Охота за наследством Роузвудов - Маккензи Рид

меня. Часть вложенных в строительство средств дедушка и бабушка откладывали на мою учебу в университете. Он имел доступ к этим деньгам и использовал всю сумму, не спросив их. И не спросив меня. Они поверить не могли, что он оказался способен на такое. Все это произошло в конце прошлого лета. Зимой дедушка заболел и умер, и отец не позволил нам пойти даже на его похороны. На прощании с твоей бабушкой он и Нонна оказались в одной комнате впервые за весь этот год. И ты наверняка заметила, как он был зол.

– Это не твоя вина, – говорю я. – Твой отец…

– Нет, это моя вина, Лили. – Его глаза полны муки. Как бы мне хотелось подобрать нужные слова и поддержать его. – Я подвел родителей, как подводил их всегда. Поэтому в минувшем учебном году я изо всех сил старался подтянуть оценки, для этого и нанял Калеба в качестве репетитора. Но у меня ничего не вышло. Я думал, что получу приглашение в команду какого-нибудь университета, что бы обеспечило и оплату обучения, но в прошлом сезоне ни один тренер мною не заинтересовался. Если бы я только был умнее…

– Так мы собираемся отыскать состояние, спрятанное в какой-нибудь головке сыра «Пекорино романо», или как? – кричит Куинн с улицы.

– Хорошо, давайте покончим с этим делом, – бормочет Лео. Он высвобождает руку из моей хватки и торопливо выходит из фургона.

Его слова потрясли меня до глубины души, но я выхожу вслед за ним. Теперь понятно, почему Нонна плакала, после того как Лео и его родители ушли с поминок, и почему я ни разу не видела Лео в кулинарии за все время работы там. Разрыв в семействе ДиВинченци мучит их уже почти год.

Мы входим в кулинарию, привычно звенит колокольчик. Несмотря на мои несущиеся вскачь и путающиеся мысли, знакомые ароматы свежевыпеченного хлеба и соевого масла, смешанного с уксусом, красным вином и специями, успокаивают, как и вид парня, стоящего за прилавком.

– Лили!

Я расплываюсь в улыбке и, когда Майлз выходит из-за прилавка, не теряя времени, бросаюсь в его объятия. Он крепко обнимает меня и кружит.

– Какого черта? Вчера ты проигнорировала штук двадцать моих сообщений. Сегодня торговля идет вяло, так что Нонна разрешила мне уйти с работы на всю вторую половину дня. Я собирался зайти в дом твоего дяди. Как ты?

– Я… – Как я? Понятия не имею, с чего вообще можно начать. – Это была чертовски странная пара дней. – Я смеюсь, но это смех сквозь слезы. – Прости, что я не появлялась на работе…

Я резко замолкаю, потому что теперь Майлз смотрит не на меня, и все дружелюбие сползает с его лица. Он легонько отталкивает меня, и его обычно улыбающиеся губы гневно кривятся.

– Кстати об игнорировании, – говорит он, быстро пройдя мимо Лео и ткнув Калеба пальцем в грудь.

Я хмурюсь, глядя то на гнев, написанный на лице Майлза, то на панику в карих глазах Калеба.

Калеб с усилием сглатывает.

– Послушай…

– Знаешь, когда ты не пришел в кино, я подумал – ладно, проехали. Я все понимаю. – В голосе Майлза звучит обида. – Но затем ты написал эсэмэску, прося прощения и назначая еще одну встречу, чтобы опять не прийти и вообще пропасть с концами. Какого черта? Я же сказал тебе, что не любитель игр, так что в какую игру ты бы ни играл, ты победил. С меня хватит.

Майлз проносится мимо Калеба, швыряет передник на опустевшую кассу и идет к двери.

Калеб догоняет его и хватает за руку выше локтя.

– Майлз, подожди!

Внезапно мне становится ясно, почему Калеб не хотел, чтобы его видели на поминках. Из-за Майлза. Я вспоминаю его ответ сегодня утром, когда я спросила о встрече. Никакой встречи не было.

Он знал, что Майлз работает здесь. Неудивительно, что он не хотел сюда заходить.

Майлз стряхивает с себя его руку и в гневе выбегает вон. Калеб пытается последовать за ним, но Куинн хватает его за рубашку.

– Пусти! – На его лице мелькает злость.

– Думаешь, только у тебя в жизни случился облом? Исправлять все это будешь потом, а сейчас нам надо сделать дело.

– Но он не просто… он… – бормочет Калеб, и его плечи уныло опускаются, когда маленький седан Майлза выезжает с парковки.

Меня пронзает чувство вины. Я была так поглощена своими делами, что пропустила драму лучшего друга.

– Он – другой, – наконец договаривает Калеб. – Я хотел, чтобы все было хорошо. В том числе и поэтому я не хотел влезать в этот… этот…

– Дурдом?

– Да! – взрывается Калеб, но затихает, когда наконец слышит глухой голос Лео. Я перевожу взгляд на другой конец кулинарии, где в дверях кухни стоит Нонна.

Это неудивительно – ведь это ее кулинария. Хотя в обеденные часы здесь обычно бывает наплыв посетителей, сейчас нет никого, кто бы нарушил молчание, повисшее между бабушкой и внуком. Стоящий рядом со мной Лео дрожит. Руки он держит в карманах и, несмотря на высокий рост, кажется невероятно маленьким.

– Привет, Нонна, – говорит он тоном ребенка, который боится признаться, что испачкал ковер грязными ботинками.

– Лео. – Голос Нонны срывается, и создается впечатление, что она никого больше не замечает. Она видит только Лео сквозь пелену слез. В руках с выступающими венами она сжимает посудное полотенце.

Он ломается первым:

– Прости ме…

С невероятной скоростью Нонна выбегает из-за прилавка и так крепко обнимает его, что кажется, у него могут треснуть ребра.

– Твой отец знает, что ты здесь? – спрашивает она, и в ее голосе звучит напряжение.

– Меня бы здесь не было, если бы он знал, – мямлит Лео. – Но ты не… не сердишься на меня?

Она отстраняется и смотрит на него с недоверием:

– Сержусь на тебя? Как я могла сердиться на тебя? Я скучала по тебе.

– Как? – Голос Лео звучит сдавленно. – Это же моя вина. И ваша ссора, и деньги, и…

– Ты ни в чем не виноват. – В глазах Нонны вспыхивает ярость. – Кто сказал тебе такую глупость?

Лео качает головой, его грудь поднимается и опускается в такт прерывистому дыханию. Нонна продолжает:

– Эта ссора была нелепой, как и любые разборки из-за денег. Но тогда я не осознавала, что потеряю из-за этого внуков. Когда зимой умер твой дедушка, я думала, что мы помиримся.

– А я думал, что это ты не хочешь мириться, – выдыхает Лео. – Я ничего не знал. Папа сказал…

– Твой отец много чего говорит. – Нонна снова сжимает его в крепких объятиях.

– Сколько еще мы будем здесь вот так торчать? – шепчет