Вожди и разведка. От Ленина до Путина - Дамаскин Игорь Анатольевич

И все же ни из лекции Ахмерова, ни из последовавших затем разговоров в стенах КГБ Гордиевский так и не понял, когда и как был установлен первый контакт с Гонкинсом. Но ко времени первого приезда Гопкинса в Советский Союз летом 1941 года, сразу после немецкого вторжения, контакт этот уже был налажен».

Даже из этих путанных рассуждений видно, что Гопкинс не был агентов НКВД, а помогал Сталину из симпатии к нему и к стране, героически сражавшейся с фашистской Германией.

Первая личная встреча Сталина и Гопкинса состоялась в июле 1941 года, когда немецкие танки рвались к Москве. Почти никто в мире не сомневался тогда в скорой победе немцев. Гопкинс прибыл в Москву как личный посланник Рузвельта с официальной целью: «изучением вопроса об американских поставках в СССР». Но основной задачей Гопкинса было выяснить, «как долго продержатся русские».

«Оказанный Гарри Гопкинсу прием явно указывал на то, что этому визиту придается чрезвычайное значение», — писал посол Соединенных Штатов Стейнгард. «Меня никогда не встречали так, как в России», — вспоминал Гопкинс. Он ежедневно виделся со Сталиным, который полностью убедил его в своих возможностях как руководителя, и в том, что русские будут драться до победного конца.

Сталин произвел на Гопкинса неизгладимое впечатление. «Он ни разу не повторился, — вспоминал далее Гопкинс, — а речь его напоминала стрельбу его солдат — уверенно и прямо в цель. Он поприветствовал меня несколькими словами, произнесенными по-русски. Коротко, крепко и гостеприимно пожал мне руку. Затем тепло улыбнулся. Он не тратил попусту ни слов, ни жестов… Не заискивал, не сомневался. Он убеждал, что Россия устоит перед наступлением немецкой армии, и при этом подразумевал, что и у собеседника также нет в этом никаких сомнений…».

Гопкинс убедил в этом президента Рузвельта, чем, несомненно, повлиял на его решение разработать целую программу помощи Советскому Союзу. Рузвельт говорил своему сыну Эллиоту: «Я знаю, насколько верит премьер (Черчилль) в возможность России выстоять в войне. — И, щелкнув пальцами, показывал ноль… — Гарри же верит больше. Он даже меня может в этом убедить». Обещание помощи, данное летом 1941 года, определило политику Рузвельта в отношении сотрудничества с СССР на все годы войны.

Немало усилий Гопкинс приложил для принятия закона о ленд-лизе, а также при решении кадровых вопросов. Под его влиянием был снят антисоветски настроенный американский военный атташе в Москве Итон; отправлен в отставку глава советского отдела госдепартамента Гендерсон; заменен посол Стейнгард на том основании, что он не пользуется доверием Сталина; направлен в Москву для контроля за поступлением американской военной помощи полковник Феймонвил, дружески относящийся к СССР.

Вторично Сталин и Гопкинс встретились во время Тегеранской конференции в 1943 году. Тогда, увидев Гопкинса, Сталин вопреки протоколу сам подошел к нему, тепло пожал руку и сказал, что Гопкинс был первым американцем, который поговорил с ним по душам.

Взгляды Гопкинса хорошо отражены в докладе возглавлявшегося им президентского протокольного комитета по вопросам Советского Союза: «Поскольку Советская Россия является решающим фактором в войне, ей должно быть предоставлено всевозможное содействие, и должны быть предприняты все усилия для установления с нею дружеских отношений. Развивать и поддерживать с Россией дружеские отношения крайне важно и потому, что она, несомненно, будет главенствовать в Европе после победы над фашистами».

После кончины Рузвельта Гопкинс, к тому времени и сам много болевший, ушел в отставку. Но когда Трумэну понадобилось заручиться согласием Сталина по вопросам, обсуждавшимся на конференции в Сан-Франциско, он направил в Москву именно Гопкинса.

