Византия и Московская Русь - Иоанн Мейендорф

Новые политические условия, естественно, требовали мира и, быть может, союза Москвы с Литвой. Очевидно, это шло вразрез с рядом застарелых предубеждений, принятых на веру в Москве. Московские правители ожидали от православной церкви всесторонней поддержки в любых своих предприятиях, как это повелось еще со времен митрополитов Петра и Феогноста и достигло кульминации в период регентства Алексия. Влиятельными кругами в Москве поощрялись и отдающее провинциальностью местничество, питаемое неприязнью к литовской династии, и традиционный сервилизм в отношениях с Ордой. Эти круги не только предпринимали решительные шаги, пытаясь организовать оппозицию Киприану, но даже исхитрились найти союзников в прогенуэзской партии Константинополя. Поставление Киприана в митрополиты оказалось последней крупной акцией патриарха Филофея в русских делах, но оно лишь обозначило начало нового кризиса…

Глава IX. Митрополит Киприан и московский сепаратизм. (1376–1381)

2 декабря 1375 года Филофей посвятил в Константинополе своего бывшего посла в России, болгарского монаха Киприана, на кафедру «митрополита Киевского, Русского и Литовского». [558] Необычными были и титул, и выбор времени: митрополит Алексий был еще жив и назывался «митрополитом Киевским и всея Руси». Те, кто по политическим или идеологическим соображениям находились в оппозиции к Филофею и Киприану, сочли поставление неканоническим. [559] Менее пристрастное изложение дела, освещающее истинные побуждения Филофея, можно найти в акте патриарха Антония (1389 г.). [560] Филофей отнюдь не стремился разделять митрополию, как это было в случае с посвящением Романа Каллистом в 1355 году. Он сознавал, что назначение второго митрополита при жизни предшественника возможно лишь в рассуждение «величайшей икономии» (οικονομία μεγίστη χρησάμενος). [561] Патриарх был озабочен тем, что на подвластных Ольгерду землях «многочисленный народ лишен епископского смотрения, стоит на краю ужасной катастрофы и духовной гибели, ему угрожает присоединение к другой церкви». Он, впрочем, не хочет «делить Русь на две митрополии» и потому назначает Киприана митрополитом тех областей, которые «митрополит Алексий в течение многих лет оставлял без пастырского попечения». Патриархат по–прежнему придерживался той политики, что «в будущем вновь должно быть восстановлено прежнее положение дел и единое управление митрополией». Поэтому в акте избрания (декабрь 1375 года) (συνοδική πραξις) указывалось, что «после смерти Алексия Киприан должен взять на себя управление всей Русью и стать митрополитом «всея Руси». [562]

Таким образом, Филофей оставался верен позиции, которую занял в 1370 году; русская митрополия должна оставаться единой, но митрополит Алексий, политический приверженец Москвы, не может сохранить это единство и соблюсти интересы «византийского содружества». [563] Положение было настолько острым, что дожидаться кончины Алексия, чью дружбу и преданность Филофей продолжал высоко ценить, не представлялось возможным. Хитроумный патриарх разрешил дилемму, временно прибегнув к «икономии» и воспользовавшись помощью доверенного дипломата, удачливость которого в примирении русских князей уже дала себя знать в 1373–1375 гг. Личных связей Киприана — не только с Алексием, но и с русским монашеством, в частности, преп. Сергием, — было, казалось бы, достаточно, чтобы со временем он был принят как митрополит «всея Руси».

Нам сравнительно немного известно о биографии Киприана до его приезда в Россию. [564] Вряд ли он действительно принадлежал к болгарскому роду Цамблаков, как обычно утверждалось ранее: текст, на котором основано это утверждение, не вполне ясен. [565] Он, несомненно, был болгарином и монашествовал на Афоне, [566] а когда вошел в тесный круг сподвижников Филофея (οικείος καλόγηρος), то не порывал своих личных связей в Болгарии. [567] Дипломат, переводчик на славянский язык многих византийских текстов, проводник исихастской духовности, последовательный сторонник Константинопольского патриархата, Киприан после многих лет борьбы сумел добиться своего и занять митрополичью кафедру в Москве. Но совершилось это только в 1390 году. Не может быть сомнений, что именно эту цель он преследовал с самого момента поставления. В намерения Киприана, — как и в намерения патриарха Филофея, — никогда не входило ограничить свою деятельность Литвой; все его устремления были направлены на восстановление единой Киевской митрополии. Прибыв в Киев 9 июня 1376 года, [568] Киприан в полной мере использовал на литовских и польских землях ту политическую и церковную независимость, которую давало ему достоинство патриаршего и императорского посла. Он поставил епископа на давно пустовавшую кафедру Владимира–Волынского, вернул утраченные было имущества митрополичьей резиденции в Новогрудке и Софийского собора в Киеве. Он явно завоевал доверие Ольгерда, а впоследствии его сына Ягайло, который, возможно, был православным христианином. Что же касается старшинства русских князей, то он придерживался официальной византийской позиции. Как и Кантакузин в 1347 году, он подтвердил главенство великого князя Владимирского и Московского: «Я молюсь о нем Богу, — писал он преп. Сергию, — о его княгине и детях; я всем сердцем люблю его и желаю блага ему и его государству… Когда бы я ни служил божественной литургии, я приказывал, чтобы прежде всего многолетие возглашалось ему, а уже потом — другим». [569] Пробуя почву в Новгороде, Киприан, извещая новгородского архиепископа о своем поставлений патриархом Филофеем, уважительно отнесся к выражавшейся новгородцами верности Москве. [570] Кроме того, в послании преп. Сергию Киприан писал, что просит Ольгерда за промосковских пленников (в частности, кашинцев).

