Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей

— Ты же не думаешь, что у нас все серьезно — Наталья спустила ноги с кровати. Они у нее были что надо — стройные, длинные… — Я слышала о твоих амурных похождениях. Собственно, о них вся столица судачит.

— Ложь и поклеп — на автомате произнес я

— Так всем и отвечай дальше — хмыкнула девушка

— Это правда, что твой отец не говорит по-русски — я постарался быстро спрыгнуть со скользкой темы и перевести разговор

— Ложь и поклеп — засмеялась Наталья — Папа плохо пишет по-русски, Его императорское величество разрешил подавать отчеты на французском. По-русски он говорит хорошо. А кто это тебе, кстати, рассказал? Гартинг?

— А ты проницательна

— Этот субъект как приехал в Лондон сразу стал рыть под отца. Пишет кляузы Извольскому, Туркестанову…

И тут серпентарий. Террариум единомышленников, прости господи.

— Посольский корпус будем менять — я пожал плечами — Засиделись вы в своих Лондонах, забыли о стране, которой служите. Отчеты на французском строчите…

— Это неправда! — Наталья раскраснелась, вскочила на ноги. Одеяло упало, девушка взвизгнула, прыгнула обратно в постель.

— Большего патриота, чем отец — вам не сыскать. Признавайся, Григорий, ты бы хотел чтобы граф к тебе на поклон бежал, правда? Как датский посол или французский…

— Французский как раз не на поклон заявлялся — буркнул я — Возомнили себе черти что… Константинополь им подавай!

— Папа будет раздавлен отставкой — Наталья тяжело вздохнула, посмотрела на меня жалостливо — Может есть возможность оставить его на службе?

— Дипломатическому корпусу нужен свой институт — задумался я — Готовить новые кадры.Твой отец согласится возглавить такое заведение?

— Ты чудо! — девушка, скинув одеяло, бросилась мне на грудь

*****

С корабля мы попали, что называется, на бал — в самый разгул милитаристского и ультрапатриотического угара. Публика весьма нервно отреагировала на происшествия в Хайлигендамме, аннексию Боснии и Герцоговины, невнятные дипломатические маневры и последовавшие за этим демарши Турции насчет проливов.

Обиженная в своих лучших чувствах общественность требовала вломить супостатам со всей русской силушкой. Но подсознательно понимая, что взвесить люлей Германии дело маловероятное, патриотическая общественность на роль мальчика для битья назначила Турцию. Хотя я подозревал, что здесь не обошлось без главных интересантов обретения проливов, которое завуалированно именовалось “водружением православного креста над Святой Софией”. Проливы в первую голову были нужны касте зерноторговцев, ибо экспорт русского хлеба шел в основном через черноморские порты и далее по Средиземному морю во Францию. И все милюковские крики про историческую миссию, освобождение единоверцев и так далее имели в основе очень неслабый финансовый интерес.

Так и сейчас, судя по широте размаха и подготовленности “волеизъявления масс”, играли деньги — в некоторых местах, как сообщили разосланные по городу в дозоры колонисты, участникам даже раздавали заранее привезенную выпечку, а на ряде заводов прошли организованные администрацией молебны за православных Эпира, Македонии и Фракии, страдающих под игом.

Сторонники мира тоже присутствовали, но, видимо, не имели столь мощных спонсоров и потому их голоса тонули в воинственном гуле. Паре редакций, выступивших со статьями типа “ну куда мы лезем?” даже разнесли стекла.

В высших сферах тоже все бурлило — военные топорщили усы и пики, по городу под приветствия обывателей маршировали колонны гвардейских полков, на южные рубежи перебрасывались войска. Что Палицын, что Редигер, что Петр Николаевич — все бегали, как ошпаренные ввиду приказа Главковерха о больших маневрах в Киевском, Одесском и Кавказском военных округах, совокупно с экзерцициями Черноморского флота.

В приемной Столыпина обычная круговерть посетителей, казалось, достигла уровня турникета в метро: подошел-приложил-прошел или, в здешних реалиях, прибыл-получил задание-убыл. Каждую минуту хлопали двери, а четыре телефона на столах секретарей, казалось, трещали непрерывно.

К премьеру я буквально вломился, цыкнув на очередь и прижав к стене адъютанта, заступившего мне дорогу.

