Любовь и испанцы - Нина Эптон

Джеральд Бренан говорит, что на юге Испании он совсем недавно был свидетелем cencerradas в оторванных от мира деревнях и маленьких городках{153}. Тамошние деревенские жители не отказывают себе в удовольствии предупредить будущих супругов и устроить им концерт роговой музыки, «который изматывает нервы помолвленных, a pregones[122] их окончательно добивают. Когда я был в деревне, как минимум две пары, о предстоящих свадьбах которых было объявлено в церкви, не выдержали и отменили венчание, не желая подвергаться этому издевательству. В частности, вдовы так боятся, как бы их не ославили, что редко отваживаются вторично выйти замуж; вместо этого они — если это женщины из бедных семей, которым в одиночку не под силу сводить концы с концами,— просто переселяются в дом своего избранника». Андалусцы, впечатлительные и гордые, похоже, не способны смотреть в лицо неприятностям с той же невозмутимостью, как их соотечественники-северяне.

Леонард Уильямс, бывший в начале двадцатого века корреспондентом «Таймс» в Мадриде, указывал, что Карл III в 1765 году попытался искоренить cencerradas. По указу его величества штраф в сто песо и четыре года тюрьмы грозили не только самим «музыкантам», игравшим на кастрюлях, сковородках и чайниках, но и тем, кто составлял им компанию. Однако эта мера не возымела никакого действия. Уильямс описывает также смехотворный инцидент, случившийся в Севилье.

Цирюльник-вдовец, который в молодости был организатором и руководителем множества cencerradas, решил жениться во второй раз. «В день венчания не успело стемнеть, как бывшие жертвы брадобрея, в количестве, я не смею выговорить, скольких сотен, почти полностью блокировали barrio[123], где он жил, и отомстили ему, устроив грандиозную cencerrada. Понадобились усилия жандармов, чтобы навести порядок и успокоить истерзанные чувства новобрачных. Не меньше смеха вызвала и юмористическая поэма в честь сего знаменательного события, удачно озаглавленная «Севильский цирюльник», которую опубликовал Фелипе Перес -и- Гонзалес в El Liberal.

Однако в 1950 году, по словам Вайолет Элфорд{154}, баскский кошачий концерт закончился тем, что один человек был убит, а двое получили ранения,— поводом для драки послужила любовная связь между двумя женатыми людьми.

Чтобы закончить рассказ о Кастилии, скажу, что даже эта суровая провинция потихоньку меняется. В Куэнке, городе далеко не современном, я познакомилась с молодым человеком, который влюбился в девушку-иностранку. Он решил жениться, хотя знал от нее самой, что та незаконнорожденная. Я спросила, знают ли об этом его родители. Он покачал головой и ответил: «Я все очень хорошо обдумал и решил, что лучше ничего им не говорить. Здесь, в Испании, в буржуазной среде, брак с незаконнорожденной вызвал бы крайнее неодобрение. Чтобы иметь возможность обвенчаться со мной, моя невеста приняла католическую веру. Мои родители довольны, я — тоже. Собаки спят — и нечего их будить»{155}.

Так ли уж строги кастильские крестьяне, какими их представляют? Доктор поведал, что в деревне, где он родился, девочки и мальчики в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет позволяли себе сексуальные игры за стогами сена. Женщина-врач из той же провинции утверждала, что ни разу не слышала о подобных добрачных забавах и что в ее деревне нравы были строгие и «типично кастильские», более близкие к национальной испанской манере любить,— по словам доктора Грегорио Мараньона, манере «моногамной, строгой до мистицизма, в доме, который кишит зачатыми почти без греха детьми и где спальня убрана строго и величественно, подобно монашеской келье».

Если верить авторам наиболее ранних эпических произведений, членов семьи в Кастилии связывала глубокая любовь друг к другу. Когда Сиду пришлось расстаться с женой и дочерьми, ему, как сказано в эпосе, было «так больно, как если бы вырывали ногти». Можно ли в одном коротком предложении лучше этого описать боль?

Глава четвертая. Любовь на Юге

По берегам пурпурных ручьев меж розовых олеандров бродят небольшие атласно-черные быки — такая картина осталась в моей памяти после десятичасовой езды на 73/[124] от Мадрида до Севильи.

В город уже прибыли первые в этом сезоне туристы, и в рекомендованных мне гостиницах второго класса не было мест. После долгих поисков мне наконец удалось поймать такси, и машина нырнула в один из менее изысканных кварталов Севильи. Улочка, по которой мы ехали, была такой узкой, что шофер боялся не дотянуть до ее середины, где красовалась светящаяся вывеска гостиницы. Он услужливо остановил машину и пешком отправился в отель, узнать, найдется ли для меня место; вскоре водитель вернулся и с торжеством объявил, что на этот раз нам посчастливилось. А после добавил: «Но вам лучше самой пойти и посмотреть, подойдет ли комната». Опасаясь худшего и ожидая увидеть нечто напоминающее мансарду из «Богемы»{156}, я отправилась на разведку.