Но эти знаки лояльности не смогли примирить Москву с фактом назначения Киприана киевским митрополитом. Боярская партия, которая оказывала в это время решающее влияние на великого князя, [571] считала, что, после падения Твери в 1375 году, угрожавший Москве союз Ольгерд–Тверь–Орда распался и что теперь московские интересы требуют возвращения к старой политике подчинения татарам и дружбы с их союзниками — генуэзскими купцами. Эту партию мало заботило более широкое единство «земли Русской», в которую входил весь юго–запад бывшей Киевской Руси. Ее поглощали скорее сиюминутные местные интересы, и митрополию она хотела сделать орудием их удовлетворения в рамках Монгольской империи. Эта партия не видела нужды в союзе с Литвой и в стремлении освободиться от татарского ига, потому что этот союз лишил бы Москву только что обретенного чувства уверенности в собственных силах и значении. Однако не все москвичи разделяли такие провинциалистские взгляды. Монашеские и церковные круги, одушевленные универсалистской идеологией византийского традиционализма, считали, что «митрополия всея Руси» должна обязательно включать Киев и весь юго–запад, и благоприятствовали союзу русских князей против татар. Посещая в 1373–1374 годах Литву, Тверь и Москву, Киприан, имевший влиятельных сторонников в лице преп. Сергия и Симоновского игумена Феодора, содействовал созданию такой коалиции. Переписка между этими столпами русского монашества и Киприаном в 1378 году показывает, что монахи также поддерживали его как митрополита. Более того, оказывается, что и сам престарелый Алексий, в 50–е—60–е годы, т. е. в период регентства, волей–неволей ставший настоящим воплощением московского национализма, на склоне лет понял остроту политической дилеммы, стоявшей перед церковью, и стал поддерживать Киприана. Поскольку личные враги и современники Киприана считали его соперником святителя Алексия, совпадение взглядов этих двух центральных фигур русской церковной истории XIV века в том, что было первостепенно важно, имеет решающее значение. На такое совпадение указывает следующее: а) летописи говорят о близких отношениях Киприана и Алексия во время первого посещения Киприаном Руси (1373–1375 гг.); [572] в 1378 году Киприан подтверждал наличие таких отношений, отвергая зачисление Алексия в стан его врагов; [573] более того, синодальное постановление 1380 года, враждебное Киприану и склонное отрицательно истолковывать любые его действия, признает, что в 1373 году миссия Киприана состояла в примирении русских князей (είρηνεύσοντα αυτούς μετ ' αλλήλων), что в 1375 году митрополит Алексий был вполне уверен в его добрых намерениях и благорасположен к нему (την υπέρ αυτού πασαν άναδεξαμενου φροντίδα), будучи его другом (φίλος). [574] б) Кроме того, в 1374 году митрополит Алексий посвятил в епископы Суздальские архимандрита Дионисия — убежденного сторонника монашеской партии и верности Византии, [575] а перед смертью пожелал, чтобы преп. Сергий Радонежский сменил его на кафедре митрополии. [576] в) Когда в 1376 году, после приезда Киприана в Киев, князь Дмитрий Иванович резко воспротивился поставленню Киприана, святитель Алексий — как передает даже акт 1380 года — прилагал все силы, чтобы окружными посланиями и личными увещаниями успокоить возмущение. [577] Если бы Алексий опротестовал каноничность поставлення Киприана, в акте 1380 года об этом бы, конечно, упомянулось. Можно, скорее, думать, что патриарх Филофей позаботился объяснить, что поставление Киприана есть единственное средство сохранить митрополию единой после смерти Алексия, что эти объяснения были доставлены Алексию зимой 1375–1376 года двумя особыми послами патриарха, протодьяконами–греками Георгием и Иоанном, и что престарелый митрополит счел эти объяснения удовлетворительными. [578]