Вожди и разведка. От Ленина до Путина - Дамаскин Игорь Анатольевич

Все это наводит на мысль, что донесения предназначались тому, кто его послал — самому товарищу Сталину, и Сверчевский был одним из его личных особо доверенных лиц (будем избегать слова «агентов»).

В декабре 1946 года Сталин вызвал Сверчевского в Москву и предложил пост министра национальной безопасности Польши. Кароль категорически отказался, заявив, что он солдат, а не жандарм.

Пуля боевиков бандеровской сотни «Гриня» настигла его в горном ущелье 28 марта 1947 года.

В 1948 году, казалось бы, безоблачные отношения между Советским Союзом и Югославией, компартиями этих стран, между Сталиным и Тито рухнули. Были в том и объективные, и чисто субъективные причины: оба руководителя поддались своим худшим чертам характера — упрямству, неуемной самоуверенности, нетерпимости. «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека…», — писал Ленин в своем завещании. Не лучше Сталина был и Тито, к тому же с великодержавностью Сталина столкнулся национализм Тито. Короче говоря, нашла коса на камень!

Много лет спустя, в 1974 году, Тито говорил: «Тогда (в марте 1948 года) я принял бесповоротное решение. И это стало переломом. Это было решение начать борьбу за то, чтобы не подчиниться диктату Сталина…».

Вопрос об изменении политики по отношению к СССР обсуждался на заседании Политбюро югославской компартии 1 марта 1949 года. Уже на следующий день подробный отчет об этом заседании был доложен Сталину.

Как же это произошло? Будучи не согласен с новым курсом, предложенным Тито, участник этого заседания — министр финансов, член Политбюро ЦК КПЮ, Генеральный секретарь Народного фронта Югославии С. Жуйович тайно проинформировал обо всем случившемся посла СССР в Югославии Лаврентьева, который немедленно направил это сообщение Сталину. Понятно, какую реакцию оно вызвало.

Некоторое время Тито не позволял себе никаких антисоветских и антисталинских публичных заявлений и высказываний. В то же время начал проводить политику отрыва от Советского Союза. Это проявлялось на отношении к советским специалистам, работавшим в Югославии, на притормаживании сотрудничества во всех областях, началось заигрывание с американцами.

Жуйович (через Лаврентьева) регулярно информировал Сталина обо всех решениях и действиях Тито и югославского правительства. Когда действия югославов в отношении специалистов стали вызывающими, Сталин приказал отозвать их из Югославии. Стороны обменялись несколькими письмами. Тон Тито был примирительным, тон сталинских писем достаточно резким.

Югославская контрразведка доложила Тито о подозрительных отношениях Жуйовича и еще одного члена ЦК КПЮ. Хебранга, с советским послом. Была создана комиссия для рассмотрения вопроса об их поведении.

9 мая 1948 года на пленуме ЦК КПЮ было одобрено сообщение этой комиссии и принято решение, на основании которого Жуйович и Хебранг были выведены из состава ЦК КПЮ и исключены из рядов партии. Жуйовича сняли с поста министра финансов, а Хебранга с поста министра легкой промышленности.

Но Тито все еще хитрил. На том же пленуме было принято послание «товарищам И.В. Сталину и В.М. Молотову», в котором было сказано: «…все обвинения против нас — результат неправильного информирования… мы настойчиво строим социализм и остаемся верными Советскому Союзу, остаемся верными учению Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина…».

По приказу Тито Жуйович и Хебранг были арестованы и оказались в руках у югославского Ежова — Ранковича.

Узнав об аресте С. Жуйковича и А. Хебранга, Сталин 9 июня 1948 года поручил Молотову передать Тито следующее послание: «ЦК ВКП(б) стало известно, что югославское правительство объявило Хебранга и Жуйовича изменниками и предателями родины. Мы это понимаем так, что Политбюро ЦК КПЮ намерено ликвидировать их физически. ЦК ВКП(б) заявляет, что если ЦК КПЮ осуществит этот свой замысел, то ЦК ВКП(б) будет считать Политбюро ЦК КПЮ уголовными убийцами, ЦК ВКП(б) требует, чтобы расследование дела Хебранга и Жуйовича о так называемой неправильной информации ЦК ВКП(б) происходило с участием представителей ЦК ВКП(б). Ждем немедленного ответа».