На этот раз между Сталиным и Гопкинсом состоялись три официальных встречи. Первая из них — 26 мая 1945 года. Она прошла в обстановке взаимного дружелюбия, воспоминаниях об июле 1941 года, о покойном президенте Рузвельте. В официальной части обсуждались вопросы о Контрольном Совете по Германии и о разделе германского флота. Вторая встреча была посвящена трудным вопросам ленд-лиза и будущего Польши. На третьей решался вопрос о начале Советским Союзом военных действий против Японии. И, наконец, тогда же было решено, что следующая конференция глав трех союзных держав состоится в Берлине. Все эти беседы, хотя и носили порой довольно жесткий характер, закончились взаимными компромиссами и в добром согласии. Но надо признать, что ни в одном случае ни Сталин ни Гопкинс не поступились интересами своих стран.

Так был ли Гопкинс агентом, и если да, то чьим? Надо сказать, что он никогда не пренебрегал тем, что считал подлинными интересами Соединенных Штатов. И его политика поддержки СССР исходила прежде всего из «сверхзадачи» — победы во Второй мировой войне и полного разгрома фашизма. А тут его интересы полностью совпадали с интересами СССР и его руководителя — «дяди Джо», как называли американцы Иосифа Сталина.

А на мой запрос в Пресс-бюро Службы внешней разведки Российской федерации его руководитель, Борис Николаевич Лабусов, ответил: «Мы никогда не комментируем вопросы о том; принадлежало или нет то или иное лицо к числу агентов Советской разведки».

По большому счету, личными агентами Сталина можно было бы условно назвать и многих деятелей Коминтерна, руководителей ряда зарубежных компартий коминтерновского периода. Со многими из них он встречался наедине, подолгу беседовал, и они, конечно же, делились с ним всеми интересующими его проблемами и следовали его политическим рекомендациям. Часть из них после войны заняла руководящие посты в своих странах и оставалась верной ему до самой его кончины.

Как Сталин относился к спецслужбам, а частности, к разведке и ее сотрудникам? Если не считать жестоких репрессий, которым в годы «большого террора» он подверг личный состав разведки, то его отношение к ней соответствовало образу единоличного, абсолютного правителя. По своему разумению он казнил и миловал, вознаграждал или оставлял без внимания подвиги (ни одному агентурному разведчику не было прижизненно присвоено звание Героя Советского Союза). Сообщения разведки он добросовестно прочитывал, но далеко не всегда адекватно реагировал на них, то есть действовал в соответствии с «синдромом Кассандры» — в основном доверял тем сообщениям, которые соответствовали его мнению, а остальные, особенно неприятные для него, отвергал.

Так же, впрочем, поступали почти все монархи, президенты, канцлеры и прочие «вожди» всех времен и народов.

Как и все главы государств, он не любил публично высказываться о деятельности своих спецслужб, а тем более признавать их провалы. Однако несколько раз ему все же пришлось открыто высказать свое мнение о разведке и разведчиках, их роли в годы войны и мира, и мы приведем некоторые примеры.

Сталин редко встречался с разведчиками, и его личные, скажем точнее, лично-служебные отношения с ними были вполне официальными. Их судьбы иногда решались в результате личного отношения, иногда — заочно. С некоторыми примерами такого рода мы также познакомимся ниже.

Конечно, наиболее серьезно и откровенно свое отношение к деятельности разведки и о планах ее дальнейшей работы Сталин высказывал на заседаниях Политбюро, и его мысли или идеи воплощались в принятых на этих заседаниях постановлениях.

После окончания Гражданской войны сотрудники советской разведки принимали активное участие в организации революционного движения в странах Восточной и Центральной Европы. Главная их задача заключалась в организации материальной и организационной помощи коммунистическим партиям Германии, Польши и других стран в дестабилизации внутриполитической обстановки и попытках организовывать забастовки и восстания с целью совершения государственных переворотов, а в Польше, как известно, активно действовали партизанские отряды.