Золотой дождь - Джон Гришэм

Через десять минут нерушимого молчания она говорит что-то такое, что вызывает яростный ответ. Хотел бы я слышать, о чем они толкуют. Вот он, фыркая, внезапно бросает ей в лицо какие-то слова. Она платит ему взаимностью. Разговор все громче, и я быстро схватываю, что они спорят о том, должна ли она давать против него показания в суде. Такое впечатление, что она ещё не решила, и это, по-видимому, беспокоит Клиффа всерьез. Он быстро распаляется, что неудивительно для такого буяна, и она предупреждает его, чтобы он не кричал. Он оглядывается вокруг и старается говорить потише.

Сейчас я уже не слышу его слов.

Она сначала провоцирует его, а теперь успокаивает, но он по-прежнему очень обеспокоен. Он весь кипит, и они снова некоторое время сидят, набычившись и не глядя друг на друга.

А затем она опять нарушает молчание. Она что-то шепчет, спина у него напрягается, руки трясутся, речь полна отборной брани. Они с минуту ругаются, потом она замолкает и опять не обращает на него внимания. Но Клифф не желает, чтобы его игнорировали, и поэтому опять говорит все громче. Келли опять велит вести себя потише, ведь они не одни. Но он кричит ещё громче и поясняет, что он сделает, если она не откажется от намерения подать на него в суд. И если она все-таки подаст, то он попадет в тюрьму и так далее и тому подобное.

Она что-то говорит, чего я не слышу, и вдруг он изо всей силы хлопает по столу стаканом с пенящейся колой и вскакивает с места. Кола расплескивается на половину зала, на соседних столиках и на полу хлопья углекислой пены. Сама Келли залита с головы до ног. Она в ужасе открывает рот, закрывает глаза и начинает плакать. Слышно, как он топает по коридору, ругаясь и проклиная все на свете.

Я инстинктивно вскакиваю, но она быстро качает головой. Я сажусь снова. Кассирша, которая наблюдала всю эту сцену, подходит с полотенцем. Она подает его Келли, и та вытирает кока-колу с лица и ладоней.

— Извините, — обращается она к кассирше.

Халат Келли промок насквозь. Она изо всех сил старается сдержать слезы, вытирая гипс и ноги. Я сижу почти рядом, но помочь не могу. Я делаю вывод, что она боится, как бы он не вернулся и не застал нас за разговором.

В больнице немало мест, где можно посидеть со стаканчиком колы или выпить кофе, но она привела его сюда. Келли хотела, чтобы я увидел, какой он есть, и я почти уверен, что она намеренно подначивала его, чтобы я убедился, какой у него взрывной характер.

Мы долго смотрим друг на друга, пока она методично вытирает лицо и руки от колы. По лицу текут слезы, их она вытирает тоже. Ей присуще это необъяснимое женское свойство — плакать незаметно. Она не рыдает и не всхлипывает, губы у неё не искривляются. Руки не дрожат. Она просто сидит, словно совсем в другом мире, смотрит на меня остановившимися глазами и промокает кожу белым полотенцем.

Идет время, но я теряю ему счет. Появляется хромой санитар и вытирает лужу вокруг неё. В бар вбегают три санитарки, громко разговаривая и смеясь, но разом останавливаются и затихают, увидев, в каком состоянии Келли. Они смотрят, шепчутся, иногда поглядывая на меня.

Ушел Клифф довольно давно, и можно думать, что больше сегодня не вернется, а мысль быть джентльменом меня восхищает. Санитарки уходят, и Келли тихонько подзывает меня указательным пальцем. Теперь я могу спокойно к ней подойти.

— Извините, — говорит она, когда я опускаюсь около неё на корточки.

— Все в порядке.

И затем она произносит слова, которые я никогда не забуду:

— Ты отвезешь меня в мою палату?

В другой обстановке эти слова могли бы иметь очень глубокий подтекст и далеко идущие последствия, и на минуту я улетаю воображением на какой-то экзотический пляж, где двое молодых любовников решают наконец приступить к делу.

Но её палата, конечно, не имеет ничего общего с моими мечтами, дверь её может открыть толпа желающих, даже адвокаты могут взять её на абордаж.

Я осторожно лавирую с Келли, сидящей в кресле, между столиками и выезжаю в коридор.

— Пятый этаж, — бросает она через плечо.

Я не спешу. Я очень горжусь тем, что я такой благородный рыцарь. Мне нравится, что мужчины поглядывают на неё и потом оборачиваются, пока мы проезжаем по коридору.

Мы на несколько секунд оказываемся одни в лифте. Я становлюсь около неё на колени.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Келли уже не плачет. Глаза её влажны и немного красны, но она владеет собой. Она быстро кивает и говорит:

— Спасибо. — Затем берет мою руку и крепко её сжимает. — Я тебе так благодарна.