Не правда ли, тон послания грубый и провокационный, явно рассчитанный на отрицательный ответ? И он не замедлил появиться. Хотя нет, замедлил. Видимо, Тито и его друзья не хотели отвечать сгоряча и раздумывали над ответом девять дней. Он поступил лишь 18 июня: «ЦК КПЮ никогда не помышлял убивать кого-либо, в т. ч. Хебранга и Жуйовича. Они находятся под следствием наших властей. ЦК КПЮ считает неправильной постановку вопроса со стороны ЦК ВКП(б) и с возмущением отвергает попытку представить наше партийное руководство «уголовными преступниками и убийцами». Учитывая это, ЦК КПЮ считает, что участие представителей ЦК ВКП(б) в расследовании дела Хебранга и Жуйовича исключено».

Таким образом, Жуйович стал яблоком раздора и если не причиной, то поводом к окончательному разрыву между партиями и государствами.

На июньском совещании Коминформбюро, ставшим слабой заменой Коминтерну, Тито и его партия были отлучены от международного коммунистического движения.

Он еще предпринял формальную попытку примирения. На состоявшемся в июне 1948 года Пятом съезде КПЮ он закончил свою речь здравицей в честь Сталина. Фактически же пути Сталина и Тито разошлись навсегда.

Еще одна фигура из числа тех, кто оказывал содействие Сталину в годы войны, заслуживает особого разговора. Это — Гарри Гопкинс, помощник президента США Франклина Д. Рузвельта.

Приведем две цитаты. Первая — из книги Серго Берия:

«Нередко его (речь идет о Кернкроссе, одном из «пятерки». — И.Д.) сравнивают с не менее работоспособным агентом советской разведки в США Гарри Гопкинсом (разрядка моя. — И.Д.).

О Гопкинсе могу сказать лишь одно: этот человек относился к тем высокопоставленным государственным чиновникам стран Запада, которые считали, что лучше иметь дело с более прогрессивным, несмотря на все минусы, Советским Союзом, нежели с нацистской Германией».

Если со вторым абзацем цитаты можно вполне согласиться, то безапелляционное утверждение первого абзаца об «агенте советской разведки Гопкинсе» вызывает только удивление. Откуда такая самоуверенность в раздаче «шпионских» ярлыков у Серго Берии? Не от отца ли?

Вторая цитата, еще более сомнительного свойства, принадлежит предателю-перебежчику Гордиевскому (он пишет о себе в третьем лице):

«Еще в начале своей карьеры в КГБ Гордневский, в то время сотрудник нелегального управления ПГУ, побывал как-то на Лубянке на лекции Ахмерова. Старый нелегал, которому было уже под шестьдесят, совершенно седой, свою лекцию посвятил наиболее важному, с его точки зрения, советскому агенту в Америке в годы войны — ближайшему советнику президента Рузвельта Гарри Гопкинсу. После лекции Гор-диевский обсуждал историю Гопкинса как со своими коллегами по управлению, так и с другими специалистами ПГУ по Америке. При этом все согласились, что Гопкинс был чрезвычайно важным агентом. Подобное объяснение связи Гопкинса с КГБ представляется вполне логичным, если принять во внимание его карьеру».

Оставим в стороне маленькую неувязочку: «под шестьдесят» Ахмерову было где-то в 1961–1962 годах, когда будущий автор цитаты еще учился в МГИМО и вряд ли мог слушать лекцию нелегала.

Но дело даже не в этом. Я намного дольше Гордиевского прослужил в разведке и не помню случая, чтобы кто-либо, когда-либо в публичных выступлениях называл имя своего агента, тем более такого масштаба, как Гопкинс. С этим согласны и сотрудники нелегальной разведки, в том числе и работавшие с Ахмеровым, с которыми я беседовал. Так что эту «лекцию» можно отнести к разряду авторских фантазий Гордиевского или к выполнению им «специального заказа» той разведки, на которую он шпионил, ее активным мероприятием.

Тем не менее на какие-то сведения, достоверные или нет, Гор-диевский ссылается. По его словам, «Ахмеров якобы заинтересовал Гопкинса, сказав, что привез ему личное и секретное послание от Сталина(?!). Гопкинс же посчитал Ахмерова неофициальным посредником, которого Сталин выбрал, не доверяя (и это его недоверие Гопкинс полностью разделял) традиционной дипломатии. Точно известно лишь, что Гопкинс испытывал необычное и вполне искреннее восхищение Сталиным и проникся к нему особым доверием. Вдохновленный Ахмеровым, он наверняка был преисполнен чувством затаенной гордости из-за того, что пользуется доверием двух крупнейших лидеров мира.