Полет шершня - Кен Фоллетт

Теперь нужно выйти за пределы стены. Харальд помешкал. За стеной он чувствовал себя в безопасности. Но нужно сфотографировать две антенны поменьше.

Приоткрыл дверь. Тишина. Судя по звуку прибоя, начинался прилив. Вся база залита бледным светом приморского утра. Никаких признаков жизни. В этот час люди крепко спят и даже собаки видят сны.

Харальд старательно отснял две малые антенны, защищенные только низкими стенками. В чем их предназначение? Что, если одна из них отслеживает самолеты, которые находятся в пределах видимости? Суть же устройства в целом состоит в том, чтобы заметить бомбардировщик прежде, чем он в этих пределах появится. А вторая маленькая… видно, она отслеживает что-то еще…

Щелкая затвором, он пытался решить эту головоломку. Как работает эта триединая штука, что немецкие стервятники в результате становятся боеспособней? Так, еще раз: большая антенна предупреждает о приближении бомбардировщиков, маленькая следит за ними в воздушном пространстве Германии… Но чем все-таки занята вторая маленькая антенка?

И тут ему пришло в голову, что в небе может находиться еще один самолет-истребитель, поднятый по тревоге, чтобы перехватить бомбардировщик. И тогда вторая антенна используется немцами для того, чтобы вести в небе свой собственный самолет… Идея выглядела безумной, но, отойдя назад сфотографировать все три антенны сразу, чтобы было видно, на каком расстоянии они находятся одна от другой, он понял, что ничего она не безумная. Если оператор люфтваффе знает координаты и бомбардировщика, и истребителя, он может направлять истребитель по радио, пока тот не вступит в контакт с бомбардировщиком!

Картинка сложилась. Харальд представил себе схему действий люфтваффе. Большая антенна предупреждает о приближении рейда, так что истребители успевают подняться в воздух. Первая маленькая антенна отлавливает бомбардировщик, когда он подходит ближе. Вторая следит за истребителем, позволяя оператору подсказывать летчику, где находится бомбардировщик. А потом это все равно что стрелять в рыбу, которая плавает в бочке.

«Кстати, про рыбу и бочку. Разве я сейчас не такая же рыба? Белым днем в полный рост стою посреди военной базы и фотографирую секретное оборудование!»

Паника, вспыхнув, охватила его жаром. И хотел бы взять себя в руки и еще несколько раз снять три антенны вместе, с разных точек, но не сумел побороть страх.

«В конце концов, я истратил уже не меньше двадцати кадров. Наверняка этого хватит».

Сунув фотоаппарат в ранец, Харальд поспешил прочь от радара. С перепугу позабыв, что решил пойти длинным, но более безопасным путем на север, он направился к югу, по голым, ни одного кустика, дюнам. В этом направлении ограда была совсем неподалеку от старого лодочного сарая, на который он в прошлый раз в темноте наткнулся.

«Сегодня обойду его со стороны моря, это хоть на несколько шагов прикроет меня от глаз».

На подходе к сараю раздался собачий лай. Харальд испуганно огляделся, но, не заметив ни солдат, ни собаки, сообразил, что шум исходит из лодочного сарая. Видно, военные устроили в бесхозном строении псарню.

И тут загавкала еще одна псина. Харальд пустился бежать.

Эти двое перебудили других собак, те тоже молчать не стали, и лай сделался истерически громким. Добежав до сарая, Харальд повернул к морю, стараясь, чтобы по ходу спринта к ограде сарай заслонял его от главного здания. Страх подгонял, придавал силы. Каждую секунду он ждал, что сейчас прогремит выстрел.

Домчавшись до ограждения, Харальд так и не понял, видели его или нет. Взобрался по забору, как обезьяна, перекинул тело над колючей проволокой и с шумом шлепнулся с другой стороны в мелководье. Поднялся на ноги, оглянулся на базу. За сараем, частично прикрытым зеленью, виднелось главное здание, но солдат вроде не было. Он повернулся и метров сто бежал по полосе прибоя, чтобы собаки не взяли след, а потом повернул в глубь острова. В плотном песке отпечатывались неглубокие следы, но он знал, что стремительно надвигающийся прилив смоет их примерно через минуту. А на дюнах следов не остается.

Через несколько минут он был уже на проселочной дороге. Оглянулся. Никто не преследовал. Тяжело дыша, побежал дальше, бегом к пасторскому дому, и, миновав церковь, увидел, что дверь кухни открыта.

Родители всегда вставали рано.

Харальд вошел в дом. Мать в халате стояла у плиты, заваривала чай. Увидев его, испуганно вскрикнула и выпустила из рук фаянсовый заварочный чайник. Тот упал на плиточный пол. Харальд наклонился, поднял и чайник и отбившийся носик.

– Прости, мама, что напугал.

– Харальд!

Он поцеловал ее в щеку, обнял.

– Отец дома?

– Нет, в церкви. Вчера не было времени прибраться, так он сейчас расставляет стулья.

