Ангел ходит голым - Измайлов Андрей

— То-то же! Смотри у меня!

Never say never.

А я бы у неё посмотрел. Хоть как…

Уже не Дюймовочка. Но Суламифь. И вопрос, что краше.

Да не вопрос!

Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями. Лёгкая, тонкая и стремительная, как секундная стрелка. По-моему, я кого-то цитирую, но это сейчас неважно, и это хорошо, что не помню кого. Влечение — род недуга. Отаку. Только и остаётся в её отсутствие, не в присутствии же.

Макс, хрéнов японофил, всё трунил, когда мне доводилось пребывать «над слоником»: снова в отаку, старина?!

Отаку — словцо с неуважительным привкусом, если только сам себя так не называешь вроде бы иронично.

В какую атаку, Макс?! У нас не те отношения с ней. Даже не в режиме слегка соприкоснувшись рукавами. Тебе ль не знать! И твоё нижегородское оканье, максимгорький-нарочитый — прекращай!

Нарочитый? Ни сном ни духом! Старина Евлогин просто не посвящён, не просвещён. Посвятить, просветить? Запросто! Но уговор: без обид. Без обид? Тогда слушай, мой юный друг…

Отаку (не атаку! отаку! яп., муж.) сам не свой до нимфеток в школьной форме. Красно-клетчатые мини-юбочки, да-да, и т. д., трусики. Ношеные трусики — м-м-м!!! В магазинах на Акихабаре. К ним в комплекте — фото школьницы-носительницы. Ушлые соплюхи в привокзальных сортирах торгуют без посредников, при клиенте стягивают с себя последнее (а то ещё неизвестно, чьи там фото, мухлёж!). Особо смекалистые скупают в тамошних комиссионках дюжину б/утрусиков по символической цене и — в народ с лёгкой сумочкой: сняла-продала, надела, сняла-продала, надела, сняла-продала. Только за одни такие трусики — до двадцати тысяч йен. Рентабельность.

Так-то, мой юный друг.

О, сколько нам открытий чудных…

Не отаку, нет. Уровень психоза должен иметь определённый… уровень. Но! Что мы знаем о себе, оставшись наедине с собой? Всё мы знаем. Листая старые страницы… Авторский альбом «Голая правда» памяти Льва Давидовича Воркуля (120 полос, формат А3) — там же, «над слоником», среди образцов полиграфпродукции. Она ведь и себя туда включила, разбросала по альбому. Ню. В пристойных ракурсах, без лица. Как бы приветик: кто знает — узнает. Для остальных — просто красиво. Более знать не должно. А то ведь… и от полученных знаний скончался на месте. Так будет со всеми, кто покусится! В эту квартиру (без хозяйки тем более!) вхож глава охранной структуры, он и только он, более никто из «цепных». Даже если сама зазовёт: помочь с лампочкой, с крантиком, со стремянкой, подержать. Через порог переступил — свободен, был «цепной», теперь нет. Трудовой кодекс, выходное пособие — забудь. Суров, но закон. Вопросы? Повторно для Измайлова с испытательным сроком: вопросы? Гут. Все всё поняли. Счастье — это когда тебя понимают.

«Цепные» вышколены, зарплата день в день, от добра не ищут добра. Слаб, однако, человек. Покушениие на домашнюю «ювелирку» — тьфу-тьфу-тьфу! Но хозяйственный пустячок, щётка для одёжки, ножницы, рулон пипифакса, мыльница. Пагубная страсть. Ведь замучит совесть, если не украсть.

И холодильник! Внутре у него? Неонка? Ветчина, рокфор, майкопская, ещё какая-то хрень. По кусочку незаметно, так и было. Йо! Йогурт! Ещё и йогурт! Коньяк, чтоб незаметно, по глоточку, «Медный всадник». Этого добра здесь! Жалко ей, что ли?! Чаёк долить до риски, укупорить в прежний вид. Всего делов!

Не сметь, дурни! О вас же забота! Цапнете не тот кусочек с полки, тяпнете из горла не то… Прен-цен-ден-ты… А у всей «Цепи» потом лишняя головная боль.

И главное! Вот главное! Поручи им, «цепным», полив строжайше по инструкции, список прилагается, иначе — смерть!.. Ведь и тогда: ну смерть так смерть, эка невидаль!

Всё. Все — вон. И не вздумайте! В эту квартиру вхож глава охранной структуры, он и только он. Уж чем там занимается после полива по инструкции…

Отаку! Отаку! Отчасти да. Никаких ношеных трусиков, разумеется. Но её присутствие в её отсутствие. Было.

