1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

Даже не подумав, что можно поднять с пола выбитый нож, Севка шагнул вперед, скрестив руки, захлестнул горло лейтенанта ремнем, уперся коленом в спину, между лопаток. Потянул на себя, разводя руки и затягивая петлю.

Тело выгнулось, лейтенант попытался схватиться за ремень, но окровавленные пальцы только скользнули бессильно. Севка тянул голову противника на себя, давил коленом и тянул, давил и тянул…

Когда раздался хруст и тело Татаренко обмякло, Севка рук не разжал, тянул-тянул-тянул…

— Все, — сказал кто-то у него над ухом.

Севка ударил локтем, не отпуская ремня. Не попал.

— Все, он умер! — сказал Никита.

— Суки… Суки… — как заведенный шептал Севка. — Суки…

— Ты же ему голову оторвешь. — Никита попытался разжать Севке руки и получил за это локтем в лицо.

— Суки…

Севка не заметил удара, просто мир взорвался и погас.

Он не слышал, как его подняли, перенесли в комнату и положили на кровать. Не почувствовал, как сделали укол.

Евграф Павлович в комнату заходить не стал, постоял на пороге, потом резко повернулся и ушел. В кабинете его ждал комиссар.

— Тебе его не жаль? — спросил Евграф Павлович, усаживаясь на стул перед письменным столом.

— Всеволода?

— Нет, папу римского! — вспылил старик. — Турецкого султана, черт побери…

— В Турции уже давно нет султана. — Комиссар потер переносицу. — И Всеволода мне жаль. И что из этого должно последовать?

— Не знаю… — сказал старик. — Ты сунул парня в такую мясорубку… Он же может сломаться. Просто — бац, и на две половинки. На четыре, как в твоем любимом упражнении с баранкой. Или просто расползтись в кисель. У тебя же такое бывало с курсантами. И у меня, кстати, тоже. В девятьсот пятнадцатом целый курс школы вот так спалили, не подумав. Торопились очень… Ты не слишком торопишься?

— Я слишком тороплюсь? — невесело усмехнулся комиссар. Он взял со стола пачку бумаг и показал их Евграфу Павловичу. — Я не успеваю. Я катастрофически не успеваю за происходящим. Иногда мне кажется, что Всеволод соврал и что мы не сможем остановить немцев. Чем мы их остановим? Как? Все валится, все рассыпается… Только создается линия фронта, как ее рвут, сминают и комкают… Снова нужно затыкать дыры живыми людьми, снова нужно гнать на смерть необстрелянных юнцов и престарелых ополченцев. Сколько времени у нас раньше уходило на подготовку и доводку группы? Месяцы? А неделю не хотите, господин генерал? Мальчики и девочки получают винтовку и «наган» на пятнадцать человек, десяток гранат, четыре ножа и рацию… И — в бой. В тыл врага. Рации скоро закончатся. А мальчики и девочки с мечтой о подвиге — нет.

— Ты становишься жалостливым?

— Я остаюсь рациональным! — Комиссар врезал ладонью по столу. — Так неправильно расходовать материалы. Так неправильно гробить перспективы. Так неправильно лишать себя резервов…

— Ты избегаешь слова «будущее», — сказал Евграф Павлович.

— Что?

— В твоей фразе куда уместнее звучало бы «так неправильно лишать себя будущего», Женя. Будущего. В этом слове нет ничего страшного. Повтори за мной — будущее. Не нужно придавать словам какое-то дополнительное и сакральное значение… И не нужно так давить на мальчишку.

— Я на него и не давлю… Больше не давлю. Все, он сегодня сдал выпускной экзамен. И у меня больше нет времени на его подготовку. — Комиссар отодвинул в сторону стопку документов и достал из ящика стола потертую карту, ту самую, что ему передали от Орлова. — Вы же сами все прекрасно помните, Евграф Павлович.

— Помню. — Старик взял из рук комиссара карту, развернул ее, достал из кармана пиджака очки и водрузил на нос. — Последняя по времени пометка у нас тут… Ты, кстати, почерк проверил?

— Сличили с теми бумагами, что вы передали. Процентов на девяносто — он.

— «Москва, с 15.10.41 до 20.10.41…» — прочитал Евграф Павлович и посмотрел на собеседника поверх очков. — Что это значит?

— Время встречи. И место, — сказал комиссар. — Другие варианты есть?

— Другие варианты… А почему такая неточная дата? Почти неделя. И почему именно эти дни?

Комиссар вздохнул и промолчал.

— Нет, я понимаю, что мы с тобой это уже неоднократно обсуждали, но…

— Но чем ближе к этим датам, тем хуже я себя чувствую. Сегодня четырнадцатое октября. Хватаюсь за любую ниточку, даже тот бред, что мы обсуждали в самом начале, снова перелопачиваю…

— Ты о прорыве немцев к Москве в этот период? Далековато.