– А что вчера было?

Харальд удивился. По понедельникам служба не проводилась.

– Церковный совет собирался обсудить твое дело. Постановили в следующее воскресенье тебя «отчитать».

– Месть Флеммингов, – вздохнул Харальд.

Самому было странно, что когда-то придавал значение подобным вещам.

К этому времени охрана наверняка послана выяснить, из-за чего собаки устроили переполох. Если они работают основательно, могут зайти в близлежащие дома, поискать беглеца по амбарам и по сараям.

– Мама, – попросил Харальд, – если придут немцы, скажи, что я всю ночь спал у себя в постели.

– Что случилось? – всполошилась она.

– Потом объясню. – Было бы натуральней, если б он сейчас дрых в постели. – Скажешь им, что я еще сплю, ладно?

– Хорошо…

Выйдя из кухни, он поднялся по лестнице в свою спальню. Повесил ранец на спинку стула. Вынул фотоаппарат и положил в ящик стола. Мелькнула мысль припрятать его, но, во-первых, не было времени, а во-вторых, спрятанный фотоаппарат – доказательство вины. Мигом сбросил с себя одежду, натянул пижаму и улегся под одеяло.

Из кухни послышался голос отца. Харальд поднялся и вышел на лестничную площадку, послушать.

– Что он тут делает? – спрашивал пастор.

– Прячется от немцев, – отвечала мать.

– Господи милосердный, что он опять натворил?

– Не знаю, но…

Мать договорить не успела. Раздался громкий стук в дверь. Молодой голос произнес по-немецки:

– Доброе утро. Мы ищем одного человека. Может, вы видели кого-нибудь незнакомого за последние несколько часов?

– Нет, никого.

Взволнованность в голосе матери была так очевидна, что солдат не мог это не заметить, но, вероятно, привык, что люди, разговаривая с ним, нервничают.

– А вы, господин пастор?

– Нет, – твердо ответил отец.

– В доме кто-нибудь еще есть?

– Мой сын, – ответила мать. – Он еще спит.

– Я должен осмотреть дом, – произнес незваный гость вежливо, но непреклонно: немец не просил разрешения, а ставил в известность.

– Я вас проведу, – кивнул пастор.

Харальд с бьющимся сердцем вернулся в постель. Он слышал топот кованых сапог по каменным плитам первого этажа, скрип дверных петель. Затем шаги застучали вверх по лестнице. Сначала зашли в родительскую спальню, потом в комнату Арне. Наконец, подошли к двери Харальда. Он услышал, как поворачивается дверная ручка.

Харальд закрыл глаза, изображая, что спит, и постарался дышать ровно и медленно.

– Ваш сын, – тихо сказал немец.

– Да.

Наступило молчание.

– Он провел здесь всю ночь?

Харальд затаил дыхание. Он в жизни не слышал, чтобы отец солгал, хотя бы и во спасение.

– Да. Всю ночь, – ответил отец.

Харальд был потрясен. Отец солгал ради него! Жесткий, несгибаемый, самодовольный старый тиран нарушил собственные установления! Значит, все-таки он живой человек…

Под сомкнутыми веками глаза обожгло слезой.

Сапоги протопали по коридору, по лестнице. Было слышно, что перед уходом солдат внизу что-то еще сказал. Харальд поднялся и вышел на лестничную площадку.

– Можешь спуститься, – крикнул отец. – Он ушел.

Харальд вошел в кухню. Пастор стоял мрачнее тучи.

– Спасибо тебе, отец, – произнес Харальд.

– Я согрешил, – объявил пастор.

На мгновение Харальду показалась, что сейчас разразится буря, но лицо старика смягчилось.

– Но я верую во всепрощение Господа, – заявил он очень серьезно.

Харальд очень хорошо понимал, что творится в душе отца, но не знал, как сказать об этом. Единственное, что пришло ему в голову, – обменяться рукопожатиями. Он протянул руку.

Отец посмотрел на нее. Потом принял и, притянув сына к себе, левой рукой обнял за плечи. Прикрыл глаза, не в силах выдержать накал чувств, и когда заговорил, то голос его, поставленный голос проповедника, прозвучал мучительным бормотанием:

– Я думал, они убьют тебя, – еле слышно произнес пастор. – Дорогой мой сын, я думал, они убьют тебя…

Глава 15

Арне Олафсен от Петера Флемминга ускользнул.

Петер маялся этим, пока варил яйцо для Инге на завтрак. Когда Арне ушел от наблюдения на Борнхольме, Петер небрежно бросил подчиненным: дескать, никуда не денется, скоро поймаем, – но жестоко ошибся. Посчитал, что Арне не хватит находчивости уйти с острова незаметно, и оказался не прав. Как это Арне удалось, он и не знал, но сомневаться, что тот был в Копенгагене, не приходилось, поскольку постовой-полицейский видел его в самом центре города. Полицейский начал преследование, но Арне от погони ушел. И словно испарился.