Сага о короле Артуре - Мэри Стюарт

Постепенно шум в зале смолк, наступившую тишину нарушал лишь пьяный храп, да время от времени собаки на соломе с рычанием затевали свару из-за объедков. Арфист запел. Голос его звучал верно, и, как это водится у певцов, он знал многие наречия. Сперва он исполнил любовную песню и плач на языке гостей. Затем на своем родном языке начал песню, которая после первых полудюжины строк подчинила себе всех, кто слушал, не важно, понимали они слова или нет:

…Скорбен, скорбен преданный друг,Пережив господина и лорда.Мир перед ним — что пустошь,Что стена под натиском ветра,Как заброшенный замок,Где снег задувает в окна,Заметает разбитое ложеИ почерневший очаг…

Рыжий Брюнинг, сидевший напротив Мордреда, замер недвижно, точно мышь, и по щекам его струились слезы. Мордред, взволнованный прикосновением к давно забытому горю, вынужден был призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расчувствоваться самому. Вдруг, как если бы его вслух окликнули по имени, молодой человек обернулся и обнаружил, что отец неотрывно глядит на него. Глаза их, столь схожие, встретились — и не разошлись. Во взгляде Артура отражалось то же, что Мордред некогда прочел у Нимуэ: беспомощная печаль. В его собственных — Мордред об этом знал — вызов и яростное упрямство. Артур улыбнулся сыну и отвернулся, едва раздались громкие хлопки. Мордред поспешно вскочил на ноги и выбрался из зала.

В течение долгого пира гости то и дело выходили облегчиться, так что никто и не подумал его расспрашивать, никто не поглядел ему вслед.

Ворота были закрыты, в пределах частокола — ни души. С закатом скот, птицу и детей загнали внутрь, ужинать и спать, а теперь и мужи вместе с женами по большей части разошлись по домам. Мордред неспешно прошелся в тени частокола, собираясь с мыслями.

Нимуэ и ее суровое предсказание: «Твоя воля — ничто, твое бытие — все». Король, который много лет назад выслушал то же самое предостережение и предоставил его жестоким незримым богам…

Но честолюбивые мечты исполнятся, слава придет и к нему…

Разумеется, человек здравомыслящий не станет верить подобным прорицаниям. Так что и к пророчествам о гибели нечего прислушиваться…

Мордред поднес руку ко лбу. После дымной духоты пиршественного зала воздух казался прохладным и свежим. В голове постепенно прояснялось. Принц знал, как ему далеко до исполнения честолюбивых замыслов, тайных амбиций и желаний. Верно, пройдет немало лет, прежде чем ему или королю нужно будет опасаться происков злобных богов. И то, что Артур сделал для него много лет назад, он сделает для Артура сейчас. Позабудет о роке и станет ждать, пока будущее себя не явит.

Краем глаза Мордред заметил движение в тени высокой поленницы. Мужчина, явно из свиты Артура. Двое; нет, трое. Один из них на мгновение шагнул в отсвет отдаленного кухонного костра, и Мордред узнал Агравейна. А ведь тот вышел не просто облегчиться… Агравейн уселся на дышло порожней телеги, брошенной тут же, у поленницы, а двое его сотоварищей, склонившись совсем близко, возбужденно что-то обсуждали. С одним из них, Калумом, Мордред был знаком; второго вроде бы тоже узнал. Оба — молодые кельты, близкие друзья Агравейна и некогда — Гахериса. Когда в пути Агравейн в гневе отъехал от Мордреда, он присоединился к группе, где скакали эти двое, и до Мордреда время от времени долетали обрывки их разговора.

Сей же миг все мысли о Нимуэ и ее непостижимых звездах вылетели у него из головы. «Молодые кельты» — этот оборот за последнее время приобрел что-то вроде политической окраски — применительно к клике молодых воинов, родом по большей части из чужеземных кельтских королевств. Юнцам этим, в штыки воспринимавшим «мир верховного короля» и объединение южных областей, прискучила роль мирного законоутверждения, предписанная странствующим рыцарям. До открытой оппозиции дело покамест не доходило: молодчики не упускали случая поглумиться над «стариковским торжищем», сиречь Круглым залом, да шушукались промеж себя, и кое-какие беседы, по слухам, граничили с подстрекательством к бунту.

Как, например, пересуды о Бедуире и королеве Гвиневере, что за последние недели набрали силу, как если бы намеренно насаждались и поощрялись.

Мордред неслышно отошел подальше, так, чтобы между ним и ночными собеседниками оказался хлев. Он расхаживал взад и вперед, глядя в землю, возвращаясь мыслями к прошлому. Мозг работал ясно и четко.

Воистину, Мордред, тесно общаясь с обоими, никогда не замечал, чтобы королева словом или взглядом выделяла Бедуира из прочих, разве что как лучшего друга Артура и в присутствии мужа. И держалась с ним, если на то пошло, нарочито церемонно. Мордред и прежде иногда задумывался про себя: что за скованность ощущается порою между этими двумя, ведь они знают друг друга так долго и так близко! Нет, поправился принц, не скованность. Скорее, эти двое старательно выдерживают расстояние там, где расстоянию вроде бы и не место. Где расстояние, по сути дела, никакой роли не играет. Несколько раз Мордред подмечал, как Бедуир словно бы угадывал мысли королевы, не нуждаясь в помощи слов.

Молодой человек встряхнул головой, отгоняя подозрения. Яд, тот самый яд, к помощи которого пытался прибегнуть Агравейн. Он даже задумываться о подобном не станет. Однако кое-что сделать сможет. Нравится ему это или нет, но с братьями-оркнейцами он таки связан, а за последнее время близко сошелся с Агравейном. Если Агравейн снова к нему подступится, он выслушает до конца и выяснит, кроется ли за недовольством «молодых кельтов» нечто более серьезное, нежели извечный протест молодых против авторитета старшего поколения.

Что до сплетен касательно Бедуира и королевы, это, надо думать, тоже часть продуманной политики. Вбить клин между Артуром и его старейшим другом, доверенным регентом, что правит от королевского имени и выступает как его второе «я», — именно такую цель преследовала бы любая клика, стремящаяся ослабить власть верховного короля и подорвать его политику. И здесь тоже ему, Мордреду, должно прислушаться, и об этом тоже он предупредит короля, если осмелится. Лишь о злословии, разумеется: фактов-то нет, и правды в сплетнях о Бедуире и королеве — тоже.

Мордред яростно отогнал эту мысль, говоря себе, что исступленное негодование это подсказано лишь преданностью отцу да благодарностью прелестной леди, которая выказала столько доброты и участия одинокому мальчишке с островов.

По пути домой он держался от Агравейна как можно дальше.