Хозяин гостиницы сидел в патио в ковровых тапочках и читал в местной газете репортаж о бое быков. Стены были сплошь увешаны постерами, изображавшими танцоров фламенко и тореадоров, а плетеные стулья выкрашены желтой и светло-голубой краской. Молчаливый молодой человек провел меня в огромный двухместный номер, где над двумя одинаковыми железными кроватями без матрасов висело распятие, по размеру вполне годившееся для монастыря. Чисто выбеленные, безо всяких украшений стены, высокий потолок. «Для меня одной тут слишком просторно»,— сказала я вполголоса. «Для одной? — откликнулся молодой человек.— Ох уж мне эти таксисты! Ну до чего же приврать любят! Он же нам сказал, будто номер нужен для двух молодых сеньор!»

Когда мы спускались по лестнице, молодой человек сердито крикнул хозяину, перегнувшись через перила: «Она одна!» Хозяин, оторвавшись от газеты, сдержанно оглядел меня с ног до головы. Это был пожилой седовласый андалусский джентльмен, серьезный, медлительный и учтивый. Между нами пробежала искра симпатии. Он спокойно произнес: «Сегодня сеньорита может переночевать в двадцать первом. А там — поглядим», и поклонился мне без тени усмешки. Я поблагодарила и пошла сказать таксисту, что остаюсь здесь. «Моzo[125] сделает это»,— воскликнул хозяин гостиницы, дон Альфонсо. Таксист пожелал мне спокойной ночи и нагло ухмыльнулся того, довольный, что его маленькая хитрость удалась. Дон Альфонсо проводил меня до ближайшего ресторана, так как его собственная столовая была закрыта, и торжественно представил управляющему.

Мне следовало съехать отсюда через пару дней. По европейским стандартам этот отель третьего класса (как он официально и весьма удачно именовался) мало чем мог похвалиться. Матрас был тонкий и комкастый; коврик, лежавший возле кровати, я убрала и постелила вместо него одно из своих собственных полотенец — такой он был потертый и замызганный; дверца шкафа имела обыкновение со скрипом открываться в самый неожиданный момент, а еда, хоть и обильная, могла прийтись и приходилась по вкусу только постоянным клиентам отельчика — захудалым коммивояжерам, местным фермерам да горстке бедных иностранных студентов.

И тем не менее, к удивлению севильских буржуа, с которыми я впоследствии познакомилась и которым случалось провожать меня до моего патио, обклеенного постерами, я осталась здесь. Почему? Да потому, что улочка, где стоял отель, была узкая; благодаря этому на ней царила прохлада и не было машин (ныне Севилья не меньше других современных городов «заражена» шумом автомобильных моторов и вонью бензина). Рядом с отелями получше обычно располагается битком набитая автостоянка. И только в третьеразрядном отеле я могла не стесняясь каждое утро заказывать на завтрак churros[126], которые специально для меня покупала и приносила в комплекте со свежайшей сплетней Мария, единственная в отеле служанка. Она была женой Хуана — того молодого человека, который в первый вечер показывал мне мою комнату. Днем он выполнял работу официанта. Неясно было, кем они оба доводились хозяину, который, пока Хуан и Мария занимались своими обязанностями, сидел в кресле на улице и тетёшкал на коленях их малыша.

Прожив в отельчике два дня, я сделалась членом семьи. Дон Альфонсо мог окликнуть меня издалека, когда я шла по улице на ланч: «Тут вам пришло два толстенных конверта из Мадрида». Вечером, когда я бежала по улице, опаздывая на обед, он успокаивал меня: «Не торопитесь так, сеньорита, вас мы никогда не оставим без обеда, а если столовая будет закрыта, я пришлю вам в номер чего-нибудь поесть».

Мария и Хуан были типичной молодой супружеской парой, из тех, которые так часто встречаются в испанской рабочей среде и работают не покладая рук от рассвета до заката, чтобы заработать на самое необходимое. Многие из них понимают, что за границей условия лучше. Мария осторожно расспрашивала меня, не могу ли я подыскать ей работу в Англии. Молодой севильский таксист сказал мне, что вскоре собирается перебраться в Лондон, к брату. «Его novia совсем недавно уехала туда,— рассказывал молодой шофер,— они будут вместе работать и копить деньги. А здесь это невозможно». Все меньше и меньше молодых севильцев тратят свои дни и ночи, сочиняя coplas и бренча на гитарах для развлечения туристов, ищущих местного колорита. Они тоже, для разнообразия, хотят попутешествовать.