— Бомбежка?

— Уже пробовали, массированные налеты не получаются. Десяток-два ночных бомбардировщиков. Чаще и того меньше… — Комиссар потер виски кончиками пальцев. — А кроме того, он бы приписал, как в других пометках, комментарий. Бомбардировка, танки… А здесь — ничего…

— Может, потому, что те пометки он делал для себя, а эту, про Москву, — для тебя. Для нас.

— Может быть… — протянул комиссар. — Может быть. И что это значит? Мне нужно быть в Москве? Мне нужно забрать из Москвы вас?

— Ну да, — кивнул старик, — попытайся.

— А если он хочет спасти вас? Я в столице почти не живу, а вот вы…

— Или он желает спасти Иосифа Виссарионовича Сталина. — Евграф Павлович снял очки и спрятал их в карман. — Вождя, так сказать, и вдохновителя.

— Данила? Сталина? Удивляюсь, отчего он со своими возможностями его просто не пристрелил. Прибыл в нужное время, подождал, достал пистолет и расстрелял…

— Со своими возможностями? — Старик приподнял бровь. — С какими? Путешествовать по времени? Но ведь это не дает ему возможности проходить сквозь стены. Да, он сможет, наверное, узнать, куда поедет Сталин или Гитлер. И что? Они ведь без охраны не ходят. И в газетах не сообщают подробностей — во сколько они выходили на балкон подышать свежим воздухом или в сад, сажать деревья. Мы с тобой дадим Даниле еще и дополнительное умение — видеть сквозь время? Не только путешествовать, но и проникать сквозь бездны времени любопытным взглядом? Тогда давай сделаем его еще и бессмертным и неуязвимым… Откуда такие мысли…

— Вот отсюда, — ткнул комиссар пальцем в карту. — Откуда-то он знал, что эти события произойдут? Знал, значит, имел возможность получить информацию. Не немцев же он, в конце концов, допрашивал. «До которого времени вы спали в поселке, как бишь его…»

— Ключи, — подсказал старик.

— Да, Ключи. «Так во сколько вы проснулись первого августа тысяча девятьсот сорок первого года?» Так?

— Да, — кивнул старик. — Не сходится. Выходит, самым простым объяснением будет умение видеть сквозь время. Тогда…

— Черт его знает, что тогда! — устало сказал комиссар. — Мы уже все это триста раз обсуждали.

Они пытались продумать все. Они несколько часов бились с разгона в мысль, что мог Данила отправиться в прошлое и убить хоть Сталина, хоть Гитлера. Вполне мог. Пусть ему недоступно время до рождения или до своего загадочного исчезновения из рощи возле Феодосии, но ведь в двадцать первом году Гитлер еще был никем, пил пиво, выступал на митингах. Даже пули не понадобилось бы, Данила голыми руками мог все сделать. И не сделал. Почему? Если он вмешивается в прошлое — а случай со Всеволодом это четко подтверждает, — то отчего он копается в мелочах? Зачем эти путешествия по немецким тылам, участие в боях…

Оба обратили внимание на то, что Орлов не собирался принимать участие в судьбе пленных на дороге. Не собирался, но все равно убил конвоиров. Значит, мог он вмешиваться в прошлое. Мог и вмешивался.

Почему он теперь тянет? Для чего все это устроено? И неизбежное возвращение к вопросу о надписи про пятнадцатое-двадцатое октября. Зачем? Они несколько раз спрашивали Севку, но тот не смог ничего вспомнить, связанного с этими датами.

— Сегодня четырнадцатое, — сказал комиссар.

— И? — приподнял бровь Евграф Павлович.

— Нужно сегодня выдвигаться в Москву. На всякий случай. Может, завтра с утра уже не получится…

— И куда ты поедешь?

— А к вам на квартиру, господин генерал. Вы же не меняли у нас место жительства с одна тысяча девятьсот восьмого года, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься. Я вернулся с Дальнего Востока на Пасху девятьсот восьмого, был произведен в генералы, вежливо послал Его Величество с его предложением о создании особой службы при Корпусе Жандармов и по моей просьбе переведен в Москву. Въехал вот в эту квартиру, которую у меня не смогли отобрать даже господа большевики. С тех пор и живу. И что это значит?

— Это значит, что ваша квартира — единственное место, о котором точно знает Данила. — Увидев неодобрительное выражение на лице собеседника, комиссар приподнял ладонь. — Я понимаю, что он может быть куда более информированным. Но ведь он тоже должен быть уверен, что и я знаю место, где он может появиться. Свою нынешнюю квартиру я получил в тридцать шестом, как раз перед Испанией… Только ваша квартира может быть местом встречи. Только ваша…