Сияющий вакуум (сборник) - Александр Бородыня

— Я готова выполнять все твои требования, Филипп. Но, пожалуйста, объясни мне, что все это значит? Зачем мы здесь? Кто эти противные полупарализованные коротышки в старушечьих париках? Объясни мне. — Милада негромко всхлипнула. — Объясни. Я не понимаю!..

Долгое путешествие было утомительно, и все тело Филиппа чесалось и болело после подобного перемещения во времени и пространстве. Поэтому не без удовольствия он прилег на постели и вытянул ноги.

— Это посланцы далекого будущего, — сказал он. — Апостолы света и добра! Не бойся, мы немножечко побудем здесь, достанем одну вещь и отправимся туда, вперед… — Он мысленно представил себе далекое будущее и не смог сдержать мягкой счастливой улыбки. — Туда, в красивое послепослезавтра, где я буду управлять миром!..

В полутьме гостиничного номера Милада подошла к окну и немного приподняла занавеску, и Филипп увидел на фоне чуть тлеющего неба силуэт своей жены.

— Дождь кончился, — сказала она. — Звезды появляются. А вон там слева над крышами… Господи, неужели это Эйфелева башня?! Сама не верю!

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ЖИВОТНОЕ

В первый же вечер по приказу Жана двое рабочих из зоомагазина принесли и поставили в их комнате большую клетку, и несколько дней подряд Филипп просыпался от вопля голодной обезьяны.

Это был рыжий шимпанзе трехлеток с очень печальными глазами. Если не считать пронзительного запаха и гортанных воплей, особых неудобств он не доставлял.

— Мы не хотим рисковать при вживлении прибора в вашу голову. Ваша голова бесценна! — пояснил Жан, когда за рабочими закрылась дверь. — Животное нужно для контрольного опыта. — Повернув желтое личико к Миладе, он добавил: — А вы должны убирать за зверем и кормить его. От его физического и морального состояния в некотором смысле зависит физическое и моральное состояние вашего мужа.

На календаре было начало августа 2035 года. До вступления в должность Люсьена Антуана д’Арка оставалось еще два дня, и большой ЛИБ, предназначенный для мэра, был совершенно недоступен. Наверное, он находился где-нибудь в банковском сейфе за бронированными дверями.

В качестве небольшой моральной компенсации уже на следующий вечер после появления в их номере несчастной обезьяны Жан принес целую горсть приборов поменьше. Как и обычно, носатый коротышка без стука вкатился в дверь номера и высыпал их на стол.

— Вот, посмотрите сюда, — сказал он торжественно. — Это результат почти двухлетней кропотливой и тяжелой работы наших агентов! Конечно, это опытные образцы, а не сам прибор. Вы должны оценить!

Высыпанные на стол образцы напоминали горсть мелких камней. Это были кристаллы процессоров.

— Один из этих образцов нам нужно вставить сюда. — Пальцем коротышка указал на голову обезьяны, ткнул в самое ухо. — Если она останется жить, то другой прибор мы вставим сюда! — И он тем же пальцем указал в лоб Филиппу.

Тупо глядя на инвалидное кресло, осторожно протискивающееся между дверными створками, Филипп неожиданно припомнил последние слова Эрвина Каина: «Воздержись от соблазна, как бы ласково тебя ни приглашали, не ходи в будущее. Не ходи, Филипп Костелюк. Не ходи. Худо будет».

Воспоминание было крайне неприятно. Но он отбросил это воспоминание и сказал себе твердо: «Во- первых, если бы я не сделал этого шага, то Марс бы погиб. А вместе с Марсом погибла бы надежда на спасение от семян. Во-вторых, я пока что пошел не в будущее, а в прошлое. Я получу новый ЛИБ, а там посмотрим, куда лучше будет направиться. Но даже если я и приму предложение этих мерзких коротышек, то буду жить еще триста лет, и за это время уж наверное смогу исправить свою ошибку. Триста, конечно, не двадцать тысяч, но триста все-таки не семьдесят и не девяносто. К тому же я становлюсь там, в будущем, правителем всей планеты!»

Принесенные приборы остались в номере. На столе была расстелена большая белая салфетка, и на ней лежали семь маленьких аппаратов. Это был результат большой и кропотливой работы шпионов. Все они были вынуты инвалидами-шпионами из голов умерщвленных подопытных обезьян.

Никогда раньше Филипп не видел ЛИБ снаружи. Приборчик всегда находился внутри его головы и являлся больше его сущностью, мыслью, частью души, нежели материальным предметом. Смотреть на кристаллы пристально оказалось неприятно. ЛИБ являл собой нечто среднее между зубной щеткой без ручки и осколком снаряда, который хирург только что вытащил из тела умирающего солдата.

