Черные сны - Андрей Лабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егор с Тимой Семеновым ходил на Князевский пруд за «пиратами» – большими зелеными стрекозами с переливающимися глазами. Несколько раз ходили на руины играть в войнушку, жгли на печном выступе костер, рассматривали запечатленные в колоннах ракушки. Тиме там не понравилось: слишком уныло да и грязно. Егор стал наведываться к флигелю один. Что-то его туда тянуло. Он не мог объяснить себе, что именно, но что-то там было. Что-то такое, что отзывается в груди какой-то тайной, волшебством, томительным ожиданием чего-то. Оно витало в воздухе, сама атмосфера создавала настроение, было в ней нечто притягивающее, магическое.
Он и потом замечал, что его манят развалины, старый почерневший от времени кирпич, ржавый металл, толстые тесанные топором доски, низкие арочные потолки, тесные комнатки, трава, проросшая в швах и на карнизах, зеленый бархат мха, трещины молнией, кованные гвозди… Руины словно пропитывались временем и концентрировали его в себе. Обволакивала безмятежность, Егор словно впадал в какой-то транс, проникался этим безвременьем, чувствовал ее, эту атмосферу. Вдыхал ее. Он даже научился, как ему казалось, различать запах безвременья. По большей части это было связано с запахами тления, сырости, гниения, пыли, сырой известки, кирпичной крошки.
Любил представлять в солнечные дни, как было раньше, до забвения. Вот по этой лесной дороге, наверное, до пруда прохаживались барышни в кринолинах под кружевными зонтиками и в шляпках с лентами. За ними с тростями вышагивали господа в костюмах с сигарами и шляпах. А вон по той дороге, от конюшни они скакали верхом в амазонках и черных камзолах, белых бриджах, в начищенных до блеска сапогах на холеных, тонконогих лошадях. За ними неслась свора гончих. Но в дождливые дни или пасмурную погоду ему казалось, что эти места идеальны для убийств. Они словно требуют жертву. Откуда тогда мальчишки из комнаты знают столько душераздирающих жутких историй. Самые ужасные дела творятся в укромных местечках: в старом депо, заброшенном замке, в развалинах, на заброшенной водокачке, в разрушенной церкви. Возможно, его восприятие и сформировалось под истории, рассказанные на ночь .
Егор почувствовал жжение между указательным и средним пальцем. Поднял руку и увидел, что сигарета дотлела до фильтра. Он отбросил окурок и прикрывая ладонями огонек от ветра, прикурил следующую. Сквозь белесый, мечущийся под потолком рубки дым, Егор долгим взглядом посмотрел на реку. Стоны и завывания в трюме убаюкивали.
Течение вьющихся волн, поблескивающих на бледном солнце, завораживало. Невозможно отвести взгляд, мысли улетучивались, наступало приятное отупение. Время, словно растягивалось по волнам, замедлялось. Из года в год ничего не менялось в картине поздней осени. По покатому склону сопки взбирались зеленые ели. Между ними пестрели уже почти полностью облетевшие желтым листом рябины, орешники, клены. Сухая трава в подлеске гляделась косматой сединой. Высокие метелки сухопутными волнами расходились под напором ветра. Картина приближается все ближе и вот ты уже не заметил, как растворился в ней. Уже на том берегу на сопке, в осеннем прелом лесу. Сушняк хрустит под ногами, мягкая земля продавливается, шуршит мокрый лист, ветки цепляются за одежду. Влажный густой воздух обволакивает, туманит сознание. Тоска и уныние пришли в эти края.
– Ай, – Егор дернулся и отбросил дотлевшую до фильтра сигарету. Пальцы больно щипало. Пелена спала с глаз. «Как она так быстро сгорела, всего одну затяжку сделал?». Он поежился, стряхивая оцепенение. Поднял воротник, глубже утопил голову в плечи. Ветер ужом забирался в брючины, заливался в рукава, струился в горловину, просачивался в швах. Егор потер озябшие руки. Надо идти домой. Он рывком встал с остова кресла, когда под ногами в чреве железного гиганта, сквозь завывание и бормотание ветра ему послышались всхлипы.
– Чушь. – Егор мотнул головой. Он сделал шаг в сторону двери, в трюме что-то ударилось и гулкое эхо прокатилось по переборкам. Егор остановился. Быстро нашел взглядом на палубе в двадцати шагах от рубки люк. Квадратная дыра «сосала глаза» своей бездонной чернотой. Дурное предчувствие растеклось внутри горячим маслом. Что-то смутно знакомое, словно давно виденное во сне, шевельнулось в голове. Он прислушивался, затаив дыхание. Ветер свистел и забивал звуки. Снова всхлипы. Всхлипы? Вот донеслось невнятное бормотание. Опять всхлипы. Егор почувствовал страх. Он уже не сомневался, что в трюме кто-то есть.
– Не надо, прошу не надо!! – вырвалось из горловины, раскрытого люка. Это был голос напуганного до смерти человека. Эхо было коротким, словно оно уже догадалось, что сейчас произойдет и замерло в ожидание. Голос явно принадлежал мужчине. Егор стоял, не смея шелохнуться. Сквозь ветер слышались жалобные всхлипы. Гулкое эхо шагов, снова удар по металлу, словно, тот, кто был в трюме пробирался в темноте на ощупь, то и дело спотыкаясь о конструкции. Ко всем звукам добавился еще один, монотонный с протяжкой, удары своего сердца. Внизу что-то звякнуло, похоже на ленивое бряцанье цепи. – За что? – слышалось сквозь мокрые всхлипы.
– Господи…. Не надо! – безмерное дремучее отчаяние слышалось в голосе. От жалости у Егора сдавило сердце, но он не мог заставить себя сдвинуться с места. Он сам до чертей был напуган этим отчаянием. Понимал, что скоро произойдет нечто ужасное, непоправимое, но всячески отгонял эту мысль. Обманывал себя, знал, что обманывает и все равно обманывался, повторяя, как заклинание бестолковые слова, «все обойдется, все обойдется». Даже, когда после продолжительного затишья услышал сдавленный крик, он не сразу поверил своим ушам. Несколько секунд прислушивался, наконец, сорвался с места. Распространяя гулкие удары каблуков о металл, Егор добежал до черной дыры. Секунду колебался, прислушиваясь к завываниям ветра из утробы баржи. Ничего не услышав, быстро спустился по железной лестнице. Чернота обступила его. Егор всматривался в
