Неслучайная встреча (сборник) - Лариса Райт

– Не волнуйся, солнышко! Сегодня после работы я его слегка намочу и тщательно отпарю. Завтра будешь принцессой.

Алиса убежала в школу успокоенная, Маргарита поехала на работу расслабленная и, конечно, в дневной круговерти просто забыла обо всех обещаниях. Как назло, вечером пришлось идти на банкет по случаю защиты докторской одним известным онкологом, там Вадим напоил ее шампанским (шампанское, надо признать, было отменным – таким не грех и напиться), а когда наконец она добралась домой, сил хватило только на то, чтобы раздеться и рухнуть в кровать. Маргарита даже косметику не стала смывать и теперь смотрела на трясущийся подбородок дочери сощуренными из-за слипшихся ресниц глазами. Надо было решительно что-то делать или хотя бы что-то говорить.

– Алис, – начала Маргарита, не чувствуя, впрочем, убедительности ни в собственном голосе, ни в душе, – понимаешь…

– Понимаю! – резко и даже зло перебила дочь. – Ты просто забыла!

– Ну что ты?! Я не… Я просто… Да, я забыла, – призналась Маргарита и, глядя в наполняющиеся слезами глаза Алисы, поспешно добавила: – Но мы сейчас обязательно что-нибудь придумаем.

– Что? – Подросток безнадежно хлюпнул носом.

– Ну… – Маргарита встала, прошла в комнату дочери и открыла шкаф. – Как насчет этого? – Она достала платье, которое, конечно, проигрывало новому неглаженному по всем статьям, но тоже было очень нарядным.

– Новогодний огонек, – скривила губы Алиса.

– Может быть, синее? – Маргарита выудила из шкафа очередную вешалку.

– Оно шерстяное, а у нас конец мая, если не ошибаюсь.

Проглотив колкость, Маргарита продолжила демонстрировать чудеса иллюзиона:

– Красное?

– Красивое, но в нем меня уже сто пятьдесят раз видели.

Поняв, что фокус не удался, женщина сдалась:

– Ладно, знаешь что, ты делай завтрак, а я все-таки попытаюсь привести в порядок новое.

– Правда? – Глаза Алисы заискрились огнем воодушевления, она упорхнула на кухню, а Маргарита загрохотала гладильной доской, думая, что, даже исправив ситуацию с платьем, не сумеет превратиться из безалаберной матери в ответственную, а говоря проще, из плохой в хорошую. В конце концов, она хотя бы попытается.

Попытка не удалась. Платье было слишком мокрым, утюг – чересчур горячим, а дырки, прожженные на ткани, вышли такими большими, что сама мысль о том, чтобы прикрыть их какой-нибудь брошкой, казалась абсурдной. Маргарита ждала истерики, упреков и обвинений, но получила лишь кривую ухмылку и мрачное замечание:

– Я так и знала.

Это было еще обиднее, чем крики и слезы. Маргарите прямо заявили: ей не доверяют, на нее не рассчитывают. На секунду женщине показалось, что в дверях стоит ее мать и, глядя на Алису, поспешно натягивающую красное платье, говорит:

– Когда-нибудь она сбежит от тебя, как и ее отец. – И Маргарите, обычно пропускающей колкости мимо ушей, теперь эта фраза показалась похожей на правду.

Она пошла за дочерью к двери, чтобы еще раз извиниться и пообещать, что «впредь она постарается», но звонок телефона разрушил благие намерения. Алиса схватила трубку и, скривившись в очередной раз, сунула ее матери:

– Тебя. Вадим. – Девочка закатила глаза, всовывая ноги в туфли, и уже с порога обернулась и посмотрела матери прямо в глаза, сказав многозначительно: – В семь. Не опаздывай!

– Конечно, доченька. Я не опоздаю, я обещаю, я честно…

Дверь захлопнулась с оглушительным стуком.

– Алло, – выдохнула в трубку Маргарита все свои горести.

– Голова не болит? – заботливо и слегка игриво осведомились оттуда. Вадим, конечно, уже на работе. Чисто выбрит, надушен, белый халат стерилен, и ни одной припухлости на лице, говорящей о вчерашней гульбе. Маргарита скосила взгляд в зеркало и мрачно посмотрела на свои мешки под глазами. Ей о прекрасном внешнем виде сегодня, очевидно, остается только мечтать.

– Эй! – снова окликнула трубка. – Как ты? Нормально себя чувствуешь?

От стыда у Маргариты так болела душа, что слабые спазмы в голове она просто не замечала.

– Все хорошо. Спасибо, что подвез вчера.

– Вообще-то, я рассчитывал на большее. – Заботливость исчезла, осталась одна игривость, но Маргарите было не до флирта. Она вяло ответила:

– В другой раз.

– Марго, я это слышу уже третью неделю. Я, конечно, не мальчик, но и мне, знаешь ли, одного раза в месяц как-то недостаточно.

– Ну, прости, я что-нибудь придумаю.

– Бла… бла… бла…

– Правда, я обещаю. А сейчас, извини, мне надо собираться.

