Ноттингем - Лина Винчестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А пить алкоголь ты можешь? По закону нет, но ты это сделала. Невозможное возможно, солнышко. Если ты ведешь себя как взрослая, значит, и проблемы должна решать как взрослая, то есть сама.
Папа поднимается по лестнице, чтобы собраться на работу, и по его бесстрастному выражению лица можно понять, что разговор окончен.
Вернувшись в комнату, я открываю жестяную банку, служащую копилкой, и вытряхиваю мелочь на кровать. Пару недель назад я спустила почти все накопленное на новые книги и нисколько об этом не жалею, но сейчас мне очень нужны деньги.
После того как папа уходит на работу, мама дает мне еще пару баксов. Собранных денег не хватит на то, чтобы раздобыть достаточно брауни или маффинов. И я не вижу другого выхода, кроме как съездить в магазин, потратить все накопленные скидочные купоны, купить продукты и приготовить все самой.
Мама разрешает нарушить домашний арест на час и отпускает в «Костко». Закупившись, я еду в объезд папиной мастерской, чтобы не попасться ему на глаза.
Паркуюсь, не загоняя машину в гараж. Заглушив двигатель, выхожу и замечаю, как у дома Сойера останавливается темный седан. Из него выходит высокий мужчина с коротко стриженными волосами. На нем толстовка, солнечные очки и грубые ботинки на ногах.
Пока я открываю багажник, незнакомец поднимается на крыльцо, где его встречает Сойер. Они жмут друг другу руки.
Зажав ключи с брелоком в кулаке, я взмахиваю Сойеру в знак приветствия. Заметив меня, он приглашает мужчину войти в дом, а сам идет в мою сторону.
– Что Джейсон Стейтем делает в твоем доме?
– Это Хэнк, спонсор из АА, завязал с алкоголем семь лет назад. Говорит, что может помочь, но только если мама правда этого хочет. Сейчас будет разговаривать с ней.
– Ты так и не ответил на сообщение. Как она себя чувствует?
– Плачет и корит себя.
Сойер отодвигает меня в сторону и склоняется над багажником, а я не могу не залюбоваться тем, как напрягаются мышцы на его руках, когда он забирает пакеты.
– Черт возьми, что у тебя там?
– Мука. Пара футов. Ну и всего по мелочи. Хочу приготовить огромную печеньку в твою честь.
– Это ведь для ярмарки, да? – На секунду прикрыв веки, Сойер тихо чертыхается и направляется к дому, а я, как обычно, едва поспеваю за ним. Порой мне кажется, что бог наградил этого парня длинными ногами только для того, чтобы ему было легче убегать от меня.
– Я что-нибудь придумаю, Райлс.
– Не бери в голову, у тебя и так полно проблем. Половина дела уже сделана, осталось быстренько все приготовить, попрошу помочь маму и Фелис.
– Могу я чуть позже зайти, чтобы тоже помочь?
Я мгновенно представляю на своей кухне полуголого Сойера. Мы, перепачканные сахарной пудрой, готовим, а потом жадно целуемся и, может, даже занимаемся сексом прямо на кухонном столе. Да, такая помощь мне однозначно пригодится.
Пока мое воображение рисует горячие картинки, Сойер заходит в дом.
– Не уверена, что ты сможешь зайти попозже, потому что мой папа посадил тебя под домашний арест.
– Формально я буду находиться в доме, просто не в своем.
Что ж, вполне справедливо.
Сойер ставит пакеты на стол и, чмокнув меня в щеку, обещает зайти позднее, а я иду наверх, чтобы попросить помощи.
Мама охотно соглашается. Фелисити удается растолкать не с первого раза. Она мычит от головной боли, на ее лице написано страдание, и, должна признаться, я рада видеть это, потому что все еще злюсь, что наказана, в том числе и по ее вине.
Пока ждем Фелис, я решаю переписать рецепт сразу на четыре листа – по одному для каждой из нас и один на холодильник. Мама называет меня параноиком, но мне нужно, чтобы все действовали четко по инструкции. У меня нет права облажаться.
Фелисити, чуть сгорбившись, входит на кухню с побледневшим лицом. На ее голове капюшон, а огромное темное худи достает до самых колен, из-за чего она отдаленно напоминает дементора.
Внезапно я вижу то, что заставляет меня замереть в ужасе. Вышитый нитками лаймового цвета крошечный логотип «Найк» слева на груди. Это худи – мой подарок Сойеру.
Какого черта?!
– Почему на тебе худи Сойера? – Кажется, мой голос прозвучал более чем холодно, потому что мама перестает греметь посудой и оборачивается.
– Я замерзла во время урока игры на гитаре, поэтому попросила Сойера одолжить кофту. Я бы не стала ничего брать без разрешения, если ты об этом.
– Мы бы ни за что так не подумали, дорогая, – отвечает мама, возвращаясь к посуде.
Отложив ручку, я стискиваю зубы от злости и упираюсь ладонями в стол.
– Что-то не вижу в твоих руках гитары.
– Прости?
– Урок музыки давно закончился. Сними, пожалуйста, не хочу, чтобы ты перепачкала мукой.
– Д-да, конечно, – кивнув, Фелисити пятится из кухни. – Просто меня очень знобит, вот и надела.
– Можешь взять что-то из моего шкафа, там полно теплых вещей.
Коротко кивнув, Фелис быстро уходит, а я сталкиваюсь с пристальным взглядом мамы.
– Почему ты так груба с ней? Что за тон?
– Но это мой подарок, мам, я специально ездила в Трентон за этим худи!
– Я понимаю тебя. Но постарайся быть повежливее, хорошо? Это ведь совсем не трудно.
Честно говоря, моментами очень трудно, но я молча киваю.
Спустя два часа на кухне царит жуткий бардак: всюду мука, тесто и капли растопленного шоколада. Стол заставлен противнями для будущего печенья, в воздухе витает сладкий запах вишни и ванили.
– Осторожно, отойдите в сторону, девочки. – Достав из духового шкафа противень, мама идет к столу.
Румяное печенье с шоколадной крошкой – все равно что пытка для меня. Жутко хочется вгрызться в него зубами, но я сегодня даже не была на пробежке. Хотя готовка, как оказалось, не менее эффективна: хаотичные повороты, наклоны туда-обратно за посудой или взбивание яиц венчиком, потому что миксер достался Фелис – все это отличное кардио.
– Что вчера произошло? – шепотом спрашивает Фелисити, ломая плитку шоколада на кусочки. – Не помню, как мы вернулись.
– Правда не помнишь? Тебя настолько унесло с пары глотков пива?
– Я не знаю, сколько выпила, да и произошло это в первый раз. И в последний.
– Ты упала на крыльце и снесла горшок с бегониями, а меня посадили под домашний арест.
– Из-за меня?
– Не только, я ведь тоже пила. Но если бы ты так не напилась, я