Квартира «над слоником». Отдельная история. Вкратце. Буквально абзац-другой, не больше.

Доходный дом Мусиных-Пушкиных. Г-жа А.Н. Штальман. Северный модерн. Ранее проживали сплошь графья, декабристы, не бедствовали, проповедники народного образования, рачительные хозяева.

Дом включён в перечень вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность. «Под слоником» — булочная с незапамятства. Ныне — «Сладкоежка».

Ну! Обещано ведь: абзац-другой, не больше.

Каких трудов стоило взять дом под свою охрану, под «Цепь» — вне композиции. Заморочились, заморочили, пришли к соглашению. Вместо консьерж-бабушек — лицензионная охрана. Так надо. В тягомотных переговорах скажи вовремя «так надо» — и нет контраргументов. Если надо, тогда что ж! Но вопрос оплаты? Уже не ваш вопрос. Тогда, тем более что ж!

Вот и славно, трам-пам-пам. Зря ли дом включён в перечень вновь выявленных… У вас там (теперь у нас тут) через четвёртый этаж ещё проход есть, непосредственно в Казачий, не так ли? Учтём, человечка и там поставим. Витебский вокал через дорогу, мало ли, криминалитет, как вы раньше жили, теперь всё под контролем, но как вы вообще раньше-то…

Зачем бы всё? Принцип. Подбери, пригодится. Не-ет, не Плюшкин, отнюдь не он! Плюшкин типичный барахлоид. А вот у нас тут — не-ет, не Плюшкин!

Хотя, конечно, кулон Кузьмы, кулон Кузьмы…

Вдуматься, на кой нам она вообще сдалась, вот изначально — зачем?!

Багдашовские виды на неё как на ласточку заранее были обречены. И ведь говорил ему, сколько раз ему говорил! Да понимал он, понимал. Но…

— Что ж ей так не везёт с мужиками, старина?!

— Не везёт?

— Три трупа, старина, три трупа. Шли годы.

— М-м. За все эти годы у неё только три мужика?

— Я тебя умоляю! Четыре, минимум. Ну, ты в курсе. Или пять? Или пять, старина? Я чего-то не знаю? В глаза мне, в глаза! Не моргать! Дружба дружбой, но смотри у меня!

— Не паясничай. Ты мне сейчас зачем это всё?

— Видишь ли, список её симпатизантов ого-го!

— Не составлял, не знаю.

— Не составлял, но знаешь. Ну, плюс-минус.

— Ещё раз: ты мне сейчас зачем это всё?

— О! Невербалочка! Зрачки-то су-у-узились. Теряешь квалификацию, старина.

— Макс! Уже или говори, или пошёл nach. У меня своя куча проблем. На двух объектах подмену искать, «дыры» затыкать. Алкаши хрéновы! Ещё и «разрешиловка» наехала с просрочкой лицензий. Ещё и ты тут! Скажешь или так пойдёшь?

Сказал. Такая, старина, вдруг мысль. Ну, не вдруг. Что ж ей так не везёт с мужиками?! — понятно, риторический приём. С последующим: да строго наоборот! Ей не везёт?! Список симпатизантов ого-го! Все живы— счастливы, отставленные тож: ничто не вечно, я помню чудное мгновение, но ведь было, ах, элегия, помним-любим, можем повторить, однако согласие есть продукт при полном непротивлении сторон, спасибо и на том, настаивать бесполезно. И заметь, старина, к «помним-любим» довесок «скорбим». Но! Лишь в случаях, когда кто-то из списка пытался её подчинить. Она им: вот этого не надо. Нет, прут. Один раз дала понять, два раза, три… Что непонятно?!

Перебью на минуточку, Макс? Разве кто-то не пытался все совместные с ней годы (пять лет? почти шесть?) вот это вот… подчинить? А ну как сам станет четвёртым?! Японофилия японофилией, самурайцы самурайцами, смерть — это победа. Но всему же есть предел, братцы!

Абсолютно иной случай, абсолютно иной, старина! Стокгольмский синдром в полный рост. Перечитай методички, освежи память.

Ничто не забыто, никто не забыт. Один вопрос, Макс. ЗАЧЕМ она тебе? Ты же к ней не испытываешь, не испытываешь и сотой доли…

Почему не испытываю? Ещё раз плёночку поставить? Мы там с ней оба так исполняем! Оба! Имитация исключена. Поставить?… Оп, старина! Что-то у тебя сегодня сплошная невербалочка! Слу-у-ухай, так ты всерьёз на неё запал?! А я, дурак, никак в толк не возьму! (Поверили?)