– Обедать придешь?

– Не знаю. Если будет время.

– У тебя его никогда нет. Не перестанешь питаться воздухом – придешь ко мне не как к мужчине, а хотя бы как к гастроэнтерологу.

– Не сомневаюсь, что ты мне поможешь.

– Марго, я не шучу! В три в столовой.

– Хорошо, я приду.

– Целую, – Вадим сменил тон с делового на любовный, и Маргарите ничего не оставалось, как ответить в том же духе:

– И я тебя.

Домашнее утро было безнадежно испорчено. Маргарита не успела выпить кофе, костюм надела вчерашний (подбирать другой некогда, а ведь так хотелось на Алисином вечере выглядеть на все сто), вместо красивой укладки собрала волосы в обычный узел и отправилась на работу совершенно расстроенная. Она злилась на себя, на Алису и на Вадима. На Вадима – за то, что вечно звонит и постоянно обо всем напоминает, на Алису – за то, что практически никогда не звонит и ни о чем не напоминает, и на себя – за то, что обо всем забывает. Не обо всем, конечно, а о том, что не касается работы. О больничных делах она не забывала никогда, хотя о некоторых наверняка предпочла бы забыть. Как, например, об этом, ради которого сейчас шла по коридору к двери девятого королевства.

Маргарита открыла дверь лаборатории, втайне надеясь, что найдется какой-нибудь повод туда все же не заходить (кто-нибудь в последний миг окликнет, срочно вызовут к пациенту, или Женечка будет занята чем-нибудь настолько неотложным, что попросит зайти попозже). Но ничего подобного не произошло. Заведующая лабораторией спокойно разбирала бумаги на столе и, едва взглянув на Маргариту, спросила:

– Нефедов?

Дальше можно и не продолжать. Пустая формальность. При хороших результатах Женечка улыбалась, заводила разговоры о погоде, искусстве или больничных сплетнях и только при плохих новостях переходила сразу к делу, становилась суховатой, серьезной и даже слегка грубоватой, словно обвиняла врачей в том, что подсунули ей материал, выдающий людям неутешительные диагнозы. Сегодня виновницей такого расстройства оказалась Маргарита, которая, слегка наклонив голову и вздохнув, подтвердила:

– Нефедов.

– Вот. – Женечка выудила из стопки бумаг одинокий лист и, не поворачиваясь, протянула его Маргарите. – Переводить надо, – буркнула она, то ли обращаясь к начальнице, то ли просто констатируя факт.

– Надо. – Любому другому сотруднику Маргарита не стала бы отвечать на подобные замечания. Все-таки принимать решения в отделении – ее привилегия, но Женечка, в отличие от главного врача, жила с полученной новостью уже, по крайней мере, час и, судя по всему, не могла думать ни о чем другом, кроме того, что у восемнадцатилетнего теннисиста, многократного победителя международных турниров Игорька Нефедова вместо ерундового полипа, о котором он смог бы забыть через пару недель послеоперационного ухода, подтвердился совсем другой: злокачественный и метастазирующий. Плохих анализов Женечка не любила, а тех, что априори должны оказаться хорошими, просто терпеть не могла. Они являлись свидетельством вопиющей жизненной несправедливости, а Женечка не стремилась собирать доказательства ее существования. Эти доказательства жгли ей руки, и она была рада переложить груз своей ответственности на заведующую отделением. Это ведь она заказала гистологию (образование показалось ей подозрительным, хотя в направлении на операцию в графе «диагноз» ясно написано: доброкачественный полип), вот пусть теперь и думает, что делать с полученными результатами.

Механизм врачебных манипуляций очевиден: новая череда анализов, химиотерапия, длительное лечение, а потом – как повезет. Размышлять об этом у Маргариты не было никакой необходимости. Ход лечения определен, а дальше: иммунитет организма, удача и судьба, которую никакие врачи предугадать не могут. Но это все физиология, отношения с которой у Маргариты давно и хорошо отлажены. А с психологией все гораздо сложнее. В ней столько вопросов, ядовитым роем загудевших в голове и начавших требовать ответов, которых у Маргариты не имелось. Одни только вопросительные знаки, пунктирные линии и многоточия: как подобрать нужные слова, как сообщить Игорьку, как настроить на положительный исход, и самое главное – как сказать обо всем его маме?

Маргарита убрала в карман халата бумажку с ненавистными результатами и, поймав на прощание сочувственный взгляд Женечки, вышла из лаборатории. Она думала о том, кто и почему решил, что взрослыми становятся именно в восемнадцать лет? Ей казалось это странным и нелогичным. Особенно теперь, когда большинство детей в этом возрасте едва успевает окончить школу. Конечно, есть отдельные рано взрослеющие индивиды, которых жизнь к этому моменту уже научила и решения принимать, и отвечать за себя. Но все же основная масса вчерашних выпускников походит на неоперившихся цыплят, которых государство выталкивает во взрослую жизнь, а они и радуются, и страшатся одновременно, и имеют весьма приблизительное представление о том, каким будет их завтрашний день.