Повести и рассказы. - Джек Кетчам

в себе принцип смирения. Человек учится — особенно в качестве агента — не надеяться, что писатель будет жить философией своих книг. Но Миллер был похож на свои книги во всем: непристойный, нежный, снисходительный, резкий, забавный. Казалось, противоречивые слова вырывались у него сами собой. Если он свободно употреблял слово "fuck" при первой встрече, то он также свободно говорил со мной про Око Бога[16], о любви и сердечных делах. Меня поразило ощущение, что он мог говорить на любую тему. Никаких ограничений.

Помимо писательства и живописи, его главным увлечением всегда были друзья. По его собственному определению, друг — это то, что "так же близко к тебе, как твоя кожа". Среди его друзей были как давно умершие — Лоуренс, Рембо и Уитмен, — так и "живые книги", которых он чтил в "Книге друзей". У него не хватало времени для знакомства с новыми людьми, но он и не хотел жить в мире, ограниченном старыми отношениями. Я обнаружил, что невозможно, например, встретиться с ним на чисто профессиональной основе, даже если бы я этого хотел. Он хотел знать обо мне все. Я почувствовал, что меня впустили.

Полагаю, большинство людей считали, что это часть его дара. Не так давно, рассказал он мне, он упал в ванной и сильно ушиб голову. Он боялся, что падение повлияет на зрение в его здоровом глазу — ведь оно и так уже пострадало. Не поверив заключению офтальмолога, что у него все в порядке, он рассказал об этом Ноэлю Янгу, своему издателю в "Capra Press". Ноэль был знаком с офтальмологом из Санта-Барбары, который был поклонником Генри, и попросил его приехать в Лос-Анджелес на выходные, чтобы узнать его мнение.

После осмотра оказалось, что глаз не поврежден. На самом деле глаз видел прекрасно для такого возраста. Испытав огромное облегчение, Генри решил, что теперь он видит гораздо лучше, и пригласил доктора посмотреть его акварели. Затем последовала дискуссия о власти разума над материей, искусстве и различных эзотерических трактатах, которая продолжалась почти весь день.

Сам Ноэль — хороший пример того, как легко рождались дружеские отношения у Миллера. Они познакомились в 1946 году, когда Генри жил в нищете в Биг-Суре. Генри уже написал и продал все парижские книги, а Ноэль еще ничего не издал, сбежав от жены и троих детей. Они обнаружили, что день рождения у них в один день. Очевидно, Генри решил, что этого достаточно, чтобы продолжить знакомство. Вместе они построили каменную подпорную стену вокруг дома в Партингтон-Ридж, стоявшего на краю высокого утеса с видом на Тихий океан, чтобы двухлетняя дочь Миллера Вэл не разбилась, свалившись на камни внизу.

— Он задумал этот дом как японский рай над туманом, — сказал мне Ноэль, — с прудом и плакучей ивой. Мы спускались в дюны, набирали песок и привозили его во двор на старом джипе-универсале. Ноэль усердно разгребал песок, смешивая его с цементом вместе со мной, хотя толком не знал, что с ним делать.

Много позже в "Capra Press" вышел сборник Миллера, посвященный восьмидесятилетию. Его успех позволил Янгу издать книги Анаис Нин, Лоуренса Даррелла, Рэя Брэдбери, Томаса Санчеса, Леоноры Кэррингтон и многих других. Эти два человека оставались друзьями до самой смерти Генри.

Норман Мейлер, должно быть, тоже почувствовал эту его открытость. За несколько дней до того, как я посетил Генри, Мейлер впервые пришел к нему в гости. Он редактировал антологию произведений Миллера и писал серию длинных критических эссе по этому материалу, которые позже были опубликованы под названием "Гений и похоть". Относились ли оба слова к Генри, или только одно из них, может сказать только Норман. Но они явно хорошо провели время вместе.

— Думаю, что он очаровательный человек, — сказал Генри. — У него великолепное чувство юмора. Должен признаться, что я не могу читать Мейлера. Мне кажется, это ужасно, потому что он всегда был моим адвокатом, моим защитником. Но он многословен, иногда непонятен, иногда сбивается с мысли. Однако пришел мой сын Тони и попросил у него автограф. У Тони была с собой книга Нормана. И знаете, что тот написал? "От Нормана Мейлера, у ног Мастера". Как вам это нравится? О, я говорю вам, у этого человека есть обаяние!

Ему доставило удовольствие, что Мейлер, только что заключивший контракт на миллион долларов, отдает ему должное.

— Знаете, люди часто делают мне самые странные и удивительные признания. Помню, Джеймс Лафлин приехал ко мне в Биг-Сур. Он только что напечатал "Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха", но не выпустил ее в свет, у него не было моего разрешения. Он, конечно же, не заплатил мне. А у меня тогда не было ни гроша, и я разозлился. Он пришел ко мне и извинился, сказав, что, по его мнению, мы не с того начали. А знаете, почему? Потому что я напомнил ему его отца. Разве это не самое ужасное?

Генри никогда не жил по часам, но я знал, что получил вдвое больше оговоренного времени. Наконец он сказал:

— Вы меня извините, но я уже устал, — и я собрался уходить.

Я захватил с собой три книги: "Записную книжку кошмаров", выпущенную ограниченным тиражом издательством "New Directions" и редкий британский двухтомник избранной прозы. Я спросил, не согласится ли он расписаться на любой из них, в зависимости от того, какая ему больше нравится. Он подошел к своему столу.

— Черт, я распишусь на всех, — сказал он. — Но у меня на столе полный беспорядок. Я встаю посреди ночи, чтобы записать пришедшие в голову идеи. Моя голова гудит от идей. Утром Конни приходит посмотреть, что я написал. Всегда что-то есть.

Он расписался на книгах, а на "Записной книжке кошмаров" написал:

Далласу/во время его первого визита к "Мастеру"/Генри Миллеру,

а потом, смутившись, добавил:

(просто к бруклинскому парню).

Он покопался в своих ящиках и вручил мне два набора открыток — акварели Эмиля Уайта. Затем еще два набора — его собственные. И, наконец, подписал репродукцию своей картины "Три головы" из коллекции астролога Сиднея Омана.

— Есть еще что-нибудь, что я могу для вас сделать? — спросил он.

Я подозревал, что он отдаст мне свою ночную рубашку и халат, если я попрошу.

Я подумал, что он такой же в жизни, как и в своих произведениях. Возьмет обеими руками и отдаст все, что у него есть. Я чувствовал, что он дал мне вполне достаточно.

Однако я привез с собой два небольших подарка. Я только что закончил читать "Дорожных сестер" Бена