Постояв немного над столом, Филипп накрыл салфеткой свои трофеи и, подвинув Миладу, опустился В постель. Обезьяна шимпанзе, сжимая прутья клетки в своих длинных пальцах, мокрыми большими глазами смотрела на него. Филипп хотел сказать обезьяне что-нибудь доброе, но не стал. Он лег на спину и сразу уснул.

Операцию по экспериментальному вживлению ЛИБа в голову обезьяны произвели ранним утром, после очистки клетки, но перед кормлением. Точно по инструкции коротышки Филипп зажал голову шимпанзе между своими коленями и, вставив в волосатое ухо приборчик, сильно протолкнул его внутрь большим пальцем. Обезьяна только судорожно всхлипнула.

— Ничего, ничего, — сказал Филипп Костелюк, водворяя животное в клетку. — Потерпи, малыш. Я возьму тебя с собой в будущее. — Он покосился на все еще лежащую в постели Миладу. Случайно получилось, что сказанное относилось равно и к женщине, и к обезьяне. — Да, я возьму тебя! — повторил он. — Там мы будем вместе с тобой управлять миром.

После того как Филипп закрыл клетку, обезьяна сидела на полу, раскачивалась и обеими руками закрывала уши. У нее явно болела голова. Филипп подошел к окну. Было утро.

Небо над Парижем серое, низкое, но дождя нет. Филипп поискал среди нагромождения зданий Эйфелеву башню и не нашел. Город, построенный на месте старого Парижа, отсвечивал синим и матово-белым стеклом, сырые бетонные закругления и быстро проржавевшие гигантские сваи не производили впечатления надежности. Казалось, что все это может обвалиться, рухнуть и похоронить под собой новое, послевоенное поколение парижан.

— Как глупо! — сказал Филипп, обращаясь к жене. — Ведь нет никакой башни! Милада, скажи на милость, где ты там видела Эйфелеву башню?

Стекло было закопченным, и он потер его пальцем, посмотрел. С самой первой минуты, когда Филипп Костелюк вступил на мокрый тротуар Парижа и выдохнул из легких остатки наркотического дыма, он испытывал сильное беспокойство. Он гнал от себя гнетущее чувство, но оно только вырастало.

Беспокойство ослабляло Филиппа, делало его движения вялыми, а слова тупыми. Он будто чего-то ждал. Чего-то очень неприятного. И в эту минуту, роясь взглядом в кривых лабиринтах города в поисках пропавшей Эйфелевой башни, он увидел то, чего ждал. На стене рядом появилась яркая красная точка. Точка перемещалась. Она скользнула по раме и оказалась на его пижамной куртке, на его собственном плече.

Даже не осознав, что происходит, Филипп рухнул на пол под прикрытие подоконника. Пуля, выпущенная из винтовки с лазерным прицелом, пробила зеркало за его спиной и вошла глубоко в стену. Вторая пуля попала в голову несчастной обезьяны. Кровь забрызгала стены и постель.

Когда Филипп наконец оторвал голову от гнилого паркетного пола и посмотрел, то увидел, что шимпанзе мертв. Обезьяна не мучилась, умерла мгновенно.

— А ее и не было, башни! — сказала Милада, краем простыни стирая со своей щеки обезьянью кровь. — Я себе ее просто вообразила. Размечталась.

Милада поднялась с продавленной постели, ленивым движением отшвырнув простыню, и потянулась к своей одежде. Натянув платье, она подошла к зеркалу и потрогала дырку от пули пальцем.

— Извини, Филипп, но я не знала, что за нами опять охота. Кто же это пытается нас убить?

НА КЛАДБИЩЕ

Взвесить происшедшее не было времени. Кроме того прибора, что находился в голове Филиппа, в мире были только два образца. И оба образца недоступны.

В тот же вечер представилась возможность завладеть одним из приборов.

Мэр Берлина Ганс Адольф Страуберг погиб на обеде, устроенном в честь его вступления в должность; два дня он пролежал в своем особняке, а на третий был погребен. В особняке до него было не добраться, но по замыслу Жана, как раз теперь наступило удобное время. Если ЛИБ невозможно украсть из бронированного сейфа, то его совсем не трудно будет вынуть из головы мертвеца. Достаточно только вскрыть могилу.

Филипп не сопротивлялся, он действовал по чужому, заранее намеченному плану. Все же смерть несчастного шимпанзе была не напрасной. Ведь эксперимент прошел удачно. Если бы обезьяна загнулась от боли или подохла через несколько минут, то стоило бы подумать, нужно ли проводить следующий опыт на самом себе, а поскольку она была банально застрелена, опыт можно было считать успешным.