь, или за тех, кто – там?

– За всех батюшка молится! – отрезала Полина Антоновна. – Господь с Креста разбойника благословил.

– У немцев Пасха уже была, – сказал Ступин. – Как раз бои случились в лесу, а на нашу Пасху партизан, скорее всего, выкурят из Брынских чащоб. Получается, Христос немецкое оружие благословляет.

Нина принесла фарфоровый чайник, расставила чашки. Матушка на подносе подала сухарики и сахарин.

– А было когда-нибудь, – спросил Митька, – попы помолились – и вот она, победа?

– Было, – сказал Ступин. – И по-другому было: помолились, а враг стену развалил и всех верующих зарезал.

Отец Викторин намочил сухарь и теперь похрустывал.

– А ведь не хуже сала! – засмеялся Митька. Сухарики он грыз, и ему было вкусно, на Нину все поглядывал.

– Знаете, что я слышал? – спросил Ступин. – Хоть верьте, хоть не верьте! Сталин в кремлевских церквах молится.

– В соборах? – спросил отец Викторин.

– В тайных церквах, в самом Кремлевском дворце.

– О домашних царских церквах я читал когда-то у Забелина, – сказал отец Викторин. – Это не тайные, это внутренние церкви для семьи царя. Возможно, Сталин и бывает там, но кто это может знать?