Лифт вздрагивает и останавливается. Входит врач, и она быстро отпускает мою руку. Я становлюсь за креслом, словно преданный муж. Мне опять хочется держать её руку в своей.

Уже почти одиннадцать, судя по настенным часам на пятом этаже. Если не считать нескольких санитарок и технических служащих, в коридоре пусто и поэтому тихо. Дежурная медсестра на посту дважды оглядывает меня, пока мы проезжаем мимо. Миссис Райкер отбыла в кафе в обществе одного мужчины, а возвращается с другим.

Мы поворачиваем налево, и она указывает на свою дверь.

К моему удивлению и восторгу, у неё отдельная палата с окном и ванной. Горит свет.

Я не знаю, может ли Келли хоть как-то передвигаться, но в данный момент она совершенно беспомощна.

— Ты должен помочь, — говорит она. И мне повторять не надо. Я осторожно наклоняюсь, и она обвивает мою шею руками. Она прижимается ко мне сильнее, чем это необходимо, но я не возражаю. Халат вымочен кока-колой, но меня это не особенно трогает. Келли уютно прильнула ко мне, очень тесно, и я сразу ощущаю, что на ней нет лифчика. Я прижимаю её к себе ещё крепче.

Затем бережно поднимаю из кресла, задача легкая, потому что весит она не больше ста десяти фунтов с гипсом и всем остальным. Мы осторожно шагаем к постели, как можно медленнее, лелеем её драгоценную больную ногу, стараясь поудобнее её устроить, и я медленно опускаю Келли на кровать.

Мы неохотно выпускаем друг друга из объятий. Наши лица почти соприкасаются, когда та же самая дежурная медсестра впархивает в палату, поскрипывая резиновыми тапочками на плиточном полу.

— Что случилось? — восклицает она, показывая на грязный халат.

Мы ещё не разомкнули объятий и пытаемся это сделать сейчас.

— О, это! Просто случайность, — объясняет Келли.

Медсестра ни минуты не стоит на месте. Она открывает ящик комода под телевизором и вынимает сложенный чистый халат.

— Ну, значит, нужно переодеться, — говорит она, бросая халат на кровать около Келли. — И нужно вымыться с губкой в ванне. — Она на секунду замолкает, кивает в мою сторону и говорит: — Пусть он тебе поможет.

Я делаю глубокий вдох и чувствую, что сейчас потеряю сознание.

— Я сама справлюсь, — заверяет Келли, кладя халат на столик около кровати.

— Часы посещения закончились, миленький, — обращается ко мне медсестра. — Вам, ребятишки, надо скорее переодеться. — И, вильнув бедрами, выскакивает из палаты.

Я затворяю дверь и подхожу к краю кровати. Мы испытующе смотрим друг на друга.

— А где губка? — спрашиваю я, и мы смеемся. У неё большие ямочки на щеках.

— Садись сюда. — Она похлопывает по краю кровати. Я устраиваюсь рядом. Ноги у меня висят. Мы не касаемся друг друга. Она подтягивает белую простыню к подмышкам, словно хочет прикрыть пятна на халате.

Я совершенно ясно представляю себе ситуацию. Избитая жена — тем не менее замужняя женщина, пока она не получила развод. Или пока не убила негодяя.

— Так что ты думаешь о Клиффе? — спрашивает она.

— А ты ведь хотела, чтобы я его увидел, правда?

— Наверное.

— Его надо расстрелять.

— Ну, это слишком сурово для небольшого скандала, а?

Я замолкаю на минуту и отворачиваюсь. Я решил, что не буду играть с ней в её игры. Раз мы разговариваем, разговор должен быть честным.

И вообще, что я здесь делаю?

— Нет, Келли, это не сурово. Любой мужчина, который бьет свою жену алюминиевой битой, должен быть расстрелян. — Произнося это, я внимательно за ней наблюдаю, и она не отводит своего взгляда.

— Как ты об этом узнал?

— Из документации. Из полицейских рапортов, справок «скорой помощи», медицинских карт в больнице. Сколько ты ещё будешь ждать? Пока он не стукнет тебя битой по голове? Он же может тебя убить, ты ведь понимаешь. Парочка хороших ударов по черепу…

— Перестань! Не тебе судить, каково это. — Она смотрит в стенку, потом опять смотрит на меня, и опять у неё текут слезы. — Ты не представляешь даже, о чем говоришь.

— Тогда расскажи.

— Если бы я хотела это обсуждать, я подала бы в суд. А ты не имеешь права копаться в моей жизни.

— Подай на развод. Я завтра же принесу необходимые бумаги. Сделай это сейчас, пока ты в больнице и тебя лечат от ещё не прошедших травм. Разве могут быть лучшие доказательства? Дело пойдет как по маслу, и через три месяца ты будешь свободной женщиной.