Огненная земля - Аркадий Первенцев

Закрепив стык с армейской пехотой, Батраков выполнил первую часть задачи, поставленной командованием перед десантным батальоном. Ночная высадка, несмотря на потери и путаницу, принесла свои результаты. Противник, получивший неожиданный удар и смело атакованный, не знал о силе десанта.

Часть третья

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Десант был совершен. Теперь закончился период скрытого сосредоточения сил, ночных маршей, военных хитростей. Две силы — одна наступающая и другая обороняющаяся — встретились в открытой схватке. Немецкие генералы Манштейн, Маттенклотт, Иянэке, ожидавшие десанта, отовсюду теперь увидели его.

Позади немцев лежали обширные просторы Крыма, аэродромы, хорошие автомобильные дороги для переброски солдат и военной техники к угрожаемым местам. Восточный берег Керченского полуострова был заблаговременно укреплен и насыщен войсками.

Позади десантников протянулся широкий пролив, соединявший два моря. Далеко синели возвышенности Тамани.

Казалось, в неравных условиях началась атака Крыма.

Но германские и румынские генералы, собравшиеся в тот же день на совещание близ Керчи, как рассказывали потом пленные, были несколько встревожены, но не теряли присутствия духа. Они тогда не предвидели, что прыгнувший в воду путиловский рабочий Батраков и крестьянский парень Горбань или бывший учитель Степняк были их судьями. Немецкие генералы отдали приказ сжечь кусок земли, захваченный русскими десантниками. Не предвидели эти генералы и того, что именно отсюда пойдут корабли черноморцев к Измаилу, к Констанце, к «дунайским столицам» — Будапешту и Вене. Отсюда началось наступление южного фланга советских войск.

Летняя кампания того, одна тысяча девятьсот сорок третьего, года принесла блестящие успехи советскому оружию. Наши войска изгнали врага с левобережной Украины, из Донбасса, Орловщины, Смоленщины, переправились через Днепр и вступили в правобережную Украину и Белоруссию.

К первому ноября генерал Толбухин подошел со своими войсками к Чонгару, а западнее прорвался через Перекоп к Армянску. Толбухин закупорил горло «крымской бутылки», отрезав полуостров с суши и выйдя на подступы к Херсону.

Крым — огромный аэродромный узел, оказавшийся в тылу наших наступающих армий, угрожал нам не только войсками, но и авиацией. Захваченный немцами Крым стеснял операции нашего Черноморского флота; Севастополь находился в руках противника.

Форсирование Керченского пролива, то есть наступление на Крым со стороны Тамани, должно было оттянуть от Перекопа значительные силы врага и позволить нашим войскам 4–го Украинского фронта свободнее решать свои задачи. Противник понял значение первого десантного броска и не жалел сил и средств, чтобы сбросить десант в море.

К Керченскому проливу были притянуты добавочные войска. Кроме 98 пехотной немецкой дивизии, защищавшей побережье, сюда подошли части 10–й пехотной дивизии немцев с кавалерийской и 3 горно–стрелковой дивизией румын, морская пехота и подкрепления из Франции, перебрасываемые несколькими авиагруппами многомоторных транспортных самолетов. Сюда подошли эскадры самоходных артиллерийских барж, торпедные и сторожевые катера, базировавшиеся на Феодосию, Ялту и Севастополь.

Как видно, силы, с которыми должны были сразиться моряки и пехота десанта, были значительны. Враг не думал дешево продавать свою жизнь. Оперативный десант, высаженный в ночь под первое ноября, мог противопоставить противнику, кроме своего мужества, пока только пулеметы, противотанковые ружья, личное оружие и гранаты. Пушек почти не было, исключая, конечно, дальнобойную артиллерию поддержки, действующую с Тамани и Тузлы. Орудия, взятые армейцами в десант на плотах, почти не достигли этого берега. Плоты разбросал шторм и унес в море или прибил там, где они не могли быть полезны.

Десантники не имели укреплений. Долговременные огневые точки, отштурмованные ночью, были повернуты амбразурами к проливу и, конечно, не могли итти в расчет. Высоты, где можно было укрепиться, стояли в глубине и к ним нужно было еще дотянуться Единственным местом, куда можно было спрятаться и откуда вести огонь, был противотанковый ров, подготовленный немцами. Ров был захвачен в первой атаке; значение его понимали и немцы. Они решили вырвать эту выгодную позицию и в середине дня начали штурм противотанкового рва.

Ров удерживался только моряками, и на них обрушилось все, чем располагали немцы. Левый армейский фланг, хотя в этот миг и меньше подвергаемый непосредственным атакам, не мог оказать поддержки. Там нужно было укрепляться почти на открытой местности.