В кабинете сидел мрачный Янжул, с которым мы друг другу кивнули. Отлично! Министр финансов тут очень кстати.

— Петр Аркадьевич, да что же ты делаешь! — начал я сразу с панибратского наезда — Побойся Бога!

Столыпин оторвался от бумаг в руке, вскинул на меня ошалевшие глаза, но в понимание пришел не сразу, еще несколько секунд у него перед взором прыгали циферки и буковки. Ох, угробят мужика, как пить дать угробят! Жахнет какой инфаркт с инсультом и никакого Богрова не надо.

— Григорий, погоди, не до тебя сейчас.

— До меня, до меня. Ежели во все эти игры влезать, то военные непременно затребуют дополнительные ассигнования. А Дума не горит желанием бюджет перекраивать, вон сколько проектов запустили и теперь что же, все в трубу? — я дошел до стола, отодвинул кресло и уселся в него, прямо напротив Янжула.

— Не тем ты занимаешься, Петр Аркадьевич, ей-богу, не тем. Текучка, сиюминутные вопросы — на то заместители и подчиненные есть. Негоже полководцу каждой ротой лично командовать, твое дело — сверху смотреть, общую обстановку определять, а не вот эта суета.

— Ну и как ее определять, если война на носу? — сварливо огрызнулся премьер.

— С чего ты взял? — я подмигнул министру финансов, давай, дескать, подключайся! — Поегозят турки, поорут, да успокоятся, пусть они лучше с Австрией разбираются. Да и Вена, мать ее, тоже в стороне не останется, коли мы турок прищемим. А коли Австрия влезет — так и Германия тоже, к бабке ходить не надо. А мы готовы с немцами воевать?

— С немцами — нет, — решительно отрезал Столыпин. — Но есть шанс взять под себя проливы, его надо использовать.

— Возьмете — так и Англия против нас встанет.

— Мы не можем терпеть ситуацию, когда вывоз зерна зависит от прихотей Стамбула.

— Весь вывоз они не закроют, им самим нужно. А коли что-то в России останется так и хорошо, хлеб подешевеет, народ голодать не будет. Опять же, почему Финляндия зерно в Германии покупает, а не российское везет? Ну и запасы пора создавать, а то как неурожай, так прямо как на пожаре полошимся. Государственный запас зерна!

— По планам, через полтора года откроем вывоз зерна по северному маршруту, — откашлялся Янжул. Молодец, на руку мне играет!

— Через Романов на Мурмане? — поинтересовался я

— Именно так. Все строится по плану. И железная дорога, и порт.

Столыпин гневно посмотрел на Янжула, хрустнул пальцами.

— Ишь как у вас все просто! А выручка в бюджет? А перевозки встанут — пароходные компании, железные дороги?

— Так вот и надо думать, чем заменить. Выручка-то ладно, мы кредитами закрыть можем…

Столыпин кинул тревожный взгляд на… и я предпочел дальше в эту тему не углубляться, и так мы вдвоем поняли, о каких кредитах речь. Тут я на коне.

— Вон, затеяли мы общинно-частные предприятия на селе, — сменил я тему на не столь щекотливую. — Вам же, помещикам, край как выгоден мир с мужиками, вот вам способ, занимайтесь! Уже сейчас надо думать о весеннем севе, чем новым устроениям помочь, как образец распространить… Вот где стратегия, а не в том, сколько полков на юг перевезено и где для них вагоны брать. Этим пусть ВОСО занимается, у них голова болеть должна.

— Общество требует мобилизации, — как за последний бастион спрятался премьер за “глас народа”.

— Ах вот оно что, общество… — протянул я. — Ну, раз требуют, будет им мобилизация, ща устрою.

Прямо от Столыпина дозвонился в Юсуповский, велел собирать расширенный пленум, звать всех, до кого дотянутся, прямо на завтрашнее утро, а пока срочно собрать “военную фракцию” — служивших и воевавших.

Набралось их человек пятьдесят — битых жизнью мужиков от двадцати с небольшим до шестидесяти лет. Старики как раз в последнюю войну с Турцией служили и хлебнули всех прелестей, от штурма Плевны до стояния на Шипке. И облом со взятием Стамбула помнили крепко. Молодые — по большей части “амурцы”, воевавшие с Японией. Пришли и мои казаки-охранники, и даже Евстолий, он в полицию попал общим порядком, после службы в армии.