У кого как... - Жанна Корсунская

— Конечно.

— А я пошутила.

— Что же тогда сверкает?

— Зеркала солнечных бойлеров. Их тысячи в Израиле. Почти на всех крышах. Чтобы в домах была горячая вода. От солнечной энергии. В полдень лучи солнца падают на эти зеркала под таким углом, что они сверкают, как бриллианты. Вам просто повезло с рейсом.

— Мне прежде всего повезло с вами, дорогая Яэль.

Глава 12. ГЕРА И АНЯ

Ставлю чемодан на тележку. А вдруг Фира приехала в аэропорт? Вдруг я увижу ее через несколько минут? Вливаюсь в поток выходящих людей. Просторный зал переполнен встречающими.

Отделяюсь от толпы, иду особняком, чтобы меня можно было легко заметить, и вдруг натыкаюсь глазами на свою маму.

Мне становится не по себе. Словно электрический заряд пробивает голову. Это правда: я вижу мою маму. Ее глаза, волосы, губы. Я вижу мою маму, но ей всего лет десять-одиннадцать, не больше. «Моя мама» тоже смотрит на меня. Наши взгляды соединяются.

«Не забудь, что ты летишь в страну сумасшедших», — звучит вдруг во мне голос Норы. «И что нужно делать?» — спрашиваю я. «Соображай сам».

«Моя мама» отделяется от толпы, идет мне навстречу. Подходит. Останавливается. Улыбается открыто, приветливо.

— Здравствуйте. Вас зовут Гера. Вы — мой папа. Мама говорила, что вы обязательно к нам приедете. Когда-нибудь.

— Скажи: тебя зовут Аней?

— Да...

— И ты — моя мама, то есть я хочу сказать, ты очень похожа на мою маму. Ее не было в живых в России, а теперь она словно ожила. Можно тебя обнять?

— Да...

Я беру ее на руки. Мою маленькую маму. Мою Аню.

— Ой, как интересно с высоты! Подержите меня еще.

— Называй меня на «ты».

— Беседер.

— А где Фира?

— У нее случилось большое несчастье. Вчера во время террористического акта погиб ее хороший друг. Мама сейчас в Хайфе у его родителей.

— Ты что же, одна приехала?

— Нет, с бабушкой. Ты не устал держать меня на руках как маленькую?

— Я и не заметил, что все еще держу тебя. А как ты меня узнала?

— Я тебя всегда знала. У меня твоя фотография над кроватью висит.

— Мама говорила тебе, когда именно я приеду в Израиль?

— Когда ты сможешь его понять.

— И тебе не казалось это странным?

— Нет. Это просто. Например, тебе дают драгоценный камень, а ты в них не разбираешься. Он необработанный, и не сверкает, и ничем тебя не привлекает. Ты думаешь, что это просто стекляшка какая-то, и выбрасываешь его в мусорный ящик. Что это значит?

— Что значит?

— Это значит, что тебе его дали рано. Ты еще не способен его понять. Объяснила?

— Да.

Мы подходим к Фириной маме. Я видел ее дважды, но она почти не изменилась с тех пор. Ее глаза излучают такое тепло, что я чувствую его кожей. Обнимаю ее.

— Мы сейчас поедем в Хайфу, ладно, бабушка?

— А как быть с чемоданом?

— Не беспокойтесь, Георгий Михайлович, я отвезу его в Иерусалим.

— Тяжело! Как вы одна?

— Таксист поможет.

Аня убегает купить кока-колу.

— Раиса Борисовна, как же так, я ведь ничего не знал про дочь!

— Это все Фирочка... Только вот смотрю я теперь на вас двоих и думаю: она была права. Тяжелый Фирочка путь выбрала к вашему сердцу. Долгий, нелегкий, но верный. Самый верный...

— Анечка так на мою маму похожа! Мистика...

— Гены...