Высокие волны зыби, чуть подбитые гривками пены, казалось, навсегда отрезали десантников от Большой земли. Ни суденышка, ни шлюпки, ни паруса. Чайки, отогнанные непрерывной стрельбой, носились далеко отсюда, собираясь в крупные стаи. Снаряды глушили рыбу, и птица ожидала затишья, чтобы выловить ее.

На берег выбрасывало трупы утонувших людей. Подхваченные волнами, они снова ныряли в море, пока какой‑нибудь более высокий вал не забрасывал их за колья проволочных заграждений. Погребением нельзя было заняться до вечера. Немцы обстреливали береговую черту. Батраков послал людей к поврежденным кораблям за патронами. Матросы у крутизны раздевались и, мускулистые меднотелые, стремительно перемахнув отмели, бросались в воду. Высокие и узкие смерчи поднимались из воды от разрывов. Пока обходилось без потерь, а патроны и гранаты прибавлялись. Плохо было с противотанковыми ружьями. Расчеты ПТР атаковывались ударными группами немецких моряков, их пытались раздавить танки, их накрывали минометным и артиллерийским огнем. Постепенно из строя выходили противотанковые ружья.

Все несколько перепуталось и произошло не так, как решили перед десантом: не по тем линиям пошли суда и не совсем туда, куда намечалось при атаке, тот или иной взвод не выдерживал строго своего направления. Что поделаешь? Десант — наиболее сложная изо всех операций, применяемых в современной войне, а ночная высадка тем более.

…Шумский продолжал сражаться. Немцы разгадали тайну высоты 47.7 и обрушили на нее свою четвертую атаку. Люди батальона видели приближение драматического конца лейтенанта; они выползли к брустверам и, молча, в затаенной тревоге, наблюдали. Танки атаковали высоту, выбрались на вершину, покружились и снова исчезли. На холме появились немцы. Высота 47.7 перестала числиться за батальоном. Оттуда теперь не дождешься синих язычков, вылетавших как раз тогда, когда нужно. Батраков сполз с бруствера, приник боком к сырой стенке траншеи.

— Милостью неизвестного бога, — прошептал Батраков, вычеркивая из своей книжечки Шумского и парторга Шмитько.

От взрывов снарядов глухо подрагивала земля.

Дым от горевшей невдалеке скирды полз по траншее ленивыми клубами. Вот открылись чьи‑то ноги, обутые в желтые ботинки и обмотки, забрызганные ржавыми пятнами глины; потом показалась бляха, подсумки с расстегнутыми крышками; прояснился человек. Это был Брызгалов. Он что‑то жевал, продолжая выжидательно глядеть вперед, где возле пулемета лежал Шулик. Немецкие саперные лопатки с приметными, новенькими черенками торчали в стенке окопа, и на них висели плащ–палатки, еще мокрые после ночной переправы. Сизый побег ползучей травы шпарыша, напоминавший арбузную огудину, опускался сверху, втоптанный в сырую глину глубоким следом кованого немецкого сапога.

Сняв фуражку, Батраков провел ладонью по вспотевшим волосам. Горбань вытащил из кармана зеркальце, протянул ему. Батраков взял зеркальце и увидел в нем свою вымазанную щеку с характерным провалом — худобой от скулы, голубой ободок расширенного зрачка и прожилки по белку. «Какие‑то плохие глаза, — подумал Батраков, — и, как чорт, грязный. Утереться? Кажется был платок, если только не потерял в суматохе?» Батраков вытащил из кармана аккуратно заглаженный «восьмеркой» и даже надушенный носовой платок. Свои «холостяцкие платки» Батраков обычно втихомолку стирал сам, прямо под краном, надеясь больше на свои кулаки, чем на горячую воду и мыло. Кто же постарался незаметно сунуть ему такой «легкомысленный» платок. Конечно, Татьяна. Она приходила к ним в хату, шепталась с Горбанем, разогревала паровой утюг… Батраков встряхнул платком и быстро окунул в него лицо. Сразу вместе со свежестью и чистотой ткани как бы возникли знакомые запахи магнолии. Гудауты, Батуми и здесь, в Крыму, Ялту, Ливадию, Гурзуф напомнили ему эти далекие, но так хорошо известные запахи. Тут деревца не увидишь порядочного, где там магнолию…

Захотелось, чтобы платок оставался таким же свежим, пахучим, с рубчиками от утюга, заботливо разглаженным женскими руками. Сложить бы его так же? Но веселый огонек, вспыхнувший в глазах наблюдавшего за ним ординарца, заставил Батракова небрежно скомкать платок.