Я — посланник - Маркус Зузак

— Берни, — церемонно говорю я, — позволь представить тебе Одри О’Нил.

— Очень приятно, Одри. — Берни улыбается во весь рот.

Одри идет в туалет, а старик радостно оттаскивает меня в сторону и шепчет:

— Красавица, просто красавица!

— Да, — важно соглашаюсь я. — Это точно.

Я покупаю лежалый попкорн — точнее, пытаюсь это сделать, потому что Берни ни за что не желает брать с меня деньги.

— Нет! Ни в коем случае!

Мы идем и садимся рядом с тем местом, откуда вчера я смотрел «Касабланку».

Берни выдал нам по билету.

«Хладнокрооооовный Люк», 19.30.

— У тебя тоже «о» больше, чем нужно? — улыбаясь, интересуется Одри.

Я смотрю на билет и смеюсь шутке Берни. Чудесный, чудесный вечер, лучшего и желать нельзя.

Мы сидим и ждем, и вскоре по окну проекторской стучат, слышится приглушенный голос:

— Ну? Готовы?

— Да! — разом откликаемся мы и поворачиваемся к экрану.

Фильм начинается.

Надеюсь, Берни смотрит на нас сверху, из своей комнатки с проектором, и вспоминает счастливые мгновения молодости.

Полагаю, он поверил, что Одри — моя девушка. Глядит, наверное, с умилением на две фигуры перед экраном — два темных силуэта.

Ну что ж, послание — оно у меня за спиной.

Я его доставил. Правда, лица Берни не видно, но не беда — я увижу счастливых людей на экране.

Да, будем надеяться, что Берни счастлив.

И что воспоминания его приятны.

Одри тихонько напевает под музыку, и в этот миг даже я верю, что она — моя девушка.

Сегодняшний вечер — для Берни. Но и мне достался маленький кусочек счастья.

Мы с Одри смотрели этот фильм, причем не один раз. Очень уж хороший. Диалоги знаем наизусть, можем их с персонажами проговаривать, но молчим. Просто сидим и наслаждаемся. Здорово, что в зале пусто. И здорово, что Одри рядом со мной. Мне нравится, что, кроме нас, здесь нет никого.

«Только ты и твоя девушка» — так ведь сказал вчера Берни? И тут же понимаю: этим вечером Берни не должен сидеть там, наверху, в одиночестве.

— А давай попросим Берни спуститься сюда к нам? — шепчу я Одри.

Она, естественно, не возражает:

— Да, конечно!

Перебравшись через ее ноги, я иду наверх, в проекторскую. Берни мирно спит, но я осторожно касаюсь его плеча:

— Берни?

— А? Да, Эд? — с трудом выныривает он из усталой дремоты.

— Мы с Одри тут подумали… — бормочу я. — В общем, нам было бы приятно, если бы вы спустились и посмотрели кино вместе с нами.

Он подается вперед в кресле, протестующе размахивая руками:

— Нет-нет, ни в коем случае! Ни за что! У меня здесь полно дел, а вы, такая красивая молодая пара, вы должны сидеть там одни! Ну, — подмигивает он, — сами знаете для чего — темнота, вы вдвоем…

— Берни, — продолжаю упрашивать я. — Ну пожалуйста, мы были бы очень рады…

— Ни за что! — упирается намертво старик. — Не могу, и не просите.

Проспорив еще некоторое время, я сдаюсь и иду обратно в зал. Сажусь на свое место, Одри спрашивает, где Берни.

— Он не хочет нам мешать, — отвечаю я, но стоит мне устроиться в кресле, как до моего слуха доносится скрип двери.

В освещенном проеме — силуэт Берни. Он медленно спускается к нам и садится на соседнее с Одри кресло.

— Спасибо, что пришли, — шепчет она.

Берни смотрит на нас обоих. И шепчет в ответ:

— Вам спасибо.

В усталых глазах — море благодарности. Старик поворачивается к экрану, и лицо его расцветает.

Где-то через четверть часа Одри нащупывает мою руку на подлокотнике. Просовывает пальцы сквозь мои и сцепляет наши ладони. И легонько пожимает руку. Я смотрю на Берни и обнаруживаю, что она точно так же держит его руку. Да, иногда дружба Одри — это все, что тебе нужно. Иногда Одри поступает так, что лучше не придумаешь.

Вот как сейчас, к примеру.

Все идет хорошо, но тут приходит время поменять катушку.

Берни опять уснул.

Мы осторожно будим его.

— Берни, — тихо зовет Одри. И легонько встряхивает за плечо.

Проснувшись, он подпрыгивает как ужаленный, вскрикивает:

— Катушка!

И убегает в проекторскую. Посмотрев вверх, на ее освещенное окно, я кое-что замечаю.

Там кто-то есть.

— Одри? — тихо говорю я. — Смотри.