...Всю дорогу в Хайфу я разговариваю с дочерью. Господи! Какое наслаждение! Словно возвращаю моей ушедшей мамочке все неотданное ей тепло и внимание. И как хорошо мне с ней! И ей со мной. За полтора часа дороги я влюбился в собственную дочь. У меня такое чувство, что мы вообще с ней никогда не расставались.

Поднимаемся по лестнице дома, указанного в адресе. Анечка только что рассказала, как она с подружками подшутила над мальчишкой из их класса. Хохочем. Вдруг она прикладывает палец к губам:

— Мы пришли в несчастье.

— Вообще-то, так не говорят по-русски... Но ты права. Нам нужен пятый этаж. Последний.

— Да. Знаешь, папа, я такая счастливая сейчас, что мне стыдно туда входить.

Она идет впереди. Я останавливаю ее, поворачиваю к себе, смотрю ей в глаза.

— Мне тоже стыдно. Но не только поэтому.

— А почему еще?

— Потому что...

— Я знаю. Потому что ты долго-долго не мог понять.

— Да... Аня, я тебя очень люблю.

— Я тоже, папа, тебя люблю. И уже давно, много лет.

Я снова беру ее на руки, прижимаю к себе. Рыдания сжимают мне горло.

— Не бойся, — Аня ласково гладит меня по голове, — мы теперь никогда не расстанемся. Правда?

— Правда.

Двери квартиры открыты. Два солдата выходят из нее. Их глаза опущены. Держу Аню за руку, хотя на самом деле сам держусь за нее, за ее хрупкую ладошку.

— Здравствуйте, а где Фира?

— На кухне. Проходите.

Идем на кухню. Фира сидит за столом рядом с рыдающей девочкой. Они плачут. Горько, безутешно, не замечая ничего вокруг.

— Мама, — не выдерживает Аня, — я тебе папу привезла! Геру!

— Фира, сегодня семнадцатое марта — первый день Пурима. Исполнилось твое пророчество.

Она поднимает голову, смотрит на нас с Аней непонимающе, неистовые рыдания сотрясают ее.

— Мамочка, папа навсегда к нам приехал! На всю жизнь! Мы теперь никогда не расстанемся! — кричит Аня, словно Фира разучилась слышать.

Я не выдерживаю, сгребаю в охапку всех троих: мою мисс Вселенную, и мою «маленькую маму», и эту третью девчонку, рыдающую рядом. Обнимаю, вытираю им слезы. Третья девчонка смотрит на меня оторопело глубокими цыганскими глазищами.

— Алена, это Гера мой. Гера приехал...

— Девочки дорогие, умоляю, давайте поедем в Иерусалим. Нас там уже заждались.

— Аленушка, поехали с нами. Прощаемся с родителями погибшего парня. Смотрю на его прекрасное лицо в черной рамке, и словно что-то обрывается в моем сердце.

...Поздним вечером Раиса Борисовна хлопочет на кухне. Мы с Фирой, Анечкой и Аленой распаковываем мои вещи. Достаю картонную коробку с Фириными письмами.

— Вот, прочел твое послание до конца. Прочел — и приехал.

Фира ошарашенно смотрит на собственные строчки.

— Откуда это у тебя, Гера?

— Как — откуда? Ты же сама мне их прислала. Посылку эту.

— Я? Ничего я не посылала.

— Ну ладно, хватит, меня сегодня уже повеселили в самолете с солнечными бойлерами и бриллиантами.

— Но я действительно ничего не знала о посылке.

— Скажи еще, что ты это все не писала.

— Я писала. Десять лет писала тебе письма и складывала в эту коробку, но никогда не собиралась их отправлять.

— Но кто-то же послал?..

— Я послала... — Раиса Борисовна входит в комнату, виновато смотрит на Фиру, потом на меня:

— Знаете, Георгий Михайлович, она такая несчастная вернулась от вас в январе. Вот я и подумала: а вдруг поможет?

— Вот и помогло! — счастливо кричит Аня.