И мы оба встаем и вглядываемся в окно.

— В комнате кто-то есть.

Ощущение такое, что все вокруг затаило дыхание, даже воздух.

Потом я отмираю и начинаю перебирать ногами. Выхожу в проход и поднимаюсь наверх.

Сначала Одри просто стоит столбом, а потом я слышу за спиной ее шаги. Мои глаза прикованы к тени в проекторской. Мы уже бежим вверх по проходу, тень явно нас замечает — и начинает метаться. Человек выскакивает из комнаты, а мы еще половины пути не преодолели!

В фойе, среди привычных запахов лежалого попкорна и старого ковролина, чувствуется новый — словно от искры напряжения. Кто-то здесь был и быстро сбежал. Я решительно направляюсь к двери с надписью «Только для персонала». Одри держится за мной.

Заходим в комнату, и первое, что мне бросается в глаза, — руки Берни дрожат.

С лица его медленно сходит испуг.

Стекает по губам к шее.

— Берни? — обеспокоенно спрашиваю я. — Берни? Что с вами?

— Ох. Он меня положительно испугал, — бормочет старик. — Чуть не налетел на меня, когда выбегал из комнаты. — И садится на стул. — Не волнуйтесь, я в порядке.

И вдруг показывает на стопку катушек.

— Что? — спрашивает Одри. — Что там?

— Верхняя, — отзывается Берни. — Она не моя.

Он подходит к стопке и берет катушку в руки. Осматривает со всех сторон. На ней маленькая наклейка с надписью, сделанной кривоватым почерком. Одно короткое слово — «Эд».

— Ну что, поставим?

Я долго стою без движения, но в конце концов выдавливаю:

— Да.

— Тогда идите в зал, — машет рукой Берни. — Оттуда гораздо лучше видно.

Но прежде чем выйти, я задаю вопрос. На который Берни, мне кажется, знает ответ.

— Почему? Почему они делают это со мной?

В ответ Берни смеется:

— Ты до сих пор не понял?

— А что я должен понять?

Старик долго всматривается в меня и наконец изрекает:

— Они это делают, потому что могут. — Голос у него усталый, но твердый. — Они долго готовились. Год, по меньшей мере.

— Это они сказали?

— Да.

— Прямо вот так и сказали, этими же словами?

— Да.

Мы стоим друг против друга несколько минут, размышляя над услышанным. Наконец Берни отмахивается:

— Ладно, идите уже в зал. Сейчас запущу.

В фойе силы меня покидают, и я прислоняюсь к стене.

— Это всегда так происходит? — вдруг спрашивает Одри.

— Угу, — откликаюсь я.

Она сочувственно качает головой. А что тут скажешь?

— Пойдем, — говорю я наконец.

Она отнекивается, но в конце концов соглашается пройти в зрительный зал.

— Совсем немного осталось, — говорю я.

И думаю: Одри-то, наверное, решила, что я про кино.

А я про что?

Да уж, мне сейчас не до фильма.

Мне вообще ни до чего, если честно.

Все мои мысли — о картах. О тузах. Тузах пик.

К

Последняя катушка

Мы идем к своим местам. На экране пока ничего не показывают.

И вот появляется изображение. Поначалу все темно, потом видны ноги каких-то молодых людей. Они идут: топ, топ.

И приближаются к одинокой фигуре на улице.

Я знаю эту улицу.

И фигура эта тоже мне знакома.

Я останавливаюсь. Как вкопанный.

Одри проходит немного вперед, а потом смотрит на меня. На мои впившиеся в экран глаза.

У меня слова не идут из горла, приходится ткнуть пальцем.

Потом ко мне возвращается речь:

— Одри, это я. Там, на экране, — это же я…

Мы видим, как бегут ноги братьев Роуз и их дружков. Как парни напрыгивают на меня и мутузят.

Я стою в проходе, а шрамы на лице отзываются болью.

Прикасаясь пальцами к подживающей коже, я чувствую, как она саднит.

— Это же я…

Из меня выдавливается лишь шепот. В ответ Одри закрывает лицо руками и плачет навзрыд.

Следующий кадр — я выхожу из библиотеки, нагруженный книгами. Потом переливающаяся огнями гирлянда на Глори-роуд. Сияющие в ночи разноцветные лампочки — «сила и слава». Сначала темно, и вдруг они вспыхивают, озаряют кинозал. Затем в кадре сцена у порога, нечто сродни смерчу, только без звука. Вот стоит моя мать, губы ее шевелятся, выплевывая мучительные, ужасные слова, которые царапают мне лицо, как когти. А потом я медленно иду от ее дома — прямо на камеру. Наконец, на экране мой путь в этот кинозал.

Последнее, что мы видим, — слова, написанные на пленке: «Испытание для Эда Кеннеди. Ты молодчина, Эд. Удачи в новых свершениях».